Солнце медленно опускалось, становясь ближе к горизонту; оно яркими лучами освещало безграничные синие воды. Спокойное море выбрасывало волнами воду на песок, словно тянула вперёд длинные руки, пытаясь дотянуться до чего-то желанного. Генрих стоял в полном обмундировании, как одинокое дерево на лугу. Буйные воды манили его. Встречающая юношу картина погружала сознание в другое море, в море спокойствия. Солнце начало погружаться за горизонт. Его лучи устремлялись по волнам, седлая их, как всадники. Отражаясь от них, они попадали на лицо Генриха. «Я никогда по-настоящему не видел море» — подумал он. Если оно и взаправду столь прекрасно, он придёт сюда со всей своей семьёй.
Каждая следующая минута начинала становиться неприятной. Что-то происходило, но Генрих никак не мог понять, что именно не так. Окружение не менялось, но холод тонкими лапами обнимал всё его тело. Запах… Принюхавшись, Генрих почуял тошнотворный аромат. Зацепившись за что-то не из мира снов, Генрих, поморщившись, резко очнулся. В его руке лежал желтый дневник незнакомца, именно он был источником неприятного запаха. Пахло разложениями и мёртвой плотью. Генриху впервые пришлось лично встретиться с таким явлением, но он сразу понял, в чём дело. По непонятной причине, дневник незнакомца начал разлагаться. Этого не могло произойти, так как дневник должен был быть предоставлен специальным обработкам, чтобы он мог служить длительное время. Учитывая объём записей, дневник служил своему старому хозяину очень давно. Но всё же, после гибели, он почти сразу начал гнить.
Не желая его выкидывать, Генрих закутал дневник в тряпки и погрузил в свою сумку, — было бы крайне печально лишиться такой важной вещицы.
Генрих проснулся настолько ранним утром, что даже солнца не было видно. Только голубое небо над горизонтом, было слегка ярче. Ему впервые удалось увидеть местных поваров, — скорее тех, кто себя ими считали. Пара солдат, среди которых был Зигфрид, член группы Генриха; они собирали пайки из общего склада и выкидывали содержимое в чугунный чан с водой, который стоял над самодельном костре. Всё, что было у «поваров» под рукой, исчезало в черном котле. Генриху удалось приглядеться и увидеть различные крупы, злаки, сырые овощи и куски хлеба. Как лесные ведьмы из старых сказок, один солдат мешал получившуюся жижу в котле, пока второй скидывал дополнительные ингредиенты. В этот момент Генрих начал скучать по еде из лагеря.
После употребления того, что было приготовлено «в поле», Генрих ощутил ещё большую слабость, чем раньше. Закинув в сумку желтую книгу, он направился к главнокомандующему. Офицер радостно приветствовал Генриха, по его глазам было заметно, что он крайне мало спал.
Приказ главнокомандующего остался прежним: Генрих возвращался назад в Керхёф. Ему в сопровождение было выделено трое солдат, и, все они вместе направились к границе города. Раннее утро прохладой окутало всё вокруг, каждый выдох паром покидал рты солдат. Отряд шел теми же тропами, которыми Генрих впервые пробирался к зданию администрации. Некоторые строения изменились: где-то сильнее осыпалась стена и появились новые дыры. «Здесь дали бой» — подумал Генрих, и он был прав, под своими ногами он видел гильзы, которых раньше здесь не было. Весь путь был тихим и спокойным.
Прибыв на место отправления, Генрих увидел знакомый грузовик, что увозил его в город. Попрощавшись со своей группой сопровождения, Генрих залез в кузов машины. Помимо него, в ней находились и другие солдаты. Все они были с ног до головы перевязанные бинтами, с наложенными шинами на конечностях и костылями в руках. Генрих ехал среди тех, кто пострадал в бою. На протяжении всей поездки, он иногда замечал на себе косые взгляды. Глаза, смотрящие на него, источали отчаяние и зависть. Бедолаги, которые тряслись внутри кузова, как какие-то грубые мешки, понимали то, что им навсегда придётся остаться беспомощными. Сильнее всего они ощущали не физические раны, а оскорбление от того, что оказались не такими сильными.
Когда транспорт приехал в Керхёф, раненых выносили на носилках, кто-то передвигался самостоятельно. Толпа хромых и раненных направлялось в здание, которое являлось медпунктом. Смотря на эту картину, Генрих был счастлив, что на протяжении всех миссий удача не покидала его.
— Прошу вас сдать патроны! — сказал стоящий рядом солдат.
Судя по виду, это был матёрый боец, который бывал далеко не в одном бою, но почему-то не покидал лагерь. Забрав патроны Генриха, он отправился по своим делам. Никто другой не встречал вернувшегося солдата, а ведь у него при себе были важные сведения. «Значит, я могу пока не спешить» — подумал Генрих. Он решил направиться к своему бараку, где была его — уже родная — койка. По пути он рассматривал обветшалую церковь-столовую. Поняв, что он мог подождать и поесть уже здесь, Генрих только неряшливо улыбался своей собственной спешке. Знакомая дверь барака тихо скрипела своими ржавыми петлями. Помещение было полностью пустым, никого из отряда Генриха здесь не было. Вспоминая о том, что из всех новобранцев выжила только треть, он уже прикинул то, кто и где будет находиться, но даже и не представлял, что только он один из всего седьмого отряда мог остаться в живых. Направившись к своей койке, юноша спрятал желтый дневник под подушку. Книга всё также источал омерзительный запах гнили, который теперь впитается в постельное бельё.
Оставив при себе письмо офицера из Администрации, дневник разведчика и верный карабин, Генрих отправился к кабинету старшего сержанта. По пути к хижине главнокомандующего, он был остановлен тяжелой рукой, упавшей на его плечи. Обернувшись, Генрих увидел знакомое лицо. Вольфганг смотрел на своего друга уставшими глазами и нелепой улыбкой на половину лица.
— Рад тебя видеть, Генрих! — сонливый голос Вольфганга нагонял сон и на его собеседника.
Разговорившись, они бродили между зданиями лагеря. Генрих рассказал, что произошло с ним, а взамен получил в ответ историю от своего друга. Вольфганг, получив приказ, патрулировал и «зачищал» улицы города. Бродя между постройками лагеря, он хвастался тем, что участвовал в активной боевой стычке, хотя его голос на этом моменте не звучал радостно. По его словам, они отбивали захваченные здания и освобождали помещения от врагов. Он не спал последние два дня, и в награду за труды, был отправлен обратно в лагерь, где мог передохнуть.
— Усталость и страх — вот что я испытывал бродя по улицам и пережидая бессонные ночи. Каждый раз, когда ходишь между высокими строениями, не спавший ночь, то боишься, что сейчас делаешь последние шаги. Было до одури страшно, но потом стало как-то безразлично. По ночам не знаешь, кого может занести к тебе. Всё было так мучительно, и, я не хочу больше участвовать в этом. Но знаешь… есть люди, кому повезло меньше, чем мне, — закончив эти слова, Вольфганг остановился.
Генрих прекратил движение вместе с другом и понял, что они оказались за пределами лагеря. Это было то самое огородное поле, на котором его отряд бегал каждое утро. Теперь всё это место было усеяно странными рисунками.
— Это, наши друзья и товарищи, те, кто тренировался рядом с нами. Мы прибыли сюда вместе и прошли сквозь многие трудности. — Вольфганг медленно повернул голову в сторону Генриха и смотрел на него глазами, полными печали. — У них были мечты, амбиции, семьи. Кто-то довольствуется своей жизнью, когда другие незаслуженно теряют их. Я смотрю на этот пустырь, слышу названные имена, замечаю стеклянные взгляды, натыкаюсь на некрологи, и раз на этом поле становиться всё больше и больше могил. Они прибавляются. Множатся. Это ужасное напоминание о финале жизни.
Вольфганг сделал небольшую паузу. Стоя на месте, он продолжал рассматривать начерченные на земле прямоугольники, на его глазах начали набираться слёзы.
— Я стал бояться смерти. Раньше я думал, что умру дряхлым стариком в кровати. Сейчас я боюсь, что это произойдёт раньше. Еще столько дел, что я могу и хочу сделать. Жить на грани — полный кошмар. Что сон, а что реальность? Два дня без сна и усталость рождают паранойю, которая говорит, что твои напарники могут быть твоими врагами, что надо опасаться каждого знакомого и встречного. Так росло недоверие в миссии, когда я начал бояться повернуться спиной к друзьям. А тут, тут только хуже. Наступила бессонница из-за того, что здесь слишком тихо. Я засыпал только на пару минут, и каждый такой момент, как ад. — Вольфганг продолжал свой рассказ о событиях ранних дней. Местами он всхлипывал, смотря на пустые могилы.
