Затряслось, закипело и вырвалось – ярость Агния пробудила нечто, не поддающееся здравому смыслу. Леса, поля и рощи Пламени Справедливости охватили страшные пожары, а на села и города обрушился огненный град. Морской Бриз накрыла бешеной волной лава, стерев Великое королевство с лица Мира Блэквимов. Всё измерение погрузилось в хаос. Ратибор III не знал, как остановить сына, мощи которого уступала даже мощь Андронова меча, и защитить выживших. Тогда мать мальчика, царица Алеся Ивановна, отважилась на рискованный шаг: она призвала особое полотно, созданное Ковентиной I, желавшей сберечь дорогого блэквима от «бездушия». Алеся Ивановна не могла и близко сравниться по уровню с основательницей Морского Бриза – обряд отнял её жизнь и привязал душу к волшебной ткани. Отец Агния был подавлен гибелью супруги и чуть было сам не впал в «бездушие», но таинственное полотно вернуло ему самообладание. Царь сумел повязать особую косынку на шею сына. Пожары потухли, лава застыла, а огненные осадки прекратились, но измерению был нанесён небывалый ущерб. Чтобы приблизиться к сыну, Ратибор III позволил Андронову мечу поглотить остаток своей жизненной силы. Вместе с его последним вздохом погасло Великое пламя, и: в Мире Блэквимов настала кромешная тьма. Агний был спасён слишком большой ценой; он опустился на нулевой уровень и непроизвольно будто запечатал в себе все воспоминания о Свелле. В его сердце осталась пустота.

Из сторонников Ратибора III и жителей столицы Пламени Справедливости, не считая виновника происшествия, выжила только сестра главного советника покойного царя Жанна, которой недавно исполнилось девятнадцать лет. Раны девушки болели, её пугала непривычная темнота в глазах, но Жанна услышала чей-то плач и, позабыв о себе, устремилась на звук. Она чуть не сшибла ручной фонарь, в котором горел блеклый огонёк. Уже не думая о том, как тот здесь оказался, она взяла фонарь и смогла разглядеть впереди ребёнка: маленький блэквим огня давно вернулся к своему привычному облику, но на месте исчезнувших рогов остались рубцы, похожие на шрамы от ожогов.

– Агний, – негромко сказала Жанна и осторожно его обняла. – Нам нужно отсюда выбираться!

Понимая, что пребывание на родине для них больше невозможно, Жанна решила сбежать с сиротой на Землю. Примерно за час до той трагедии был создан Сапфир Мирона Тихого – волшебный замок, запечатавший портал в мир людей. Они узнали об этом уже у самой пещеры. Блэквимы, жаждущие мести, уже поджидали там беглецов из столицы, поэтому у них не оставалось другого выхода, как положиться на волю Сапфира Мирона Тихого. Особый замок позволил им пройти: перенеся Жанну с ребёнком на планету Земля, да ещё и в начало XXI века. Сапфир лишил её способности управлять воздухом и сократил срок жизни с пяти сотен лет до среднего человеческого, а у мальчика отнял все воспоминания.

Огонь и вода – яркий пример противоположностей. Огонь обращает воду в пар, она же способна погасить его пылающие языки. Сколько себя помню, я всегда испытывала особую симпатию к прозрачной жидкости, не имеющей ни вкуса, ни запаха, но однажды как будто заново посмотрела на огонь. Обжигающий разрушитель, заманивающий в коварные сети доверчивых мотыльков, показался мне символом чести. С тех пор и по сей день, когда окружающие уже обращаются ко мне по имени-отчеству, растя сына-подростка и дочь, стараясь достойно нести всё, что легло на мои плечи, я продолжаю хранить в памяти заветный свет того неистового пламени.

Сейчас настали спокойные времена, но мир наш по-прежнему хрупок и шаток. Большинство современников не осознают, насколько всё на самом деле непросто. Не знают они и тех, благодаря кому видят новый рассвет. Не ведают о нечеловеческой мощи, способной уничтожить Вселенную. В учебниках многое недосказано, пропущено, забыто. Вряд ли кто-то ещё вспомнит души, ставшие жертвами того безграничного зла. Я же помню. Помню каждого, кто повстречался мне на жизненном пути! И посему я опишу всё как было, без прикрас, чтобы наши дети и все, кто прочтёт эту книгу, узнали правду и научились по-настоящему ценить жизнь.

Много лет назад в неприметном городке Стратогорске проживала резвая, любопытная и немного упрямая девочка. Полина Воробьёва – так меня величали, и это подтверждало свидетельство о рождении. Как-то раз, отправляясь в школу в серый сентябрьский вторник, выпавший на седьмое число, я не поленилась взять с собой зонт со сломанной спицей.

Наш маленький населённый пункт, которому на тот момент было чуть меньше столетия, был наречён в честь профессора А. К. Стратогорского. Этот учёный вошел в историю Республики Вальстонии не только благодаря вкладу в науку, но и из-за славы весьма нелестной. Стратогорский закончил блистательную карьеру как старый безумец, заявлявший о существовании могущественной силы, невиданной в людском мире. Старик твердил, что она однажды ворвётся на Землю и низвергнет человечество! Но люди никогда не были склонны верить в подобные пророческие откровения – угасавший на глазах профессор окончил свои мучения в стенах жёлтого дома, непризнанный и позабытый.

Сенсация канула в Лету; сам Стратогорский перевоплотился в городскую легенду, призванную удовлетворять интерес туристов. Жизнь же простой школьницы была настолько тихой и однообразной, что только мечты о чём-то волшебном и детское воображение могли разогнать скуку будней.

Моя мама, Элеонора Александровна, родилась за границей. Будучи ещё несовершеннолетней, она осталась сиротой и была удочерена дальними родственниками – такова история её переезда в Вальстонию. На протяжении всей своей жизни она носила девичью фамилию – Воробьёва и передала её мне.

Я не помнила отца, но мама часто рассказывала, что он был рослым мужчиной и отличался строгостью и справедливостью. И пал подобно герою… Однако у нас дома не было ни одной его фотографии, ни единой вещи, напоминавшей о нём. Я пришла к выводу: родная дочь для этого человека ничего не значила… И в душе презирала его.

Вынужденная растить меня без отца, мама еле сводила концы с концами, работая медсестрой в городской больнице. Так уж вышло, что этот самый потрёпанный зонт, висевший на крючке у нас в коридоре, был единственным. Мама, которой тогда было тридцать, много раз планировала купить себе и мне по новому, а отживший зонтик отправить «на пенсию», но этот и другие наполеоновские планы она никак не успевала воплотить в жизнь.

* * *

Свинцовое небо, холодный ветер и песнь студёных капель, ударявшихся об асфальт – типичная картина в начале сентября. Среди серых улиц Стратогорска ничем не выделялась Старая Отрядная, где уже четверть века располагалось стандартное сине-голубое здание школы № 21. Из неё возвращались три ученицы четвёртого «Б» класса: две после дежурства, а третья задержалась, чтобы помочь подругам с уборкой. Это была я.

Не низкая и не высокая; «ступни, как у Золушки», часто подшучивали подруги – среди учащихся нашего класса я носила самый маленький размер туфель. У меня были аккуратные брови, большие глаза, зелёные, словно молодые ягоды крыжовника, курносый нос и губы бантиком. Вольные кончики рыжих, как листья клёна в октябре, кудрей касались поясницы. Одевалась я просто, но старалась не забывать об аккуратности. На макушке красовался скромный ободок. На мне был школьный сарафан, который в сочетании с блузкой и гольфами смотрелся очень неплохо.

Поскольку моя лучшая подруга в ту неделю заболела гриппом, я была вынуждена присоединиться к компании Лены и Оли. Вскоре я обнаружила, что им совсем неинтересны ни фантастика, ни приключенческие истории, которыми я увлекалась с раннего детства. Но из-за страха одиночества я старалась влиться в их коллектив.

Закончив школьные дела, мы покинули до боли знакомые стены. Мои спутницы беззаботно болтали, а я растягивала губы в улыбке и специально наступала в каждую лужу, чтобы облить их модные колготки. Всё потому, что Ленка, когда мы переобувались, колко пошутила про мои гольфы, а Оля громко хихикала. План мести периодически оказывался действенным, но девчонки не замечали подобных мелочей.