Внешне Марин была абсолютно спокойна, но внутри всё бушевало, напоминая погоду за окном. Тучи плотной завесой покрыли небо, которое изредка огрызалось на жителей Парижа раскатами грома, а дождь неустанно барабанил в окна. Чтобы хоть как-то разгрузить голову, Марин жадно затянулась сигаретой и сосредоточила всё своё внимание на разыгравшейся непогоде, но неожиданный стук в дверь нагло выдернул её из тщательно созданной иллюзии спокойствия и уединения. И если бы не выдержка, выработанная за долгие годы, она бы вздрогнула.
— В столь поздний час двери моего кабинета закрыты для всех страждущих душ. — Её голос звучал отчуждённо и устало.
— Вы — само радушие и гостеприимство, мадам Ле Пен. — Дверь открылась, и на пороге её кабинета возник премьер-министр Хорватии. Без предварительных договорённостей, без звонков и занесения встречи в список дел. — Но, быть может, вы сделаете исключение для того, кто прилетел издалека?
— Что вы здесь делаете? — вместо положенного приветствия спросила Марин, глядя на незваного гостя с искренним недоумением и настороженностью. — И как вам удалось пройти мимо охраны?
В мыслях она периодически возвращалась к этому мужчине, чья фамилия никак не ложилась на язык, но из памяти не уходила. А сейчас он стоял в нескольких метрах от неё, нахально вторгнувшись в её уединение и отравив своим хорватским парфюмом парижский воздух. Марин заострила внимание на зонте Андрея, с которого на пол непрерывно стекала дождевая вода, и скулы свело от желания всучить ему тряпку и швабру.
— Они ведь меня уже видели рядом с вами, вот и впустили. Если вы не доверяете своему персоналу, то можете тогда меня обыскать. — В бездонных омутах его карих глаз плясали самые настоящие черти, а в глазах Марин было слишком много враждебного недоверия. — А что касается первого вопроса, то задам вам встречный: неужели вы не следите за политическими событиями своей страны? Я прилетел в Париж с официальным визитом.
— Он назначен на пятницу. — Марин стряхнула пепел с кончика сигареты и вновь поднесла ту к губам.
— Да, но тогда наша с вами предполагаемая встреча приходилась бы на выходные, — пояснил Андрей. — А я бы хотел познакомиться с другой вашей стороной — более выносимой.
Не дождавшись приглашения, он оставил раскрытый зонт у двери и прошёл в кабинет, но сделал это медленно, словно прощупывая границы дозволенного. А Марин выглядела непрошибаемо-спокойной и сдержанной, и взгляд, которым она следила за Андреем, был ясным и внимательный для той, кто — об этом знала лишь сама Марин — не спала последние несколько суток.
— С чего вы взяли, что я стала бы с вами встречаться? — холодно уточнила Марин, умудрившись взглянуть на Андрея свысока, несмотря на то, что разница в росте была в его пользу.
— Мадам Ле Пен, усмирите свой пыл. Он пробудился не в тот день. — Он досадно скривил губы, а потом несколько раз кашлянул от попавшего в лёгкие дыма. — Сегодня ведь среда. Время показать свой ангельский характер.
— Всех ангелов разобрали до вашего приезда, — небрежно ответила Марин и, отправив остаток сигареты в пепельницу, скрестила руки на груди.
Она смотрела на Андрея так, что любой другой от такого взгляда уже наверняка бы стушевался и, не желая испытывать судьбу, поспешил уйти. Ведь все знакомые Марин знали, что когда она смотрела вот так, то ничего хорошего ждать не стоило. Но Андрей знал Марин не так хорошо и именно поэтому оставался невозмутимым.
— Вы бы всё равно затмили их всех, — совершенно серьёзно сказал он, а её щёки вспыхнули смущённо-возмущённым румянцем. — Всего лишь моё мнение. Без претензии на фундаментальность.
— Месье премьер-министр, вы выпили? — Марин выразительно приподняла бровь, а Андрей отрицательно мотнул головой. — А я бы сейчас не отказалась от вина… — удручённо вздохнула она.
— Чего хочет женщина, того хочет Бог{?}[Французская пословица, которая встречается в романе “Мопрa” французской писательницы Жорж Санд. ]. — Андрей достал из пакета, который всё это время держал в руках, бутылку красного вина Dingač {?}[Самое известное хорватское красное вино из сорта винограда Плавац мали.].
Марин с долей скептицизма взглянула на бутылку, этикетка которой была на совершенно незнакомом ей — хорватском — языке, но всё же одобрительно кивнула. А Андрей самодовольно усмехнулся, будто ничего, кроме согласия от неё и не ждал.
— Возьмите бокалы из серванта. — Он послушно открыл дверцы, но не обнаружив там желаемого, вопросительно взглянул на Марин. — Просмотрите в верхнем ящике комода. — И вновь ничего. — Тогда в нижнем. — Андрей краем глаза уловил лёгкую улыбку, что на миг изогнула тонкие губы Марин, когда и там не оказалось бокалов. Ему захотелось задержать эту улыбку на её лице, что было так же невозможно, как и поймать в ладони солнечного зайчика.
— Вы как юрист ведь должны знать, что это называется использованием рабского труда, и с юридической точки зрения является нарушением прав человека, — уточнил Андрей, чуть запыхавшись и привалившись бедром к столу.
— Зарядка полезна для здоровья, месье премьер-министр, — приторно-ласково произнесла Марин и достала бокалы из тумбочки в своём столе.
— Dobro vino i lijepa žena to su dva najljepša otrova…{?}[Хорошее вино и красивая женщина — два лучших яда (хорватская пословица).] — усмехнулся Андрей, едва сдержавшись, чтобы не закатить глаза.
Марин подчёркнуто-официально улыбнулась, пряча за приветливым фасадом вскипающую волну раздражения от того, что ни слова не поняла из его последней фразы. Она жестом руки пригласила Андрея сесть напротив и протянула ему штопор. Хрустальные бокалы приятной тяжестью легли в ладони. Они сделали по глотку, чувствуя горько-терпкий, обволакивающий вкус вина, в букете которого чувствовались нотки ежевики, черешни, перца и специй. Андрей смотрел на Марин и ловил ответный взгляд, такой же прямой и открытый. Они словно перебрасывались саркастическими репликами, при этом не произнося ни слова, зарабатывали баллы в их негласной борьбе за первенство.
— Я переживал за вас на прошедших выборах, — нарушив тишину, произнёс Андрей, а Марин буквально передёрнуло. Словно он грязными пальцами полез в кровоточащую рану, расковыривая её ещё сильнее.
— Сочувствую, — каким-то совсем несочувствующим тоном ответила Марин — коротко и хлёстко, словно метнула в него острый нож.
— Мне искренне жаль, что вы проиграли. — Андрей смотрел на неё до краёв наполненным сожалением взглядом, сцепив пальцы в замок.
— Но это не помешало вам одним из первых поздравить вновь избранного президента. — Она произнесла это не как упрёк, лишь констатировала факт.
— Вы ведь сами всё понимаете… — Андрей развёл руками. — Для ЕС сотрудничество с ним наиболее выгодно. Из вас двоих он…
— Меньшее зло, — продолжила Марин, повторив фразу, которую за последнее время слышала сотни раз. — Но лично у меня не было возможности разглядеть в нём человека. Он явился на дебаты с чувством полного владения ситуацией и с хамоватой ухмылкой, какой обычно одаривают заведомо проигравших.
— Он так низко пал в ваших глазах? — полюбопытствовал Андрей.
— В моих глазах он даже не поднимался, — фыркнула она, не удержавшись от шпильки в адрес президента. — Он манипулятивный циник и позёр с пробелами в графах “честь” и “совесть”. Некачественная подделка, неудачный косплей на президента. И не только он, там в ЕС все такие. — Она обожгла Андрея взглядом, и если бы из него можно было сцедить яд, его бы хватило, чтобы отравить половину населения Хорватии.
Её слова задели Андрея, но огрызаться немедленным ответом он не спешил. Напротив, постарался выглядеть невозмутимым.
— По поводу вас наши с ним мнения кардинально расходятся. Просто для одних можно быть занозой в заднице, а для других — в сердце. А своими хлёсткими, как розги, словами можно оставить рубцы. У кого-то на самолюбии, а у кого-то — на душе. — Андрей говорил совершенно искренне. Эта женщина помимо воли въелась в его мысли как пятно от пролитого на белую рубашку красного вина. — Так что мы с ним не такие уж и одинаковые.
