Чем ближе Якоб подходил к таверне, тем больше он мрачнел. "Всегда одно и то же...", - с тоской подумал он и толкнул входную дверь. Шумный вечер был в разгаре. В нос ударил тяжелый дух питейного заведения. Якоб осторожно сделал несколько шагов вперед: у выхода был небольшой закуток, который пользовался особой популярностью у перепивших гуляк, не успевших добраться до нужника. И хоть Марит регулярно заставляла прислугу посыпать пол свежими опилками - все равно запах мочи и рвоты был неистребим. Вот и сейчас там, пошатываясь стоял человек. Внезапно его согнуло, выворачивая желудок. Якоб поморщился и прошел мимо. "Черт, как же мне плохо... и зачем люди пьют...", - услышал Якоб. Речь была странной для этого места, и старик решил рассмотреть говорящего.

   Взору Якоба предстал совсем еще молодой человек. Бедно, но опрятно одетый. Его вид напоминал загнанного зверька. Глаза жалко и настороженно смотрели на старика. Юноша вытер губы чистым платком, отчего еще больше заинтересовал Якоба. Молодой человек смотрел на него, не отрываясь, словно боялся разорвать эту внезапно появившуюся, невидимую нить. Что-то в нем тронуло Якоба, и он чуть улыбнулся. Юноша, казалось, только этого и ждал. Он сразу спросил старика:

   - Где здесь можно выпить воды?

   - Иди за мной, - сказал Якоб неожиданно для самого себя.

   Старик направился к лестнице, ведущей к нему на чердак. Поднявшись, он открыл дверь своей комнатки и жестом пригласил юношу войти. Здесь было тесно, единственное окошко выходило не на улицу, а в общий зал, откуда доносились пьяные голоса бражников. В комнате помещалась только лежанка и табурет, на котором стоял кувшин с водой. Раньше был еще рыбацкий рундук, где Якоб держал памятные для него безделушки. Но однажды он приглянулся Марит, и после недели настойчивых уговоров с ним пришлось расстаться. Вещи, оказавшись без своего места, быстро растерялись. Якоб подозревал, что и тут без Марит не обошлось, но в конце концов махнул рукой. Теперь все его имущество составляли лишь старые деревянные башмаки - кломпы. По давней традиции Якоб когда-то собственноручно вырезал их для своей жены перед свадьбой. Посягнуть на них Марит не посмела. Теперь в одном из башмаков жил мышонок, которого старик подкармливал сырными крошками.

   Якоб зажег свечу, налил воды в жестяную кружку и молча протянул юноше. Тот быстро взял ее обоими руками и начал жадно пить. Якоб молча смотрел, как на его тонкой шее дергается кадык. Юноша поставил пустую кружку на табурет и посмотрел на Якоба. Взгляд молодого человека прояснился. В нем появилась уверенность и даже веселость.

   - Вы очень добры! Меня зовут Ян ван Хальм! Но больше мне нравится - Хальм! - сказал он.

   Якоб молчал, с интересом наблюдая за юношей. Ему было приятно чувствовать рядом молодость, полную планов и надежд.

   - Зови меня Якоб, - ответил он после паузы.

   Хальм открыто, по-детски улыбнулся. А потом неожиданно заявил:

   - Я еду в Харлем, чтобы стать художником. Я уже многое знаю и прилично рисую, но в нашем краю этим не прожить. Моя цель - Харлемская гильдия Святого Луки. - Он помолчал и заносчиво добавил: - Возможно, со временем, я стану деканом!

   - Может быть, - ухмыльнулся Якоб. - А может твои дни кончатся в нищете, в Харлемской богадельне.

   - Не бывать этому! - воскликнул Хальм. - Хоть моя мамаша и была стряпухой, а отца я не знал, у меня хватило умения и мозгов научиться рисовать. - Он запнулся, но потом с жаром продолжил: - Мне знаком тайный смысл многих аллегорий на картинах. Хотите, докажу? - он вздернул подбородок.

   - Что ж, просвети старика, - равнодушно произнес Якоб.

   - Так вот! - загорелся юноша. - Картина пишется не просто так! Настоящий художник вкладывает в нее тайный смысл! И знающий зритель читает ее как книгу!

   - Например? - спросил Якоб скорее, чтобы не обидеть и принялся раскуривать свою трубку.

   - Например, - Юноша кивнул на дымящуюся трубку Якоба. - Непотухшая трубка - символ скоротечных земных наслаждений. Или взять музыкальные инструменты: везде, где они, о приличиях можно позабыть, все подчиняется их сладкому звучанию. - Запал юноши немного спал, он почти успокоился и сейчас рассуждал спокойно и трезво. - Вот, Вы, например, присматривались когда-нибудь к жизни вашей таверны, к тому незаметному миру, что видят все, но понимают немногие. Для художника это очень важно! Без наблюдательности в нашем деле мало проку. Все эти мелочи у всех на виду, но мало кто их замечает! А ведь они наполняют картину жизнью, смыслом. Именно поэтому человек образованный, утонченный видит гораздо больше простолюдина. Он понимает замысел художника целиком.

   - Забавные рассуждения, молодой человек, - сказал Якоб.

   - Я вижу, Вы не очень-то согласны. Могу доказать это прямо сейчас!

   Юноша сделал шаг к приоткрытому окошку, через которое с высоты был хорошо виден шумный зал таверны.

   - Подойдите сюда!

   Якоб уже начал жалеть о своей доброте. Он с большой неохотой поднялся с лежанки и, тяжело опираясь на трость, подошел к окошку.

   - И что? Таверна как таверна - обычное дело, - недовольно прогудел старик.

   - Для Вашего привычного взгляда так и есть! Но присмотритесь повнимательнее. Видите?

   - Что? - спросил Якоб, начиная раздражаться.

   - Вон тот господин в дальнем углу! Присмотритесь....

   Якоб недовольно повел плечами, но все же сосредоточился и принялся наблюдать за происходящим. Прошло несколько минут. Теперь Якоба не надо было уговаривать: он незаметно для себя стал улавливать эту связь - этот узор случайных движений, обрывков фраз и выражений лиц. Якобу вдруг стала открываться изнанка знакомой кабацкой суеты, на которую раньше он не обращал никакого внимания. Старик смотрел словно другими глазами: в "чистом углу", как его называла Марит, у окна сидел господин. На нем был костюм из темного сукна с белым батистовым воротником и манжетами. Господин излучал уверенность и жажду развлечений. Он уже расправился с телячьей ногой и потрохами с горошком. Запив все это бокалом выдержанного рейнского, он поглядывал теперь на мясной пирог со смородиной, приправленный специями. В центре стола (Марит расстаралась!) красовался экзотический уксус в графинчике из венецианского стекла. Напротив господина, на краю стула, пристроилась старуха, явно сводня. Она набивала табаком длинную трубку и заглядывала ему в глаза.