Виктор Тарасов находился на лечении в профилактории десятый месяц и за это время успел завоевать авторитет как у лечащихся, так и у руководства, точнее – лично у бывшего начальника. Полковник Мищенко и слушать не хотел, когда на коменданта поступали жалобы. А жалоб было немало. Жаловался начальник охраны, капитан Павленко, на то, что комендант, пользуясь возможностью свободного выхода за периметр, проносит в жилую зону в больших количествах чай в пачках, а шмонать Тарасова по распоряжению шефа запрещено. На что полковник всегда реагировал одинаково: «Чай не водка – много не выпьешь».

Поступали жалобы и от заместителя по оперативной работе майора Сысоева, который подозревал коменданта в махинациях с продукцией собственного подсобного хозяйства. Но и этим претензиям Мищенко не давал хода. Полковник прекрасно понимал, что нет дыма без огня и Тарасов, конечно, не ангел, но заменить его было просто некем. И найти желающих нести этот крест ой как непросто. Комендант обеспечивал контроль и учет выдачи лечащимся одежды и обуви, постельных принадлежностей, средств личной гигиены, следил за чистотой и порядком в жилых помещениях, составлял графики уборки и следил за их четким выполнением, организовывал помывку личного состава в бане и решал еще целую кучу мелких бытовых вопросов. А подсобное хозяйство Тарасов курировал как бы между делом, по личной просьбе начальника ЛТП. И что удивительно, на коменданта не поступало ни единой жалобы от лечащихся. И дело было не только в его организаторских способностях, которых не отнять, но и в личном авторитете. Если провести параллель с уголовной средой, Тарасов стал в ЛТП кем-то вроде вора в законе. Бывали случаи, когда новичок, не успевший въехать в местные порядки, наезжал на коменданта с претензиями и даже с угрозами, но с ним тут же проводилась разъяснительная беседа, бунтарь быстро успокаивался и отправлялся в медицинскую часть лечить слегка отбитые почки. Поскользнулся и с лестницы упал, нечаянно.

В прошлой жизни Тарасов работал директором крупной плодоовощной базы в соседнем районе. Дело свое знал, а потому пользовался авторитетом у районного начальства. А как могло быть иначе, если он обеспечивал всю местную номенклатуру свежей витаминной продукцией. Подворовывал, конечно, но в меру – без фанатизма. А в короткий период правления Андропова его деятельностью неожиданно заинтересовался ОБХСС – отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности. Тарасов обратился за помощью к районному начальству, но те трусливо умыли руки. Время было тревожное, политика партии – жесткая, как бы самим не напроситься на неприятности. Короче, засудили директора базы, и отправился он на три года в исправительную колонию. А все нажитое имущество конфисковали. У супруги, с которой прожил четверть века, не выдержало сердце, и она скончалась от инфаркта. Тарасову предоставили отпуск, но пока он добирался до дома, жену похоронили соседи, поскольку детей у них не было, а многочисленные родственники, которые раньше роем вились вокруг их дома и постоянно занимали деньги, куда-то вдруг пропали. Посидел он у могилки, пустил скупую мужскую слезу и отбыл обратно – в колонию. Отсидел Тарасов от звонка до звонка, а когда вышел, оказался никому не нужен. Все старые друзья и коллеги от него шарахались, как от прокаженного. С большим трудом устроился в продуктовый магазин – грузчиком. И запил, естественно. Несколько раз переночевал в вытрезвителе, после чего, по инициативе органов милиции и с учетом ходатайства директора магазина, в котором он работал, присудили ему два года принудительного лечения в ЛТП.

В первый же день по прибытии Тарасова в профилакторий на его послужной список обратил внимание нарядчик Писаренко и показал документы полковнику Мищенко, а тот, недолго думая, назначил бывшего директора базы и уголовника комендантом. И не пожалел. За несколько недель новый комендант навел в жилой зоне чистоту и порядок, с чем до него ни один предшественник не мог справиться. Если раньше лечащиеся заваливали руководство жалобами по самым разным вопросам бытового характера, то теперь наступила тишь да благодать. При этом Тарасов практически не задавал вопросов, а все решал сам, для чего добился от Мищенко разрешения на свободу передвижения. Комендант часто бывал в Торфяновке, а иногда ездил в Каменногорск. Для этих поездок он просил у начальника ЛТП машину и каждый раз привозил массу необходимых в хозяйстве вещей – от средств личной гигиены и бытовой химии до оконных занавесок и настольных покрывал. Самое удивительное – на все это он не тратил ни копейки казенных денег.

Прежде чем вызвать коменданта на ковер, Павел Сергеевич ознакомился с его личным делом и пришел к выводу, что разговор будет непростой.

В кабинет медленно вошел грузный сутулый мужчина среднего роста с редкими седыми волосами, тяжелым подбородком и глубокими морщинами на лице. Он смотрел на подполковника таким проницательным взглядом, как будто пытался прочитать его мысли.

– Вызывал, начальник? – хриплым низким голосом спросил он Уварова.

– Вызывал. Проходи, Тарасов, присаживайся.

– Насиделся уже, говори, чего вызывал, да пойду я – надо мужикам мыло да белье свежее выдать, банный день сегодня.

– А ты не сильно начальство жалуешь. Так и на неприятности нарваться недолго.

– Кого повесили, тот не утонет, – философски заметил комендант.

– Ладно, считай познакомились, теперь к делу. Скажи мне, что у нас происходит с подсобным хозяйством?

– А что с ним происходит?

– Вот я и хочу разобраться. А ты ничего рассказать не хочешь?

– Нечего мне рассказывать. Разбирайся, начальник, сам. Я могу идти?

– Ну иди, иди…

«Вот и поговорили, – подумал Павел Сергеевич, – надо этого деятеля хорошенько встряхнуть. И подумать, кем его заменить».

В конце рабочего дня позвонил генерал Кравченко, поинтересовался, как прошел первый день на новом месте. Павел Сергеевич не стал вдаваться в подробности, только высказал одну просьбу – помочь с заместителем по производству. Генерал обещал подобрать подходящую кандидатуру.

Следующие несколько дней новый начальник ЛТП знакомился с вверенным ему хозяйством. Осмотром жилой зоны он остался доволен. Внутренние помещения бараков, бани и столовой поддерживались в относительном порядке. Уваров обратил внимание на чистые занавески на окнах и настольные клеенки в яркий цветочек. А в туалетах его удивление вызвало не столько начищенное до блеска сантехническое оборудование, сколько – наличие туалетной бумаги.

«Надо признать – комендант не так прост, интересно, как он умудряется доставать этот дефицит, ведь в магазинах днем с огнем туалетной бумаги не найти. А централизованные поставки такую роскошь вообще не предусматривают. На то есть газеты «Правда» и «Известия», которые в изобилии распространяются среди лечащихся», – подумал Павел Сергеевич и обратился к сопровождавшему его начальнику КЭС Слободяну:

– А что происходит с поставками продовольствия? Зав столовой утверждает, что продукты на складе заканчиваются, а выполнение заявок срывается. Кто этим вопросом занимается?

– Так раньше полковник Мищенко сам это разруливал, через Тарасова, – ответил старлей.

– А без Тарасова здесь кто-нибудь что-нибудь решает? – с досадой бросил Уваров и подумал, что на первых порах придется найти подход к коменданту. А там видно будет.

В этот же день он второй раз вызвал Тарасова на беседу и решил сразу взять быка за рога:

– Скажу откровенно, ты мне не нравишься. И уголовное прошлое только усиливает мою к тебе неприязнь. Но дело свое ты знаешь, поэтому хочу сделать тебе предложение, – начал разговор подполковник.

– Я, начальник, не баба, чтобы мне предложение делать. Если есть что сказать – говори. Если не угоден, я хоть завтра пойду рукавицы шить или землю на стройке копать.

– Ты гонор-то свой поубавь и послушай. У тебя срок два года. Отбыл – десять месяцев, остался год и два месяца. Верно?