– Тогда дай прочитать.

– Не могу, мне нужно довести до конца. Герои искажают сюжет, и я чувствую, что так будет правильнее, но это в корне меняет идею.

– Разве не ты определяешь, как им жить?

Я искренне рассмеялся и инстинктивно потер больную руку, которая дала о себе знать.

– Что смешного? – смутилась она.

– Я раньше тоже так думал, что персонажи лишь марионетки, а ты – Бог, и можешь диктовать им свои условия. Но стоит начать записывать историю, сразу осознаешь, кто главный. Ты просто рассказчик.

– Не совсем понимаю.

– Писатели ничего не придумывают. К ним всего лишь приходят идеи. Персонажи – как люди на вечеринке, куда ты попал случайно. Ты смотришь на них и думаешь, что все знаешь. Но затем при близком знакомстве, всплывают нюансы, и ты вынужден поменять мнение. Это непросто. Может, писатели – это коллекционеры шаблонов и образов. Я пришел к выводу, что психология поведения людей имеет свои правила, против нее ты бессилен. И образ, который начинает стучать в голове, однажды удивит тебя.

– А откуда они берутся, эти образы?

– Из жизни. Ты слышала, что во сне мы видим только тех людей, которых когда-то встречали? То есть наш мозг не способен выдумать человека. Он берет из воспоминаний материал, который оживляет и транслирует. Тебе кажется, что ты не знаешь этого человека, хотя год назад видел его мельком у входа в кафе или на остановке. Его черты засели у тебя в памяти по непонятным причинам. Убрались в пыльный угол подсознания, чтобы в одном из снов прийти и сыграть роль. Так и тут, ты думаешь, что придумал человека. Но он был, где-то там на краешке твоего бессознательного моря, и вот пришел его час. Поэтому ты не можешь им управлять. Он гость, а не раб.

Давно мучающие мысли обретали словесную форму. Я ощутил глубокое удовлетворение, но одновременно мне было стыдно. Хотя я и говорил от чистого сердца, казалось, что о писательском труде имеет право рассуждать только состоявшийся автор, каковым я не являлся. Алиса хранила молчание. По ее лицу не было ясно, о чем она думает, дымка заволокла его, не давала уловить даже тени мыслей, которые ее захватили. И захватили ли? Может, она вообще не слушала. А вдруг сейчас задаст совершенно посторонний вопрос, и волшебство разговора исчезнет, а я снова почувствую себя ничтожным и неинтересным.

– То есть каждый может стать героем чужого сна или персонажем книги? Любой из нас? Ты сможешь продолжить жить в чьей-то фантазии? Это же бессмертие, мне нравится! – она весело улыбнулась и посмотрела на меня. И хотя я понял, что ее вопросы риторические, мне захотелось дополнить.

– Собственно, да. Но мы почему-то одних запоминаем, а других нет.

Мимика ее лица менялась мгновенно, брови, сведенные секунду назад, вернулись на место и слегка приподнялись, выражение стало таким светлым, даже счастливым.

– Скажи, а вот мой образ мог запасть тебе в голову?

Я смутился и вспомнил тот день, когда заметил ее, стоящую у окна. Как бесстыдно разглядывал хрупкий силуэт.

– Судя по цвету твоего лица, внимание было захвачено, может, мне стоит подкинуть тебе противоречий, чтобы закрепиться? – она задумчиво потерла подбородок и отвернулась.

– Это странные мысли и немного пугающие. Зачем тебе это?

– Знаешь, мы же не застрахованы от смерти, и когда она придёт, то сколько тебя будут помнить – год, два? А потом ты поблекнешь, черты растворятся, словно и не жил. А вот герои книги выходят на сцену и каждый раз дыхание читателя оживляет их. Они вечные.

– Знаешь, пару дней назад, я бы посчитал тебя странной.

Она улыбнулась и посмотрела мне прямо в глаза.

– Что изменилось?

– Я сам буквально вчера размышлял о смерти, конечно, не с точки зрения сохранения себя в умах других. Скорее о том, что если сейчас все кончится, то что я делал все эти годы? Вот какая последняя мысль будет в моей голове? Со мной произошло небольшое приключение, – я поднял руку в гипсе, демонстрируя орден, полученный в бою с лестницей. Она понимающе кивнула, давая знак продолжать. – И вот летел я и думал, может, это последние секунды жизни, и что в ней такого, ради чего стоило рождаться? Я не вкусил успех, не стал для кого-то опорой, да я даже счастливым себя назвать не могу. Как пустой стакан разлечусь на куски, потом кто-то сметет осколки, и в урну.

– Да, депрессивно.

– Согласен. Может, создадим кружок анонимных несчастливцев? Будем вещать на большие аудитории об особенностях и премудростях красоты несчастной жизни.

– Точно-точно, о том, как отвергать помощь, разрушить связи с близкими, чтобы никто наверняка не смог помочь.

Мы засмеялись в голос, понимая абсурдность идеи. Но в этом смехе было освобождение. Делиться несчастьем с кем-то, кто понимает, это будто быть немножечко счастливым по-настоящему.

Алиса предложила сделать еще круг по парку и возвращаться в больницу. Свинцовые облака набежали и затянули небо. Макушки деревьев гнулись от налетевшего ветра, мы сильнее кутались в куртки, пытаясь укрыться от ледяных порывов. Хотелось горячего чая и в плед. Сидеть у окна и, когда начнётся ливень, первые капли которого уже срывались на нас, слушать его равномерный стук вместе с Алисой, ведя душевные разговоры, от которых становилось так тепло и легко. Ужасно захотелось обнять ее, сказать, как много для меня значил наш разговор. Но я тут же подавил желание, устыдившись его.

Начался затяжной ливень. Я сидел в палате и редактировал рукопись, то и дело поглядывая на окно, за которым временами можно было наблюдать буквально водопад. Работа не двигалась с места, на каждое слово я тратил в четыре раза больше времени, чем обычно. Но я понимал, что-либо сейчас, либо никогда. Интерес Алисы подогревал желание закончить. Не знаю, откуда оно возникло, что стало причиной нового мотива. Но сейчас впервые стало не важно. Просто хотелось поделиться с ней всем, что есть у меня.

Я так увлекся, что даже не заметил, как соседи ушли на обед. Весь шум больницы превратился в единый гомон. Полное погружение. Сейчас, именно в эту минуту, я был больше в выдуманном мире, чем в реальном.

Тело напряглось, дыхание замерло. Мозг пронзила единственная мысль, вызвавшая вздох облегчения. Я решил задачку, мучавшую меня несколько месяцев. Вот конец! Я нащупал его! Он был перед носом, но я так увлекся хитросплетениями сюжета, что совсем забыл, о чем книга. А мысль была проста, как и все самое важное в мире. Мои герои искали счастья. А я мешал им, я завидовал им. Не мог позволить испытать то желанное, к чему они шли через все эти испытания. Впервые осознанно почувствовал ненависть к своим героям за то, что они могут получить то, чего лишён я. Но это не их вина, они всего лишь гости, ведь так я и сказал Алисе. Пора было их поблагодарить за визит и отпустить.

Несмотря на неудобства и медленную работу, две главы были написаны, те, самые последние. Мне ничего не пришлось менять, все давно шло к казавшейся новой, но в действительности единственной возможной развязке.

Когда работа была закончена, я откинулся назад. Пустота, образовавшаяся внутри, не была гнетущей, голодной, она была освобождением. Волна усталости подхватила тело и повлекла в глубокий сон.

«Писатель – тот, кто пишет, значит ты писатель».

Убаюканный этой идеей, мой рот растянулся в широкой, умиротворяющей улыбке.

Проснулся часов в восемь, совершенно разбитый, но до омерзения счастливый. Я с любовью и трепетом погладил крышку ноутбука, хранившего законченную историю. Теперь я готов показать свой труд Алисе. Рукопись нужно распечатать и прошить, только где это можно сделать? Просить об этом Женю не хотелось. Он наверняка задаст много вопросов, но показывать роман им с Аней я еще не готов. Так бывает, что близкие люди не кажутся нам надежными в шатких вопросах творчества. К сожалению для него и для меня, откровенность проливалась не на все уголки наших жизней.

И, словно чувствуя мои мысли, Женя позвонил минут через десять. Я немного напрягся. Но он был краток, в голосе чувствовалось раздражение. Извинился, что не сможет сегодня прийти, сославшись на какое-то важное дело. Меня устраивало такое развитие событий. Он не заметил моего облегчения, думаю, был слишком зациклен на необозначенной проблеме. Так что мы простились быстро. Я с удовольствием вернулся к тексту. Рукопись была далека от идеала. И все же мне не терпелось узнать еще чье-то мнение, кроме собственного, которое менялось ежесекундно: то это было гениальнейшее произведение, то несусветный бред, который нужно срочно удалить и забыть, как страшную ошибку.