Годами иностранные инвесторы во Вьетнаме настаивают на увеличении лимита допустимых сверхурочных рабочих часов. В других странах региона ситуация с работой сверх установленного рабочего времени совсем другая. В Сингапуре лимит сверхурочного рабочего времени составляет 72 часа в месяц. В Малайзии лимит сверхурочных работ установлен на отметке максимум 104 часа в календарный месяц, этот порядок сохраняется неизменным с 1980 года, и всех устраивает.

Таким образом, вопреки репутации и свидетельствам трудолюбия вьетов, в XXI веке вьетнамцев сложно назвать трудолюбивым народом. Причем не только де-факто, но и де-юре. Исторически сложившееся мнение и речевые штампы утверждают: вьетнамцы – трудолюбивый народ. Современный профессиональный анализ HR-ситуации в странах региона и положения вьетнамского трудового кодекса свидетельствуют о противоположном.

Способ возделывания риса, основной продовольственной культуры, в течение тысячелетий, и разветвлённая ирригационная система всегда требовали от вьетнамцев монотонной и кропотливой работы, равно как и согласованных действий. Каждый рисовый колосок нужно было вручную воткнуть в жидкую земляную кашу рисового поля. Это факт. Много людей требовалось для возведения и поддержания в должном режиме сооружений ирригационной системы. Однако вьетнамские рисовые чеки не производят впечатления безупречно ухоженных, и ни у кого не повернётся язык, назвать их идеально отманикюренными. Во время полевых работ вьетнамцы делают только то, что нужно, и никогда больше. Просто необходимый минимум. Поэтому непонятно, откуда, собственно говоря, взялся стереотип о любви вьетнамцев к труду.

На практике любой вьетнамец всегда рад прервать трудовую деятельность для того, чтобы отдохнуть, основательно поесть, перекусить или выпить кофе, немного подремать или полноценно поспать, поиграть с телефоном, подискутировать с друзьями на отвлеченные темы и просто побездельничать. Потому широко распространённую фигуру речи о том, что вьетнамцы являются трудолюбивым народом, автор считает мало соответствующей действительности.

Вьетнамцы в гораздо большей степени "праздниколюбивый" народ. В этом отношении вьетнамцы похожи на жителей древнего Рима, которые всегда требовали хлеба и зрелищ. Все без исключения вьетнамцы по-настоящему любят пировать и развлекаться. Чем больше на столе вкусных блюд, чем громче играет веселая музыка, и сверкает яркая праздничная иллюминация, тем лучше. Вьетнамские интеллектуалы любят философствовать, некоторые любят писать стихи, многие вьетнамцы любят петь. Вьетнамец может идти по улице и неожиданно начать петь песню. Просто потому, что у него хорошее настроение, душа поет, песня льется. Это во Вьетнаме – самое обычное дело.

О жизнелюбивом и оптимистичном характере вьетнамцев читателю расскажет следующая глава.

Врождённый оптимизм, свойственный вьетнамцам, на протяжении многовековой истории помогает этой нации преодолевать любые потери и поражения. У большинства вьетнамцев, и в самом деле, от природы весёлый и жизнерадостный характер. Тяжёлыми думами вьетнамцы себя не обременяют. Если заговорить со среднестатистическим вьетнамцем о смысле жизни и спросить, для чего он живёт, то обычно человек отвечает, что живёт для радости. Вьетнамцам не свойственно пускаться в длинные патетические монологи и предаваться мучительным душевным терзаниям в духе героев романов Достоевского.

У вьетнамцев есть пословица: "Никто не бывает богатым более трёх поколений, и никто не страдает более трёх поколений". Потому если вьетнамцу в молодые годы тяжело живётся, то он надеется, что в старости он будет сыт, весел и счастлив. В качестве небесной компенсации за трудности, беды и лишения молодости. Если у вьетнамца не получилось достичь в жизни великих целей, то он утешает себя размышлениями: "Все, что не получилось у меня, то получится у моих детей". Когда вьетнамца совсем замучили неудачи и житейские неурядицы, то он восклицает: "Что же я натворил в предыдущей жизни, что в этом воплощении приходится столь много и сильно страдать".

Вера в законы причины и следствия, деяния и воздаяния у вьетнамцев основана не на страхе, а на чувстве ответственности и важности личных усилий. Так, если человек в прошлом воплощении совершил некое деяние, за которое ему в этой жизни положено испытание огнем и пожаром, то это событие обязательно рано или поздно случится в его жизни. Однако у склонного к правильным размышлениям и сознательно настраивающего себя на добро человека огонь опалит лишь край стола, потому что милосердием и добрыми делами он уже искупил свою карму. В то время как бестолкового и неразумного пожар лишит всего имущества, а может быть и самой жизни. Таким образом, степень разрушительности события зависит от поведения самого человека в настоящем воплощении. По аналогичному принципу выстраивается и схема вознаграждения за предыдущие благодеяния, она уменьшается или увеличивается многократно по делам человека в настоящем.

Ещё об одной важной и ярко проявленной черте вьетнамского характера читателю поведает следующая глава.

Вьетнамцы от природы люди азартные и увлекающиеся. Когда вьетнамцы чем-то увлеклись, они полностью забывают о чувстве меры. Именно по этой причине в стране действует строгие запреты на азартные игры. Однако вьетнамская смекалка всегда найдёт выход. Когда вьетнамцы пируют, празднуют и развлекаются, они забывают практически обо всём: существует только праздник.

По-видимому, эта черта характера была присуща вьетнамскому народу всегда. Вот какое любопытное свидетельство о чрезмерно увлекающейся праздниками и пирами вьетнамской натуре приводит историческая хроника.

Почти тысячу лет назад в правление короля Ли Нян Тонга (1066-1128) случилась следующая история. Судя по всему, царствование государя было весьма благополучным, поскольку хроники отмечают, что не было ни одного месяца без большого праздника. Какой же праздник без большого банкета и вкусного угощения. За год было зарезано и съедено столько свиней и буйволов, что к началу следующей весны буйволов стало не хватать для полевых работ. Другими словами, поголовье свиней и буйволов равномерно сокращалась в течение года. А после того как вьетнамцы широко и с размахом отметили Тэт – Новый год по лунному календарю и начало весны, – то поголовье буйволов упало до критической отметки: не на ком было пахать рисовые поля. Дошло до неслыханный дерзости: буйволов начали похищать.

Императрица-мать И Лан обратила внимание государя на сложившиеся обстоятельства. Ли Нян Тонг незамедлительно принял меры и издал указ, регламентирующий меру наказания. Проблему решили весьма эффективным способом. Похитителю буйвола в качестве наказания назначалось 180 ударов палкой, после чего виновный приговаривался к пожизненным работам в услужении у солдат. Жена похитителя буйвола тоже приговаривалась к наказанию: её вина заключалась в том, что она не наставила мужа на правильный путь и позволила ему совершить глупость. Потому жене похитителя буйвола предназначались 40 ударов палкой и приговор к работам по уходу за буйволами (уборка навоза и тому подобное). Признавался виновным и сосед похитителя буйвола, знавший о похищении тяглового животного и не доложивший о случившемся властям. Сосед получал в качестве наказания 80 ударов палкой. Такой вот показательный пример средневекового вьетнамского правосудия.

Во Вьетнаме при наказании палками обычно для нанесения ударов использовались палки из бамбука. О символизме бамбука во вьетнамской культуре, и о том, с каким качеством характера вьетнамцы ассоциируют это растение, вам расскажет следующая глава.

Бамбук является одним из важнейших символов во вьетнамской культуре. Прежде всего, для вьетнамского сердца бамбуковые заросли – это мысленный образ родной деревни, малой родины, истоков корней и начала. В старину во Вьетнаме было принято высаживать бамбук по всему периметру деревни. Временами вьетнамская деревня оказывалась настолько хорошо скрытой в бамбуковой роще, что непосвящённые люди могли проехать мимо, и даже не заметить близлежащего населённого пункта. Таким образом, бамбуковая роща, скрывающая деревню, являлась частью фортификационной стратегии и элементом маскировки населенного пункта. Эту особенность декорирования вьетнамской деревни отмечали как путешественники средневековья, так и европейцы, которые посещали Вьетнам в XIX веке. Многие современные вьетнамские деревни, в особенности в густонаселённых провинциях, так разрослись, что не имеют чётких границ. Только топографические указатели сообщают, что закончился один населённый пункт и начался другой. Однако и в наши дни в некоторых провинциях Вьетнама можно увидеть маленькую деревушку, искусно скрытую в зелени стройных бамбуковых деревьев. Всё как в старину.