Пчёла рассматривал фотографии. С каждой из них сердце сжималось всё сильнее. Фото — это зафиксированное воспоминание. А воспоминания о тех, кого никогда не будет рядом, бьют очень сильно.

— Слушай, а что это за конверт? — Белый потянулся уже за эротическими снимками 1995 года, но Витя, мгновенно сообразив, крикнул:

— Положи на место!!!

— Понял.

После двадцатой фотографии Витя отвернулся и вытер кулаком набежавшую на глаза слезу.

Витя Пчёлкин никогда не плакал. Не было веского повода для проявления душевной слабости. А сейчас хотелось по-детски рыдать от отчаяния, нараставшего с каждым днём.

— Вот эту? — Наконец предложил Белый. Этот снимок Юля приносила на собеседование в «Останкино»: серьёзная, задумчивая Юля смотрела прямо в камеру. Минимум макияжа — она была за естественную красоту.

— Пойдёт, — Витя кивнул и вновь отвернулся, чтобы всхлипнуть.

— Не сдерживай себя, — шепнул Белый.

— Я должен быть сильным. Я обещал ей.

Глубокий вздох. Очередное преодоление себя. Витя поднялся с пола и открыл шкаф со всей одеждой.

— Я буду хоронить её в белом платье. Я так решил для себя. Юля его очень любила. Оно напоминает мне о нашем первом свидании у меня дома. Да и белый — её цвет. Она была чистой и светлой душой. Что ты думаешь об этом? — Витя старался звучать как можно увереннее и не допускать того, чтобы в голосе прорезывалась тоска.

— Да, красивое. Я слышал, что одежда в таких случаях должна быть ниже колена, без декольте.

— Тогда всё в порядке. И туфли… Можно эти красные. Она их часто носила, — Витя положил неподалёку от платья красные лодочки.

Белый рассматривал Пчёлкина пристально. Пчёла впервые открывался для него с такой скорбящей стороны. Как бы Витя не пытался скрываться за маской уверенности, самое надёжное зеркало души выдавало его искреннюю сущность. Глаза больше не горели жизнерадостным блеском. Больше не возникала на лице счастливая улыбка.

Весельчак Пчёла умер. На его месте родился Виктор Пчёлкин — вдовец, потерявший всякий смысл в своём существовании, заложник апатии и опустошённости.

— Ты изменился, Вить, — заключил Белый.

— Что со мной?

Белый подбирал подходящее слово.

— Заматерел, — наконец вымолвил он.

К Троекуровскому кладбищу стал постепенно стягиваться народ. С каждой секундой людей становилось всё больше, как килек в бочке. Вся эта мошкара здорово действовала на нервы. Витя мысленно считал метры, остававшиеся до места похорон. Пчёла тянулся уже за третьей пачкой «Самца». Как лёгкие справлялись с такой повышенной нагрузкой — одному Богу было известно.

Не зря он хотел стать водолазом и исследовать загадочный подводный мир океана.

Перед выходом Пчёлкин выпил транквилизаторы. Их заботливо дала Оля Белова, ведь жизнь с криминальным авторитетом подкидывала нервных сюрпризов, отнюдь не из приятных. Пчёла знал, что на похоронах будут журналисты. И все полезут к нему, чтобы запечатлеть эту скорбь, как можно красочнее, как можно лучше. Гонка за место под солнцем и первенство сенсации не прекращается даже в такие моменты. Пчёла уже раскусил кухню журналистики и не возмущался.

Из-за таблеток Витя был в какой-то прострации {?}[Состояние ступора, вызванное сильным стрессом.]. Хотелось положить голову на заднее сиденье и уснуть. Во всём теле растекалась расслабленность.

— Витя, приехали.

— Не надо.

Детское, жалобное «не надо», за которое Пчёлкин захотел себе втащить. Белый вышел из машины и протянул руку другу.

— Всё будет хорошо.

— Нихера.

Витя выкатился из дорогого авто и пошёл вслед за братвой. Вдали уже стояли бригадирские жёны. Оля рыдала без остановки. Тома еле успевала подсовывать ей носовые платки. Лишь когда Витя подошёл к ним, Оля постаралась взять себя в руки. Несмотря на трагизм ситуации, Оля не перешагнула через антипатию к Пчёле и отошла от него в сторону.

— Оль, может хватит уже меня сторониться? Я даже стоя от тебя за километр, чувствую, как ты меня тихо ненавидишь.

Оле стало совестно, и она уже ближе подошла к мужу покойной подруги.

— Я делал всё, что мог, чтобы Юля была счастлива.

— Вить, почему мы не остановили её?.. — Прошептала Оля. Слёзы вновь побежали по её щекам.

— Это было бесполезно, Оль. Она упёртый баран была. Под стать мне.

— Ты прав. Но я не могу перестать винить себя в этом.

Каждый подходил к Вите и говорил слова соболезнования и всю ту банальщину, которую говорят на похоронах: «ей там лучше», «она прожила достойную жизнь». Как ни странно, от этих слов не становилось легче.

Настал самый страшный момент — прощание. Люди столпились в один ряд, чтобы попрощаться со своей любимицей. Регламент мероприятия был простым: сначала — близкие покойной, потом — люди из народа. По стёклам громко стучал дождь. Природа тоже прощалась и оплакивала Юлю. Возле гроба стояло три венка: первый — с чёрной лентой и золотыми буквами «Любимой коллеге», второй — «Любимой жене», понятно от кого. Юля действительно делилась на две части — носительница «четвёртой власти» и простая женщина, хранительница домашнего очага.

Днём Юля была гордостью страны, боролась за правду, справедливость, освещала события такими, какими они были. Переступая порог квартиры, она становилась гордостью Вити Пчёлкина. Женщиной, которая смогла влюбить его в себя, подчинив ловеласа и бабника себе. Матерью, которая за дочь порвёт любого. И лишь один Пчёла был знаком с обеими этими личностями.

Священник начал процесс отпевания, произнося свою литию. Оля сжимала руку мужа до покраснений, боясь упасть в обморок. Груз вины свалился на неё. Оля злилась на себя за то, что как подруга, не смогла найти подходящих слов и остановить от безумного решения.

Родители Пчёлы еле сдерживали слёзы. Пчёлкин-старший обычно твёрдый, непоколебимый характером, вытирал слёзы у края глаза и утешал свою жену. Витя хотел подойти к родителям и успокоить их, но Павел Викторович его остановил:

— Витя, не нужно. Мы справимся. Мы знаем, что тебе сложнее.

После окончания церковных обрядов начался процесс прощания. Пчёла был первым в очереди. Белый мягко подтолкнул его. Пчёлкин зажмурился, и под страхом выстрела боялся разомкнуть глаза. Он до чёртиков боялся увидеть свою жену мёртвой. Ведь ещё теплилась надежда на то, что это глупый розыгрыш.

Витя открыл глаза и рухнул на корточки, сжимая кулаки. Он оказался не готов к столкновению с смертью.

Безмятежное, спокойное лицо Юли не хранило в себе никаких эмоций. Казалось, что Юля просто уснула.

Руки, которые нежно обнимали дочь и мужа, сейчас были сложены на груди крестом.

— Ты была прекрасным человеком.

Слова приходилось проталкивать из горла.

— Я благодарен судьбе за то, что она подарила мне тебя. Я узнал, что такое настоящая любовь. Ты помогла мне вырасти морально, превратиться из сопливого пацана в настоящего мужчину. В самые тяжёлые минуты ты всегда была рядом со мной и протягивала руку помощи. Я не знаю, как я буду жить без тебя.

Он наклонился и коснулся губами лба Юли. Затем Пчёла положил наручные часы Юли рядом с ней. Витя отошёл в сторону, пропуская Олю. Она ограничилась двумя тихими словами:

— Прости меня.

Космос с трудом дошёл до гроба.

— Спасибо тебе за то, что вытащила меня из этого ада, — произнёс он, целуя Юлю в лоб. Каждому было что сказать, за что поблагодарить, что вспомнить.

Юрий Ростиславович тоже был здесь, чтобы сказать «спасибо». Вот только Юля не могла услышать эти слова. Он опоздал с благодарностями, о чём сильно жалел.

Удары молотка, забивавшего гвозди в крышку, отдавались где-то эхом. Мама Вити разрыдалась, причитая:

— Моя доченька, как же мы без тебя?!

Витя отвернулся, не в силах смотреть на свежевырытую яму. Не видел он и как медленно опустили гроб с телом. Его психика больше не выносила этих потрясений, и в конце концов Витя упал в обморок. Белый, которому с трудом удавалось хранить хладнокровие, достал нашатырный спирт и поднёс к носу Пчёлкина. Он очнулся и поднялся, отряхивая чёрные брюки от мокрого, слипшегося снега.