Некоторые из учеников не скрывали любопытства ко мне – поворачивались спиной к учительнице и разглядывали меня. Британия стучала указкой по столу, и казнь глазами прекращалась, только чтобы начаться заново.

Экзекуция прекратилась, когда что-то щелкнуло, и из радиодинамиков раздался голос учительницы информатики:

– Хель, Изенгрин и Солейль, пройдите в спортзал, срочно. Повторяю: Хель, Изенгрин и Солейль, пройдите в спортзал, срочно.

Я опешила – зачем идти в спортзал сейчас? – и тут же скрипнула зубами: Солейль тоже будет там. С гораздо большим смирением я наблюдала бы насмешливую ухмылку Пака. Однако делать нечего. По радио вызвали – со здешним менталитетом меня и без того кто-нибудь обязательно туда притащит.

– Какой следующий урок и в каком он кабинете? – уточнила я у Гери. – Смотаюсь быстро и приду.

– Русский язык, четыреста двадцать шесть, второй этаж.

В положенное место я практически побежала.

В этот раз удалось не заблудиться и даже не затормозить, используя ориентиры вроде цветов в углах и царапин на диванах. Площадка перед спортзалом пустовала, и я предположила, что все приглашенные уже внутри. Предварительно постучав в дверь, вошла.

Как и ожидалось, Изенгрин и Солейль сидели рядом на одной из скамеек и что-то увлеченно обсуждали. Изенгрин приветливо помахал рукой и сделал пригласительный жест, Солейль скривился. Меня перекосило больше от его выражения лица, нежели от самого его вида – будто принц, которому на ладони прыгнула жаба.

– Привет, Изенгрин, – нарочито буднично поздоровалась я, и Солейль закатил глаза.

– Привет, Хель. Как прошел урок? – тут же приветливо откликнулся волк.

– Мне понравилось.

– Ну так и вали к волкам, – фыркнул Солейль. – Не пятнай честь лисов.

– Ты бы молчал, – буркнула я, – королек.

Наверное, он дал бы мне пощечину, не останови его Изенгрин, рывком посадивший его обратно на скамейку:

– Не бесись.

– Меня один ее вид вымораживает!

– Поверь, это взаимно, – осклабилась я.

– Давай, давай отгавкивайся.

Мы бы испепелили друг друга, не прерви нас Марина:

– Ну все, ребята, хватит собачиться. Вы тут не для этого.

– Для чего же? – озвучил мучивший всех вопрос Изенгрин.

Учительница улыбнулась, однако улыбка эта не предвещала ничего хорошего и, судя по напряженному выражению лица Изенгрина и нервно поджатым губам Солейля, я была права.

– О, я просто хотела сообщить, что Хель не помешали бы хорошие тренировки. У нее большой потенциал, и, если его развить, она смогла бы стать нашим главным козырем для победы на городских соревнованиях. Давно пора одолеть сорок пятую школу. Увы, у меня нет времени, а вот вы, ребята, профессионалы; смогли бы слепить из нее прекрасную спортсменку. Поэтому я прошу вас стать ее тренерами. В этом году мы проиграть не имеем морального права.

В помещении установилась абсолютная тишина, нарушаемая лишь воем ветра снаружи.

Улыбка Марины стала шире.

Синяки на шее не сходили. Наверное, многим они показались бы уродливыми, но мне они напоминали бусы. Если бы люди осознавали, как драгоценны эти следы, я с удовольствием ходила бы, не пряча их под шарфом, однако пришлось удовлетвориться тем, что их будет скрывать подарок, пожалованный Солнечным Господином.

С утра я провела в ванной около получаса, грея руки под струей горячей воды и рассматривая синяки, принявшие причудливую форму цветочной вязи. Точь-в-точь татуировка одного моего одноклассника; они завораживали. Так я и не замечала утекающих минут, откидывая за спину надоедливые рыжие локоны, словно пытавшиеся скрыть орнамент, как нечто порочное.

Отвлек меня забеспокоившийся приемный отец – слишком долго я не подавала признаков жизни. Сначала я хотела отмахнуться, но затем он предостерег: «Уже восемь десять». Тогда я чуть ли не вылетела в прихожую, случайно толкнув отца, поспешно извинилась и споткнулась о торчащий паркет.

Паника глухо забилась в горле. Господин приказал пристально следить за Хель, и я собиралась воплотить его волю в жизнь – его приказы должны выполняться беспрекословно. Данные поручения всегда завершались на высшем уровне, это и грело душу, и усиливало расположение хозяина, так что порой он давал мелкие поблажки. Нарушать этот порядок у меня и мысли не возникало – все должно было идти своим чередом. Он распоряжается – я все силы бросаю на то, чтобы в итоге он был доволен.

Вчера вечером я заранее решила, что буду делать. Встану раньше, чем обычно, соберу с собой несколько коробок с едой для себя и Хель, приеду в школу на раннем автобусе и буду ждать Луну. Специально поставила будильник на двадцать пять минут раньше, но стремлениям не суждено было сбыться – синяки на шее словно сковали. Все, что было связано с Господином, пленяло.

В итоге в школу я влетела в самое неподходящее время, когда Хель уже наверняка сидела в классе. При одной мысли о том, что она оказалась наедине с моими одноклассниками, когда я шляюсь незнамо где, нутро дрогнуло. О чем беспокоиться – о том, что ребята нападут на Хель и задавят ее, старающуюся избегать конфликтов, или о том, что она морально их уничтожит за одно-единственное неверно сказанное слово?

На привычном месте возле гардеробной ее ожидаемо не оказалось. Я пристально вглядывалась в мелькающие лица школьников, снующих туда-сюда, но знакомой темной шевелюры и детского рюкзака так и не заметила. Вокруг не было никого знакомого – ни Пака, ни Гери, ни Изенгрина. Последних двух в обычной жизни я старалась избегать, так как Господин их ненавидел, но сейчас рада бы была столкнуться и с ними, лишь бы спросить, не встречали ли они сегодня Хель.

Логично предположить, что она уже давно нашла нужный кабинет и расположилась там за нашей партой, но что-то подсказывало, это не так. Интуиции я привыкла доверять, поэтому носилась по коридорам, лелея надежду, что вот-вот увижу немного обиженную и, как всегда, мрачную Хель.

Звонок громко прозвенел, созывая учеников на урок. Пришлось ринуться на занятия. Думать, что со мной за это сделает Солнце, не хотелось.

Возможно, стиснет своими длинными пальцами мое запястье, медленно и мучительно ломая кость.

Надежды разбились, как фарфоровая чаша. Класс заполняли знакомые звезды, но Луны среди них не было. Парта, которую мы с ней выбрали, отвратительно пустовала.

Кровь в жилах похолодела. Что говорить ему? Как объяснять, что упустила ту, за кем он приказал следить? Как простить себя за то, что дала ускользнуть?

– Арлекин, не стой на пороге, – проворчала учительница. – Не задерживайся, у нас самостоятельная по плану.

К своему месту я двинулась автоматически. В висках напряженно билось одно-единственное: «Хель».

Странно. Прежде, когда мне доводилось сидеть одной на уроках, меня это не особо напрягало, и я не понимала стремления одноклассниц найти себе соседа, если постоянный неожиданно заболевал. Да, тут же образовывалось слишком много пространства, и учебники распластывались, занимая его, будто пытаясь заполнить вакуум. Я ощущала пустоту. Дул сквозняк, заставляющий ежиться – с Хель было бы теплее. Она сама будто бы холодная, но если пододвинуться чуть ближе к ней, понимаешь, что на самом деле от нее исходит жар. Словно ее аура нагрета до предела.

Спустя двадцать минут урока, тянущихся целую вечность, я практически не думала о последствиях своего провала и готова была принять любое наказание, даже тридцать ударов плетью по спине. Господин такое уже проворачивал – на коже остались причудливые рисунки, напоминающие перешептывающихся змей. Я аккуратно обрабатывала их. Отец предлагал сделать пластическую операцию, чтобы убрать шрамы, но я наотрез отказалась – Солнце карает заслуженно, и я должна носить их, чтобы впредь не допускать оплошностей. В данном же случае он наверняка изобретет нечто более изощренное.

Думы сосредоточились на Хель. Несколько раз чудилось, будто она сидит рядом, состоящая из мягкого света, щекочущего веки, как кисточка для пудры. Тогда я резко оборачивалась, но ловила лишь воздух, текущий из щели под дверью.