Забытие сокрушительного блаженства рассеялось, и она почувствовала миг, когда он кончил в неё — и её вдруг подняло на ещё один сладостный пик, вырывая из приоткрытых губ развратный стон, когда Халбранд остановился, стискивая её бёдра так, что наутро обязательно появятся синяки.
А потом всё разом закончилось.
Он вышел из неё, споткнулся о стол и схватился за него, чтобы удержаться на ногах. Она приподнялась в попытке сесть, но он уложил её обратно, прижав к столу ладонью чуть выше груди.
— Лежи, — приказал он, и в глазах его мелькнуло нечто невыразимое.
Она прищурилась и презрительно скривила губы. И, хотя всё это казалось унизительным, она вдруг поняла, что больше его не боится. Если он желал зачать с ней ребёнка, то уж наверняка не причинит ей ощутимого вреда, верно? Осознание этого придало ей храбрости. Травмирование противоречило самой идее сделать её вместилищем новой жизни, которую он собирался впустить в этот мир. Любая рана, а тем более серьёзное увечье, поставит под сомнение хрупкий шанс на то, чего он стремился от неё добиться.
Это стёрло всякий страх.
— Что, если я никогда не забеременею? — бросила она злобно. — Будешь продолжать до бесконечности? Не отпуская моего мужа, расхаживая среди моего племени под личиной моего возлюбленного?
Это его задело. Ноздри раздулись от гнева, и он наклонился к ней, весь трясясь и с перекошенным лицом. Схватил за подбородок, чтобы она точно не отвернулась.
— Я сделаю тебе ребёнка, — сказал он с намёком на ярость во внешне самоуверенном тоне. Наклонился ещё ближе — так, что лишь пара дюймов оставалась меж их лицами. — Пусть даже на это уйдёт целый век, Галадриэль — мне всё равно. — Голос его упал до шёпота, пальцы на подбородке расслабились и теперь едва ли удерживали её. — Желаешь, чтобы это длилось так долго? Продолжишь избегать меня, чтобы это растянуть? Будешь сопротивляться? Пока не минёт ещё сотня лет, которую твой возлюбленный Келеборн так и будет чахнуть в своей зловонной клетке, потому что ты слишком горда, чтобы его спасти?
Слова будто хлестнули по лицу. С тем же успехом он мог бы ударить её; она задрожала, а глаза защипало. Моргнула, и сорвавшиеся слёзы обожгли виски. Тогда черты его лица смягчились — словно он был любящим мужем, старавшимся утешить и уберечь от невзгод. Он отпустил её подбородок и погладил большим пальцем по скуле, нежно вытирая слёзы.
— Тише, тише, — проговорил он и прильнул к её губам лёгким поцелуем. Отстранившись, он выглядел встревоженным, но она ему не поверила. — Я не хочу делать больно, Галадриэль.
Она посмотрела на него с ненавистью, уже не в силах сдерживаться. Нервы были на пределе.
— Эта боль — не в счёт?
Казалось, это заронило в нём сомнения. Она видела это по глазам. Сказанное ею подтолкнуло его задуматься о том, что он творил. Впрочем, в глубине души он уже давно оправдал себя — в противном случае он бы вообще этого всего не начал. Так — или же он просто лгал. Как бы там ни было, она не доверяла ни единому его слову, но его мотивы лежали за гранью её разумения. Она не была такой, как он.
Халбранд сглотнул ком в горле, глаза его потускнели. В свечении ламп он выглядел неописуемо печальным — словно эта печаль накрыла с головой и утопила всё, что осталось от его давно исковерканной души. Но одно воспоминание всё ещё было ярким, как свет солнца.
— Ты делала мне больно слишком долго, — прошептал он, и слова ожгли нагое тело, точно ледяной сквозняк из приоткрытого окна. — Меня мало волнуют те неудобства, что я доставляю тебе теперь.
Затем он отстранился, покинул её голой одиноко мёрзнуть на столе. Дрожа от холода, она обхватила себя руками, а он подобрал с пола свою одежду и вышел вон, оставив дверь открытой нараспашку.
Галадриэль не вставала. Она просто лежала, свернувшись калачиком, и тряслась вся, от макушки до пяток. Казалось, прошло много часов, пока она не поняла, что дрожь не прекратится — ведь сквозняк был не воображаемым, а самым что ни на есть настоящим. Собрав остатки сил, она аккуратно соскользнула со стола и встала на ноги. Подошла к окну, закрыла его. Опять обхватила себя руками, силясь побороть одолевавший её озноб. Она знала, платье было где-то на полу, но она не могла заставить себя подойти и разобрать кучу, в которую он свалил её одеяния, сорвав те с её тела.
Из оцепенения Галадриэль вывело окутавшее её тепло. Сперва мягкий и струящийся шёлковый халат опустился ей на плечи, а затем, ниже — руки, что заключили в утешающие объятия. Закрыв глаза, она представила на миг, что за ней — Келеборн, что это он обнимает её, утоляя тревоги, как делал раньше много раз. Она позволила себе погрезить наяву — и пусть это было не взаправду, но на мгновение буря в разуме утихла, а переполнявшая её грусть, что норовила поглотить и утопить в своих волнах, схлынула.
Он положил свою голову на её и нежно закружил пальцем по плечу. Другой рукой он провёл по её лицу, проскользнул под челюстью и наконец накрыл щёку. Галадриэль дала себе расслабиться в его объятиях — ибо в глубине души она знала, что была для него драгоценна и что он ей не навредит.
«Люблю тебя, Галадриэль», — услышала она шёпот Келеборна через бескрайнее море лет меж «тогда» и «теперь», и от этого воспоминания явь сделалась немного легче. Чуть менее невыносимой.
«И я тебя», — уловила она эхо своего голоса — тихий шелест из далёкого былого.
Рука на её плече замерла, недвижимая. Ладонь на щеке — тоже. За её спиной он показался жёстким, как доска, и Галадриэль в конце концов открыла глаза.
Перед собой, в тёмном отражении оконного стекла, она увидела своё лицо, а прямо за ним — его. Очертания их были совершенно чёткими и вместе с тем почти незримыми, как мираж в сумеречной дымке. Халбранд был призраком, воспоминанием, но Саурон выбрал это лицо, потому что именно его она случайно полюбила давным-давно, прежде чем выяснила, кто скрывался за этой обычной, непритязательной внешностью.
Поймав в отражении её взгляд, он вдруг понял, что она смотрит на него неотрывно, и тут же принял безмятежный вид, после чего повернулся к ней и чмокнул в распущенные волосы — казалось бы, в сердечном, но всё же в насквозь фальшивом жесте.
— Пойдём в постель, — позвал он тихо, и, погружённая в раздумья, Галадриэль едва его услышала.
Он осторожно взял её за руку и повёл от окна, шагая так медленно, как только мог, дабы её не спугнуть. Она пошла за ним, ведомая по коридорам, пока не очутилась в спальне.
Он подвёл её к ложу, откинул простыню. Галадриэль пробралась под её прохладное, нежное прикосновение, уставившись прямо перед собой и ни на чём не сосредотачивая взгляда. Халбранд гасил свечи, и их огоньки исчезали один за другим, оставляя лишь мерцание углей в камине. Потом он обошёл кровать и тоже скользнул под простыню.
В темноте он прильнул к ней, снова погладил по щеке, затем притянул к себе и опять поцеловал. Сначала она не двигалась — просто лежала неподвижно, пока он жался губами к её губам. Но вот он приоткрыл эти губы, и она подумала, что было бы не так уж плохо просто закрыть глаза и притвориться, будто это её муж, пусть даже всё было не так.
Она разжала губы и впустила в себя его язык, позволила стонать, ласкать и делать ей приятно рукой — снова. Позволила стащить халат с её нагого под простынёй тела, снова взобраться на неё сверху, снова войти в её тело, снова ею овладеть. Она не открывала глаз и пыталась представлять Келеборна, но это было почти бесполезно — тело её едва на это откликалось. Простыня свалилась, больше не прикрывая их сладострастных объятий — того, как переплелись ноги и руки — словно корни дерева, что уходят глубоко в почву.
Она открыла глаза и повернула в темноте голову, чтобы взглянуть в зеркало напротив. Это Халбранд был над нею, в ней. Он тронул её за подбородок и повернул к себе, чтобы наконец она на него посмотрела. Они глядели друг на друга, пока он двигался в ней с той же жестокостью, что пылала в его глазах… и Галадриэль не выдержала; разрядка прошла сквозь неё тысячей лучиков, брызнувших точно от самого солнца. Он кончил почти сразу после неё, вскрикнув надсадно, мучительно, и упал на неё в изнеможении.
