Как бы там ни было, но мы ехали – Семь суток. Небритые, немытые, озябшие, но добрались домой…довольные. Привели все машины в целости и сохранности, и даже никого не простудили. Мне, конечно, было не очень комфортно, так как я не предполагал, что буду ехать через весь огромный Казахстан на грузовой машине и в декабре, поэтому, и одет был не совсем по сезону, но, все, слава Богу, обошлось. Мне об этом ребята не говорили, но через родственников и жен водителей, доходило, что они были очень довольны тем, что я с ними поехал. Получилось удачно с трех сторон сразу – я одновременно выступал, как представитель руководства колхоза, как сменный водитель и как один из ребят группы, среди которой были и те, с кем вместе провели молодость, и просто родственники, уже ащелисайцы. Меня считали всегда за местного жителя, а это и почетно было, и ко многому обязывало. А ребята показали, что они – команда! Команда колхоза «Передовик», из Ащелисая. И что такие испытания для них – обычная текущая работа, которой они на самом деле занимались всю свою рабочую жизнь. И я им всем очень благодарен за это, надеюсь –и Ащелисай, -тоже.

А все потому, что основной девиз лучших людей нашего села, всегда был один : «Надо – значит Надо!».

Считается, что увлечения или, как их еще часто называют, хобби, в жизни людей занимают не главное место. Это что-то вроде процесса удовлетворения духовных потребностей, хотя если вникнуть в суть любого увлечения, то очень часто можно проследить его материальную основу. У рыбака, увлекающегося рыбалкой, вроде бы обожающего сам процесс, тоже подспудно присутствует мысль о пойманной рыбе. У какого-нибудь коллекционера, дрожащими руками достающего из потайного места редкую монету, марку или этикетку, любующегося ею дома под одеялом и пылающего от гордости за обладание ею, всегда присутствует какой-то материальный интерес

К еще большему сожалению, приходится констатировать факт довольно быстрой коммерциализации «хоббизма», то есть ускоренной трансформации духовных увлечений-интересов в чисто материальный интерес

Люди есть люди. И сколько людей – сколько и интересов, хороших и плохих, разных и безобразных. На смену джентльменам по духу пришли «джентльмены удачи» со своими интересами и увлечениями. Часто материальная сторона увлечения настолько превалировала, что просто «втягивала» в себя людей и уже не выпускала, засасывая их все глубже. Увлечение, таким образом, становилось бизнесом, не всегда законным, и превращалось в обычную жажду наживы.

Расскажу об одном таком увлеченном любителе, жизнь которого стала ярким примером никчемности и бесполезности. В принципе хорошего мастерового, поддавшегося на соблазн выгоды от безобидных поначалу увлечений.

Человека звали Федор, по фамилии Карпов. Жил он в городе Орске Оренбургской области, в частном доме, недалеко от Никелькомбината. По национальности – мордвин. Я это узнал из его неоднократных заявлений о том, что мордва – основа России, и что Ленин тоже имел мордовские корни. С молодых лет он работал на одном из Орских заводов, был действительно мастером – «золотые руки», рано вышел на пенсию по горячему цеху. Тогда и пришел расцвет его увлечениям. Он действительно мог сделать, что угодно, тем более в Орске, где столько различных предприятий и столько возможностей.

Начал он с необычного хобби, но довольно приземленного и практичного. Он сконструировал и собрал уникальный стационарный самогонный аппарат и установил его на кухне. Казалось бы, эка невидаль – аппарат! Да их в Орске сотни, и все уникальные. Но нет. Аппарат Федора, весь из хромированной и нержавеющей стали, имел такие системы фильтрации, сепарирования, дубляжа и отстоя, что ни один ликероводочный завод не мог и мечтать об этом. Самогон, а точнее спирт, выработанный им, на несколько порядков превышал по качеству все подобное, производимое в области и за ее пределами.

Неудачное, прямо скажем, получилось у Карпова хобби. Он увлеченно сделал аппарат, затем еще более увлеченно запустил его в работу, а дальше увлечение столкнулось с необходимостью выбора. Он задумался: если запускать аппарат для себя, то тогда никакого здоровья не хватит, а если привлечь интерес окружающей рабочей среды, которой в Орске полгорода и которая за стакан водки растащит любой завод, любое производство, то тогда дело пойдет. И Федор выбрал второй путь.

И количеством, и качеством продукции своего спиртового цеха он привлек довольно приличную, по меркам заводского поселка, армию любителей выпить, у которых «хобби» было примитивно-простым – похитить с завода заказанную Федором деталь, инструмент или запасную часть и обменять у него же на водку. Карпов знал толк в дефиците, и барахло не принимал. К нему стекалось за бесценок все новое, хромированное, никелированное и кому-то необходимое. Обороты росли, а так как коллекционировать ворованное он не собирался, надо было выходить на рынок и, конечно же, не на орский, где все изделия были известны. Надо было находить сбыт вне города. Врожденная жадность не позволяла привлекать и к рекламе, и к реализации посторонних. И он решил все это делать сам

Поручив сыновьям производство спиртного и обменные операции, Федор занялся коммивояжерством, то есть развозил и предлагал всякую всячину, договаривался о поставках в объеме и ассортименте, а потом уже реализовал все заказанное. В основном он имел дело с колхозами-совхозами соседнего Казахстана и, надо сказать, оказывал им довольно ощутимую помощь, так как хорошие изделия по сантехнике, некоторые инструменты были недоступны сельским жителям в свободной продаже.

Вот тогда мы его и узнали. Он пришел и предложил свой «товар». Из-за острой нужды в нем – мы согласились. И несколько лет поддерживали с ним обменные связи. Приезжал он к нам не часто, всегда по субботам, на автобусе или на машине с сыном, привозил десятка два-три вентилей, кранов, резцов и другие мелочи. Мы с инженером их проверяли, составляли акты на приход, передавали в склад, а Карпову, исходя из пересчета, отпускали мясо, иногда зерно и т. п.

Мы, в принципе, брали то, что нам было крайне необходимо, а отдавали то, что было в избытке, то есть обе стороны- оставались довольны. Но я в этой были хотел показать совсем другое – саму суть трансформации человеческих увлечений, поведать о том, как мастеровой человек, потомственный рабочий, через свое первичное хобби, втянулся совсем в другую жизнь. В нем проснулась доселе неизвестная ни окружению, ни ему самому, врожденная смекалка, переро-дившаяся в корысть на благоприятной почве всеобщей бесконтрольности, вседозволенности и безнаказанности.

Он поднялся на несколько ступеней выше даже в своих глазах и уже смотрел на город, как на свою вотчину. Перестал принимать мелких воришек-несунов, а начал искать, где что плохо лежит в целом по городу. Больше не носил в сумке вентиля, а предлагал уже что-то объемное. Я сперва не придавал значения слухам из других колхозов, что Федор то-то и то-то привез к ним, то какой-то вагон, то троллейбус и т. п. Но когда к нам в колхоз инженер привез от Карпова огромную цистерну с остатками какой-то жидкости, и ее начали за селом разрезать на части, потравив телят, кур и вообще всю живность в ближайших дворах, я понял, что Федор начал нашими руками – не красть, нет, а просто брать все, что бесхозно лежит, где угодно, даже на подсобных территориях заводов. Еще понял, что с такими обменными операциями мы скоро потеряем авторитет и поссоримся с городскими властями Орска.

Надо было найти повод для разрыва. И он подвернулся, даже с неожиданной стороны. Приезжает как-то Федор, уже без мелочей, и говорит: «Есть новый двухосный прицеп, за триста рублей, если хотите – берите».

Меня как осенило. «Стой, – думаю, – на выезде из города у предпоследнего дома улицы, выходящей к старому переезду через реку Орь, несколько месяцев стоит новый прицеп, без переднего правого колеса, камень под передний мост подложен. Не об этом ли прицепе идет речь?».