Лях слышал как Карина успокаивает подругу.

— Ну что ты, Софа! Зачем так убиваться? Тряпки-шмотки, это все ерунда! Главное здоровье.

Но та не унималась.

— Слушай, о чем ты говоришь, какое тут здоровье? Представляешь, все вынесли, все! Телевизор, ты помнишь, какой у меня был телевизор? Как "Анкл Бенкс"… Бенг и этот, как же, мать его? Олафсон. У людей тачки дешевле стоят. Ведь только купили, гарантия еще не кончилась. Экран — метр по диагонали!

Взгляд Ляха задержался на замотанном в простыню предмете, который, будучи развернутым, вполне мог оказаться большим телевизором с диагональю экрана около метра.

Стенания за стеной не утихали. Так, вероятно, горюет крупная птица, у которой украли последние яйца.

— А ковры! Три настоящих бухарских! Из коллекции этого, алкаша с моржовыми усами, Максима Горького.

Три больших рулона, сваленных на пол рядом с предметом, похожим на телевизор, вполне могли оказаться бухарскими коврами.

— И даже маленький коврик — "Шишкин на отдыхе" уволокли! — продолжала причитать подруга.

Из-под свернутых рулонов выглядывал уголок даже не ковра, а скорее толстого пледа или одеяла, рисунок которого явно напоминал нетленных шишкинских медведей.

Лях неловко перевернулся и уронил с тумбочки массивную бронзовую пепельницу. Рыдания мигом смолкли.

— А кто там у тебя? — эхом отозвалась потерпевшая.

— Любовника прячу, — сообщила Карина. — Такого кадра на днях словила — закачаешься!

— А можно одним глазком посмотреть?

— Только аккуратно. Он спит.

Дверь осторожно приоткрылась. Узкий угол обзора не позволял жертве квартирной кражи увидеть собственных вещей. Да она и не стремилась увидеть ничего кроме таинственного любовника. Лях изобразил спящего.

— А что с ним? — шепотом прошипела Софа.

— Да ничего страшного. Киллер подстрелил, дело житейское, — пояснила Карина.

— Уй, как интересно!…

Дверь захлопнулась. Лях так старательно изображал спящего, что и в самом деле заснул. Разбудила его Карина.

— Проснулся? Хороший сон — первый признак выздоравливающего. Второй показатель — аппетит. Сейчас будем завтракать и проверим.

— А какой третий показатель? — поинтересовался Лях.

— Потенция. С этим чуть позже. Так ты встанешь или кофе в постель подать?

— Лучше в чашку. Не люблю мокрым лежать, — признался Лях и вылез из-под одеяла. — Может дашь мне одеться?

— А ты что, стесняешься? Так все интересное я у тебя уже видела, когда вчера укладывала.

— Ну и как?

— Не впечатляет. Средне.

И Карина гордо вышла из комнаты с видом победителя.

Ляха ожидал легкий завтрак. Кофе, лососина, сыр и фрукты.

— А хлеб? — спросил он.

— Современная медицина не разрешает есть белки с углеводами, — заявила Карина, но все же поставила на стол пачку пресных галет.

За столом Лях обратил внимание на детали, не замеченные им вчера. На полке резного буфета стояла фотография молодого парня.

— Кто это? — спросил Лях.

— Сын Карик. Ему скоро восемнадцать.

— А где же он? Живет отдельно?

— Можно сказать и так. Мотает срок на малолетке под Можайском, скоро должен выйти. Сел за убийство в драке. Их было трое, Карик взялся за нож. Ну и…

Лях покачал головой.

— Потом скажешь адрес, я маляву кину, чтобы приглядели за ним. На малолетке порядки — на дай Бог. А сама не парилась?

Карина усмехнулась.

— Господь уберег, хотя по краю не раз ходила. А ты почему спросил? Барахло сонькино разглядел?

Лях в ответ тоже усмехнулся.

— Было дело. Круто ты с подругой-то.

Карина возмущенно всплеснула руками, едва не опрокинув кофейник.

— Тоже мне, подруга нашлась. В школе в одном классе учились, а теперь живем в соседних домах. Ты не знаешь, что мне эта сука сделала. Это она сейчас такая добрая и несчастная. А попадись ей в другом месте и в другое время!… Ничего, она еще наворует. Ладно, забудем. Как рука? Повязка, не беспокоит?

— Благодарю, уже гораздо лучше. Здорово у тебя получается. Грамотно ты меня замотала, — указал Лях на бинты.

Карина подошла и проверила повязку.

— Я когда-то медицинское училище заканчивала. Только это было давно, в другой жизни. Потом в косметички подалась. Через передок, естественно. Потом администратор КПЗ — Киевского пивного зала. А дальше — чем только ни занималась! А у тебя какая специальность?

Лях пожал плечами.

— Да никакой, собственно.

— А срок мотал за что?

— Банальная квартирная кража. Так что мы с тобой почти коллеги.

Карина замерла вдруг и глаза ее загорелись.

— Слушай, ты серьезно?

— Век воли не видать!

— Тогда ты-то мне и нужен.

— Вряд ли смогу помочь, — возразил Лях. — Я не грузчик, ковры, телевизоры и прочее барахло не таскаю. Мне тяжелее лопатника ничего поднимать нельзя.

— А ничего брать и не надо. Все уже украдено. Нужно только войти и выйти. И чтобы следы остались. Как будто залетные поработали. Ну и еще пару квартир в подъезде потревожить — в замке что-нибудь провернуть или дверь открытую оставить.

Лях усмехнулся.

— Это не проблема. Меня учить не надо. Наколку давай.

Лях имитировал по просьбе Карины квартирную кражу в одном из престижных домов столицы. Это развлекло его и заняло каких-нибудь пару часов. Затем он отправился на стрелку с Писарем. На старом месте того уже не было. У подъезда Лях приметил знакомую белую иномарку с правым рулем. В салоне за опущенным стеклом он разглядел Вальтера и подошел.

— Дежуришь?

— Вас жду. Куда двинем?

— Давай на "ты", — Лях уселся на заднее сиденье. — Едем к Писарю. Где он там затихарился?

— Ночью гости были. Еле отбились от них, — сообщил Вальтер. — Писарь на дно залег. Про это место только я и он знаем. Вы… ты третьим будешь.

Они долго нарезали круги по Москве прежде, чем подъехали к большому сталинскому дому в самом центре.

— Третий этаж квартира сто четыре. Звонить два длинных, три коротких, — сообщил Вальтер Ляху и тут же отъехал.

Дверь открыл сам Писарь.

— Без шестерок хлопотнее, зато спокойнее, потому я тут в одиночестве и кукую, — пояснил он Ляху. — Пожрать и выпить Валек привез, а девок мне и даром не надо. Ты-то как? Устроился? А то могу на кухне раскладушку поставить.

— Благодарю, — по глубоко въевшейся тюремной привычке Лях не употреблял слово "спасибо". — Я нашел угол. Незасвеченный.

— А мою берлогу какая-то сука спалила, — Писарь зашаркал шлепанцами по коридору. — Едва живым ушел. И ты живой, значит? Ну и слава Богу! Не хочу накаркать, но думаю, что на тебя сейчас тоже где-то заказ оформляют.

— Уже оформили. Встретили меня вчера двое. Один старый друган в ментовском клифте.

— Это, наверно, из бригады Гайдука, у него мусора бывшие, а, может, и не бывшие.

— А другой — зверина, — продолжал лях. — Метра под два ростом, шрам у него через всю морду, глубокий и рваный как борозда. Погоняло у него какое-то странное — вроде "Ткемали". Не пойму, какого хрена лаврушникам от меня надо?

Писарь опустился в продавленое кресло, пригласив Ляха располагаться на диване.

— Зверь, говоришь? В смысле кацошник, с бороздой поперек морды? Знаю такого. Квали его кликуха. Квали, а не Ткемали. По грузински "Квали" и значит — борозда. Но он не на лаврушников работает. Ты Нодарика знаешь?

— Как не знать? По молодости приходилось сталкиваться. А он с кем?

Глаза Писаря недобро прищурились.

— Нодарик — наш враг номер один. Со своими земляками, пиковой мастью, он не корешится. Бандитами руководит. Статья у него, если ты помнишь, неавторитетная была. Прямо-таки позорная была статья — лохматуха мохнорылая. Правда в обиженных ходить ему не довелось, закосил под дурака. Так он сейчас вроде прокладки — и с легавыми дружит, и отморозками заправляет. В политику, гад, рвется. Бойцов под ним немало ходит, все больше из бывших ментов и спортсменов. Так что если война начнется, он у них прокатит за фельдмаршала. Выходит по всему — он на тебя охоту открыл. А с чего вдруг? Вспомни, ты с ним не пересекался?