Барышня с минуту размышляла, а потом достала карандашик, села и решительно начала расписывать упаковочную бумагу.
Конвоир, глядя на это, только подивился находчивости барышни, а потом неожиданно принес ей цветные чернила. Очень уж приглянулась ему загадочная девушка в скромном пуховом платке.
Аня быстро нарисовала виды Затонска. Полицейский участок, парк, дом на Царицынской и… цветы красной сальвии. Яков Платонович обязательно поймет. Она нежно поцеловала рисунок. Нет, безо всяких говорящих о любви и страсти следах красных губ. Просто оставила на бумаге частичку своей нежности и своего дыхания.
***
В 4 часа пополудни куранты в очередной раз играли длинный отрывок чудесной немецкой песни “Я молюсь силе любви”.
Сегодня канун Рождества. Яков подумал, что он уже находится в заключении целый год. Двенадцать бесконечно длинных месяцев. Сколько всего передумано, сколько сказано, а воз и ныне там!
Хлопнула заслонка.
- Пожалуйста, возьмите ужин, - сказал тюремщик.
Яков не пошевелился. Он не видел смысла в очередном бесполезном принятии пищи. Тело еще не истратило прежних запасов. Он поест завтра, когда проголодается. Отец ему всегда говорил: “Меньше есть - дольше жить”.
- Ваше Благородие, хоть передачу заберите, - донеслось из-за двери, - не положено.
В сотый раз Штольман разглядывал простую упаковочную бумагу. Он мог поклясться, что все это нарисовала Анна. В простых рисунках тушью было столько радости и столько любви. Неужели она была здесь, совсем рядом? Если Анна печет кексы и рисует, значит ли это, что с ней все хорошо?
Конечно, значит.
Яков закусил руку от облегчения. На глазах появились предательские слезы.
Он растянул кекс на две недели, отламывая по небольшому кусочку ежедневно. Казалось, он ничего не ел вкуснее, просто потому, что этот десерт, каждая его крошка побывала в руках возлюбленной. Бумагу Яков тщательно расправил и оставил себе, засмотрев все рисунки до дыр. Целуя маленький алый цветочек, ему чудился аромат духов и нежное девичье дыхание. Как же он скучал!
В эту ночь Яков Платонович впервые за долгое время молился. Следовало бы делать это чаще, но у него с Богом был особый ритуал общения. Редкий, горячий, искренний. Он просил Бога даровать ему прощение и свободу. Яков просил счастья и радости для своей возлюбленной.
- Господи! Я совсем не успел дать Анне тепла и любви. Я приложу столько сил, сколько нужно. Я наберусь терпения. Пожалуйста, защити ее. Пожалуйста, позаботься о нас.
Яков закрыл глаза.
В ночь перед Рождеством было много молитв. Но эта просьба от одинокого узника была особенной. Сия молитва не была просьбой отчаяния, то была молитва воина. Молитва крепкой веры и твердого духа.
Бог выслушал искреннюю просьбу человека и его обещания, подумал и согласился.
========== Самый лучший подарок ==========
Твоя любовь издавала звуки, похожие на шум океана.
Твоя любовь подавала руки, чтобы залечивать ими раны.
Твоя любовь прижимала к сердцу, так тихо-тихо и не отпускала.
Твоя любовь возвращала в детство. Дарила всё, чего не хватало.
Артем Шаповалов
Одним из немногих развлечений, доступных в одиночной камере заключения Петропавловской крепости, было чтение. Штольман трепетно относился к любой книге, попавшей в его руки, ведь чтение было единственной возможностью поддерживать свой интеллектуальный уровень. Такой сложноорганизованной личности, как он, было чрезвычайно важно поддерживать как свою физическую форму, так и живость и остроту ума. Превращаться в жалкое подобие себя, опустив руки, было не в его правилах. За дальнейшую полноценную жизнь можно и нужно было бороться, прежде всего с самим собой и собственным унынием.
Когда надворному советнику в первый раз принесли тетрадь с перечнем книг, он с большим вниманием прочитал крупную надпись на первой странице: “Внимание, узники! Помните, что, нарушив правила пользования книгами, Вы, в первую очередь, навредите другим заключенным. Всякая книга с пометками немедленно уничтожается. Она не подлежит замене. Все доступные Вам книги суть конфискованы у Ваших предшественников.”
Читая подробный каталог, Яков не переставал удивляться: наряду с периодикой на всех основных европейских языках и трудами по разным отраслям науки, в тетради значились всевозможные запрещенные в России книги: революционная литература, сочинения философов. Уже само владение подобными книгами образует состав преступления и карается ссылкой в Сибирь.
В голове надворного советника вдруг мелькнула мысль, что эта, тетрадка, возможно, ловушка. Ведь по выбору книг легко можно было сделать вывод о взглядах узника и его умонастроении.
Однако в теперешнем положении Якову оказалось все равно, что подумают о нем следователи. Он справедливо решил, что его тюремщикам уже нет до него никакого дела. Поэтому надворный советник с удовольствием воспользовался свободой от цензуры и уникальным для России выбором книг.
Кроме революционной литературы, Яков читал романы европейских и русских писателей и избранные исторические труды. Ко второму году заключения, он перечитал практически все, что было в библиотеке, включая Новый Завет и другие религиозные книги. Как только Штольман с неудовольствием подумал, что вот-вот начнет читать тюремную литературу по второму кругу, как надворный советник неожиданно получил в дар новые книги.
Кто же это мог быть? Ни единой пометки на обложке. Новыми книгами оказались романы Гюго, “История государства Российского” Карамзина, сборник новых законов. К тому же тюремщик принес еще большую пачку газет и журналов.
Чуть позже на допросе новый прокурор петербуржского окружного суда Константинов признался, что это он принес книги.
Допросы для Штольмана превратились в формальность. Следствие по делу о шпионаже было закрыто. Теперь от надворного советника требовалось лишь комментировать показания Нины Аркадьевны и ее подельников, что Штольман, скрепя сердце, и делал. Отвечая на вопросы следователя, Яков Платонович тихо вздыхал про себя. Нина Аркадьевна рассказала все, даже то, о чем он и не догадывался. Сколько мерзости! Знакомиться с признаниями Нежинской было очень неприятно. Он понял, что ошибся в этой женщине даже больше, чем ему казалось еще год назад.
- А зачем вы принесли мне книги, Евгений Борисович? - спросил Штольман.
Он привык задавать вопросы прямо.
Ответ видного чиновника весьма удивил Якова Платоновича.
- Анна Викторовна Миронова, проходящая по делу в качестве свидетельницы, волею случая оказалась моей соседкой. Мы с моей матерью и Петр Иванович живем в соседних квартирах. Анна Викторовна просила за вас, и я счел возможным пойти ей на эту уступку. Тем более, режим вам облегчили.
-Анна… Викторовна проживает в Петербурге? Давно? - с волнением спросил Штольман.
Прокурор смущенно улыбнулся, что было для него совсем не свойственно.
- Я полагаю да, не менее нескольких месяцев. Часто вижу ее на прогулках в парке с компаньонкой и … признаться, не уточнял статус их спутника. Кажется, братом. Чудесная девушка, да. И с братом у нее весьма чуткие отношения.
***
С братом. Ну, конечно! А чего Яков ждал? Чуда? Вам ли не знать, господин надворный советник, что месяцы ожидания убивают самые пылкие чувства. Тем более любовь такой юной девушки, как Анна. Ей только и остается, что в память о своей первой, такой неудачной, влюбленности передавать ему то кекс, то книги.
Сколько она будет ждать? Ждет ли Анна вообще его? И в каком статусе его отпустят?
Анна за эти месяцы может переосмыслить всю их недолгую связь, полную досад и несправедливостей, прежде всего с его стороны. Барышня взрослеет, меняются ее взгляды на мир, на отношения мужчины и женщины. Она всегда знала о Нежинской, видела его и ее вместе. Что же сейчас Анна обо всем этом думает? Нет, он ее не достоин. Прошло столько времени!
