Я подошла к окну и раздернула шторы. В комнату тут же ордой хулиганистых солнечных зайчиков хлынул свет. Раннее утро боязливо заливало поместье розовым, неокрепшим еще светом. Я с удовольствием подставила лицо солнцу. Плевать на веснушки, это же так приятно!

   Отступив на шаг, заметила, что комната наполнилась янтарным светом. Снопы солнечных лучей, казалось, можно было перебирать, как струны арфы. В замке Стаффордов у меня была северная спальня – понятно, кто постарался. А здесь такая красота с утра! Даже жалко будет расставаться – после дня Урожая.

   Я выглянула в коридор и обнаружила там свои чемоданы. А заодно кувшин с водой и небольшой тазик. Быстро привела себя в порядок, надела красивое домашнее платье – светло-сиреневое, надо произвести хорошее впечатление, встречают ведь по одежке.

   Сунула ноги в модные туфельки, прическу соорудила затейливую, сережки вдела в уши и, покрутившись перед зеркалом, отправилась знакомиться с новым местом и его жильцами.

   Под недовольное поскрипывание половиц я прошла по коридору, наполненному ароматом свежеиспеченного хлеба, который заставил меня ощутить зверский голод. Ускорив шаг, дошла до лестницы и услышала голоса.

– …это всего лишь избалованная девица, которая проживет с нами до дня Урожая, – сквозь тон Янура сквозило неприкрытое презрение. – Нужно только немного потерпеть.

– А ежели она это, – вплелся в разговор голос старика, – шухерить нас тут начнет, титька тараканья? На правах хозяйки дома?

– Как начнет, так и закончит. Я ухожу, занимайтесь своими делами, как обычно.

   Услышав звук шагов, я отступила назад. По холлу первого этажа прошагал Янур, хлопнула дверь, потом раздался удаляющийся топот копыт – коня или этого черта, интересно? Избалованная девица, значит? Ничего, ты у меня дождешься, муженек! Ладно, шуточки побоку. Я прислушалась.

– Не нраааааавтится мне это все, – протянул все тот же старческий голос. – И чего Стаффорд удумал? Не зря ж его Хитрозадым в народе кличут! Не стал бы он нам свою бастардовку подсовывать без какой-то своей выгоды, не стааааал бы!

– Уймись, дед, – одернул его властный женский голос. – Главное, по миру не пойдем от таких налогов, как этот лорд бессовестный заломил, и то уже хорошо. А девицу потерпим, не велика беда.

– Дело говоришь, Соломеюшка, делооооо. Но чую, устроит нам эта титька тараканья, устроит! В роду-то ведь, слыхала, ведьмы у нее, а волосы как огонь самой преисподней! А сундуков навезла, немерено! Поди, ща явится расфуфыренная да нарумяненная! Будет нам нос утирать своими нарядами, из столиц навезенными!

– Увидим. Иди мелкую буди, каша уж готова.

   Бамбошки сороконожки! Экие они тут гостеприимные, как я погляжу! И не видали еще меня, а уже помоями облили с макушки до пят. Но сама тоже хороша, расфуфырилась, как павлин, впечатление производить собралась. Кому тут, в провинции, мои наряды, туфли да украшения сдались?

   Я покачала головой. Выходит, зря лучшее домашнее платье надела. Бурча себе под нос, вернулась в спальню и переоделась во что попроще. Серое платье без декольте как раз пришлось кстати. Из всех украшений лишь кружевной воротничок у него, малюсенький, только с лупой и разглядишь.

   Ну, теперь не подумают, что я им богатством глаза колю. Покрутилась перед зеркалом. Сменила туфельки на каблучке на простые тапочки с плоской подошвой, даже серьги из ушей вынула. Башню на голове уничтожила, перевязала волосы простой лентой. Ну, попытка номер два!

   На этот раз на первом этаже никого не оказалось.

– Ешь, кому сказала! Привереда какая нашлась! – тот же женский голос вошел в мозг раскаленным гвоздем. – Пока все не сожрешь, из-за стола не выйдешь!

   Перед моими глазами тут же встала картинка из детства: я сижу за столом в доме кормилицы в деревне, куда меня отдала мать, после расставания с отцом решившая устраивать личную жизнь. В доме из светло-серого булыжника было не так уж и плохо, но вот характер «воспитательницы» оставлял желать лучшего.

   Раздражительная, она вспыхивала мгновенно, и, скорая на расправу, нередко поднимала на меня свою тяжелую руку. А я ангелочком не являлась никогда и потому часто становилась камнем преткновением для ее гнева.

   Особые проблемы у нас возникали на почве еды. Готовила эта злюка отвратительно, и ребенку, привыкшему к нормальным блюдам, было сложно даже нюхать то варево, которым его потчевали. В итоге на меня сначала орали, потом отвешивали подзатыльник, а то и вовсе пороли розгами.

   А потом я повзрослела и поняла простую истину – с тобой обращаются так, как ты позволяешь. И однажды, когда кормилица надумала отвесить «рыжему наказанию» очередную оплеуху, я просто впилась в ее толстую ладонь зубами, со всей силы.

   Поднялся вой – вперемешку с бранными словами. Мне прилетело стулом по спине, было очень больно. Но зато больше она никогда даже не пыталась ударить кусачее ведьмино отродье. Жизнь стала намного лучше.

   Я вздрогнула, услышав знакомые слова:

– Жри, сказала!

   Вошла на кухню и застыла, глядя на маленькую девочку с косичкой. Малышка сидела на детском стульчике, понурившись, на столе перед ней стояла миска с кашей – мерзкой даже на вид. Крупные слезки девочки капали прямо в серые комки, хрупкие плечики вздрагивали.

   Плакала она совершенно бесшумно. Я знала, почему так – громко дети ревут, чтобы привлечь внимание и получить желаемое. А вот так плачут только от настоящей боли.

– Сейчас получишь ведь! – вскипела женщина в фартуке, стоявшая над крохой, уперев руки в пышные бока. – Тресну сейчас! – она замахнулась, и во мне вскипела ярость.

– Не смей, слышишь?! – прошипела я, метнувшись к столу. – Не трогай ребенка, гадина!

   Вдарила по деревянной поверхности кулаком так, что тарелка подскочила. Девочка, вздрогнув, подняла на меня заплаканные глазенки. А вот ее истязательница и бровью не повела!

– Леди Редроуз, доброе утро, – совершенно спокойно сказала она и даже присела в реверансе. – Желаете, подам завтрак?

– Она тебя била? – проигнорировав ее, я посмотрела на малышку. – Не бойся, говори.

   Та несмело кивнула.

– Как вас зовут? – едва сдерживая гнев, посмотрела на мерзкую повариху.

– Соломея.

– Вам не стыдно поднимать руку на ребенка, Соломея?

– А вам не стыдно лезть не в свое дело? – она лишь усмехнулась.

– Чей это ребенок?

– Теперь, выходит, ваш, – женщина прищурилась, наблюдая за моей реакцией.

– Как это? – до меня не сразу дошло.

– Это младшая дочь вашего мужа, господина Редроуза, от первой жены, почившей шесть лет назад.

– И вы так обращаетесь с дочерью Янура?

– А вы нажалуйтесь ему, – нахалка по-свойски мне подмигнула.

– Непременно, благодарю за совет, – съехидничала я.

   Думала, леди Редроуз съежится и убежит? Еще чего! Моего характера даже мачеха боялась, уж с прислугой справлюсь как-нибудь!

– А пока что займитесь уборкой, – я взяла тарелку с злополучным варевом и наклонила ее, но оно даже не шелохнулось. – Ничего себе, она приросла к дну, что ли? – тряхнула с силой, и каша противными сгустками шлепнулась на пол.

– Ой! – девочка прикрыла рот ладошкой.

– Да что же вы!.. – служанка всплеснула руками.

– Простите, леди Редроуз такая неловкая, придется вам прибраться тут. Учтите – приду, проверю!

   Под кипящими злостью маленькими голубыми глазками Соломеи я взяла со стола корзинку, положила туда хлеб, сыр, еще несколько вещей и протянула руку девочке.

– Пойдем на пикник?

– А можно? – она несмело улыбнулась и покосилась на повариху.

– Ты теперь моя падчерица, стало быть, только мне решать, что тебе можно, а что нет! Ну, идем?

– Идем! – кроха соскочила со стула и вложила маленькую холодную ладошку в мою руку.

– Покажешь, куда? – шепнула я, когда мы вышли из кухни. – Я ведь тут у вас ничего не знаю.