То была уютная, тёплая обитель. Посреди спальни, в которую привела его Галадриэль, стоял камин, и сейчас в нём успокаивающе потрескивал огонь. Она усадила мужа на кровать, принесла из умывальной всё необходимое, чтобы омыть его раны. По лоскутам снимала она с него рваное одеяние и протирала влажным полотенцем кожу. Всё это время, пока она им занималась, он просто сидел, ничего не замечая, глядя прямо перед собой. Он словно оцепенел. Заметив это и встревожившись, она села рядом на кровать. Уронила полотенце на пол. Положила ладонь ему на щёку и успокаивающе погладила большим пальцем.

Наконец он будто очнулся и посмотрел на неё. Встретился с ней взглядом, и его глаза наполнились слезами, что пролилась, стоило ему моргнуть. Он всматривался в её лицо, и губы его дрожали.

— Столько времени я прожил без тебя, — прошептал он напряжённо. — Столько лет, которые нам дóлжно было провести вдвоём. Их развеяло, как пепел на ветру, и ничего не возвратить. Для меня они утрачены навечно. Каждый день я представлял себе твоё лицо, но это не помогало. Я был один. Совсем один.

Перед её глазами всё поплыло от слёз, его лицо исказилось от них. Она мягко погладила его по волосам и притянула в объятия — обхватила спину, положила руку на затылок. Они упустили много времени, но теперь он был здесь — и отныне лишь это имело значение. Он тоже обнял её, прижал к себе, и они соприкоснулись лбами. Как умиротворяло это объятие! Как долго Галадриэль не испытывала такого! В его руках она обрела покой.

Вот он начал гладить её по спине, пальцем приспустил рукав платья, обнажил плечо, приник к нему поцелуем, отчего по телу её прошёл трепет.

Они так давно этого не делали.

Она закрыла глаза, и из её груди вырвался лёгкий вздох. Наклонила голову набок, чтобы ему было легче дарить ей свою ласку. Его пальцы стискивали, сминали ткань её платья, а другой рукой он потянулся к шнуровке и стал постепенно ослаблять её. Под конец он резко втянул воздух, словно это взволновало его, одним лишь пальцем распустил последнее переплетение лент, и лиф перестал держаться.

Он стянул платье по плечам, не отказывая себе в прикосновениях — ладони и пальцы скользили по её коже вниз, пока не обнажили Галадриэль выше пояса. Он проронил тихое «ох», глядя на неё, обнял за шею и приник лицом к её грудине. Спустился губами ниже — и добрался до груди, тронул её дыханием, отчего Галадриэль выгнулась ему навстречу.

Он взял в рот сосок и с утробным стоном покрутил его языком. Она издала похожий звук, и всё её тело потеплело от внимания, каким он её одаривал. Она гладила его по голове, поощряя его пылкость, а он прижал её к себе крепче, чтобы удобнее было ласкать грудь. Он надавливал, толкал с глухими стонами, пока на уложил её на постель, а затем свободной рукой принялся стаскивать платье ниже и ниже — прочь. Отвлёкся от груди, сел и сорвал с себя остатки туники, после чего, глядя в глаза, медленно стянул платье по её ногам, оголяя полностью.

Она наблюдала из-под прикрытых век, шумно дыша ртом, как он, не разрывая зрительного контакта, спустил штаны ниже колен. Уже затвердевшее, его мужское естество вырвалось на волю, едва убрались с пути штаны, и от его вида к её щекам прихлынул жар предвкушения.

Келеборн вновь забрался на ложе и навис над ней. Опустился своим ртом на её и сладко поцеловал, держа в ладони её щёку, робко обводя большим пальцем контур скулы под плотью. Галадриэль раскрыла губы и впустила его, и с низким стоном он углубил поцелуй, взяв её лицо обеими ладонями — словно поклоняясь ей.

Он убрал руку, и ей вдруг стало холодно без его ласки… Но вот горячая ладонь легла ей на грудину, надавила, а затем скользнула ниже по телу и наконец достигла холмика меж бёдер. Галадриэль ахнула ему в губы, стоило ему дотронуться пальцами и погладить там, внизу, одними подушечками. Она истекала соками, и, довольный, он глухо застонал. Вошёл в неё двумя пальцами и с протяжным стоном стал ритмично в неё толкаться. Она слышала лишь их судорожное дыхание да звук скольжения пальцев у себя внутри. Больше всего она хотела принять его, но и отказаться от этого мучительного наслаждения не была готова, поэтому позволила ему продолжить ублажать её рукой.

Темп его движений возрос, пальцы в ней согнулись, надавили на то место, до которого ей было сложно дотянуться самой, и она ощутила прилив накатывающего освобождения. Её тоненькие всхлипы, похоже, лишь подзадоривали его, и, когда она откинулась затылком на ложе, ловя ртом воздух, он продолжил толкаться в неё пальцами — пока она не кончила, сжимаясь на этих пальцах до боли, едва дыша. На миг перед смежёнными веками всё померкло от силы этой разрядки. А когда она вновь открыла глаза, пальцев внутри уже не было.

Она подняла взгляд. Келеборн смотрел на неё так, будто хотел поглотить целиком; он поднёс блестящие от соков пальцы ко рту и стал медленно их обсасывать, не сводя с неё глаз. Она резко втянула ртом воздух, ощутив, как тело её вдруг сладко содрогнулось ещё раз, просто от зрелища… от накала эмоций.

Она опять откинулась головой на ложе, переживая пик наслаждения, а затем почувствовала касания, нежные, но настойчивые. Он слез с неё, стал у кровати и подтянул Галадриэль к себе за бёдра. Она немного удивилась этому, но не воспротивилась. А потом он вдруг взял и перевернул её на живот, и она оказалась лицом к противоположной стороне постели. Там, на стене, висело зеркало, в котором она во всей красе узрела чувственное сплетение их тел. Её щёки вспыхнули.

Что-то иное. Прежде они никогда не занимались любовью в этой позе.

Он подхватил её под бёдра и оттащил к краю, пока она не оказалась там, где ему требовалось; ладонями он развёл ей ноги, показывая, где она должна их удерживать. Она делала, как он хотел, вся пульсируя от желания. И хотя такое было внове — или как раз из-за того, что это было внове, — происходящее взбудоражило даже сильнее. Но как это возможно? Она не припоминала, чтоб прежде Келеборн бывал таким неистовым. Полным любви — да, но таким страстным и изыскательным — ни разу.

Обе его руки оказались на её пояснице, заставляя прогнуться, затем одну он убрал — и Галадриэль громко ахнула, когда он в неё толкнулся. Даже такая влажная, от его размера она испытала легчайшую боль сквозь безграничное удовольствие. Он надавил ей на спину с новой силой, а после сделал то, чего она никак не ожидала: запустил руку ей в волосы и больно рванул на себя, поднимая на уровень взгляда в зеркале её шею и грудь, вынуждая смотреть на них — на то, как открыта, как распростёрта она перед ним, как уязвима и как страстно жаждет, широко открыв рот от вызванного всем этим шока.

Но был не только он. Не только шок. Келеборн вошёл в неё свирепо, с неестественно яростным движением бёдер — насаживая на себя до упора и тут же выходя почти целиком, — а затем вторгся в неё снова, и продолжал делать это вновь и вновь, пока она в отчаянии хваталась за одеяло.

— Нет! — выкрикнула она, бросила одеяло и попыталась оттолкнуть его.

И тогда он отпустил волосы, поймал обе её руки, скрутил их у неё за спиной и обездвижил. Другой рукой он вновь вцепился ей в волосы и во второй раз вздёрнул выше её голову и грудь — заставляя посмотреть в зеркало.

Это был не Келеборн. Нет, не Келеборн. Она стояла перед ним на коленях, сломленная, беспомощная, а он жадно смотрел на неё из отражения. Лицо его исказила похоть, потемневшие глаза заволокло дурманом, из приоткрытого рта вырывалось тяжёлое дыхание. То, как непристойно соприкасались их тела, ужаснуло её, но, возможно, в этом и заключался смысл.

Халбранд опять глубоко вошёл в неё, и она вскрикнула от удовольствия, что лишь усилило её оторопь и его азарт. Он ужесточил захват в её волосах, потянул на себя жёстче и стал остервенело вбиваться — ещё, и ещё, и ещё, — пока она, вся дрожа, не завопила от наслаждения и муки, что ещё больше пришлось ему по душе. Нисколько не щадя её, он пользовался её телом для ублажения своего — но она тоже получала удовольствие, и от этого было всего больнее.