Огонь, получив приказ, хлынул наружу — и первое пламя устремилось к корме одного из кораблей, немного кривовато опаляя бок фрейнлайндского.

— Жги все! Отрежь им путь! — визжала Марна.

И Кайа потеряла себя: от вида загорающихся даже будучи влажными каравелл на душе разливалось одобрение Тьмы. Флот Фрейнлайнда пылал, а вместе с ним и корабли кар-малерийцев. Когда голодным пламенем было объято всё до последней лодки, Кайа заклекотала торжествующе. Голоса родных вместе с ней радовались первой победе. Но вдруг навалилась усталость, всё труднее было делать взмахи в разыгрывающихся потоках бури.

— Тебе нужно научиться управлять Началами, — сказала Тьма. — Теперь отдохни: до утра предатели никуда не денутся.

— Уничтожь город, сгони это стадо в одну кучу! — командовала Марна.

— Заткнись, сестрица! — Кайа больше её не боялась, но и недооценивать Марну, знающую толк в унижениях других, не стоило именно сегодня.

Выпустила пламя на несколько домов, с наветренной стороны, затем взмыла, чтобы убедиться — до утра пожар уничтожит большую часть города и целиком причал; и полетела в единственное место, о существовании которого не знали предатели — к домику на Утёсе. Не знали, иначе Дыв давно пришёл бы сюда и перерезал горло матери своего ребёнка, как это сделал у Очага.

Дом встретил полуразрушенной стеной, через которую в аккуратную спальню Хельги, ревностно следящей за чистотой, уже забрался шторм и заливал покрывала и коврики. Ручная красота теперь не трогала сердце Кайи. Она перешагнула через тело няньки, прошла к каморке Йорана, сохранившей крышу и дверь, легла на кровать, не чувствуя холода, и провалилась в темноту сна и покоя, как то советовала Тьма: Кайе нужно было слишком многое узнать, чтобы не оплошать в утренней битве с неверными предателями.

С Кайей никто из родных, даже Инграм, никогда не делились впечатлениями от полученной власти: разговаривала ли с ними Тьма, показывала ли образы, и как отец трактовал Откровения? Очевидно, что у близких всё было по-другому, ведь отец совершил ошибку — не тот предатель был убит, и за столько месяцев не разглядел готовящегося предательства при небывалой мощи тёмного Начала… Но Тьма не торопилась оправдывать свои ошибки — она сразу занялась «обучением» непосвящённой Кайи.

Суть мироздания неожиданно оказалась равнодушной к судьбам как мелких тварей, так и великих: для Света и Тьмы моффин, копающийся в грязи, и благородный повелитель Кар-Малерии отличались лишь способностью вносить изменения в течение реальности. Перекопай моффин родниковое русло так, чтобы будущая река повернула в другом направлении, и он бы получил заслуженную награду — стал бы основателем какого-нибудь вида речных моффинов.

Именно поэтому все Источники первозданной силы (говоря люским языком, магии) на самом деле не испытывали симпатии ни к фрейям, ни кар-малерийцам — они просто БЫЛИ. Эту нехитрую истину Кайе предстояло впитать и уподобиться оружию даже не Тьмы, оскорблённой уничтожением её детищ. Кайа должна была забрать ЦЕНУ, о которой кар-малерийцы пока не подозревали. Ей был показан короткий монолог принца Ядрана, сказанный после того, как в Очаг погрузилось последнее тело, но — древние боги! — какими наивными были Ядран и Давор, думая, будто достаточно их отречения от возможности сидеть на золотом троне! С ними по-прежнему оставались любимые жёны и дети, а у фрейев этого теперь не будет.

Кар-малерийцы пытались стереть с карты Всемирья народ, не случайно рождённый Тьмой, значит, цена их преступлению должна была быть соразмерной в глазах Равновесия — новый народ и новая вера. Намерения принцев пока не были чёткими, их желание освободить народ, сложившемуся в результате смешения потомков бывших рабов, среди которых были и карамалийцы, пока выглядело размыто. Возможно, потому что сами принцы отчасти не верили в победу, и вообще, их цель дальше уничтожения фрейев не шла. Увы, за непродуманность лидеров о последствиях переворотов наказание несут в первую очередь сами лидеры — свободой, жизнью или искажённой памятью потомков о них.

Ни Мрак, ни Свет тоже не просчитывали наперёд события и не имели задачи помогать даже своим адептам. Перевес той или иной стороны осуществлялся только за счёт принесённых жертв, проще говоря, оплаты. И не простым смертным дано было взвесить их значимость. Неспроста Источник наделил младшего сына Стефана Мудрого даром управления другими людьми — погибшие предки короля заплатили за силу своих потомков, а сам Стефан отказался вмешиваться в судьбу сыновей — власть за власть.

В состоянии блуждения разума во сне Кайа не испытала сильной эмоции от узнавания в Дыве младшего принца. И в его сожалении о смерти глупой «ящерки», наделённой Тьмой, тоже. Дыв-Исак пять месяцев назад сделал свой роковой выбор — не жениться на Кайе, не спасти её, как и она сегодня — не казнить сына-младенца.

Когда понятийная основа была усвоена, Тьма предоставила Кайе право управлять реальностью, с одним условием — цена кар-малерийцев должна быть выплачена полностью. Остальное Тьму не интересовало, и она охотно ответила на все вопросы Кайи, как учитель, объяснивший урок и ожидающий любопытства своего ученика.

— Какую волю моих родных я должна исполнить? Что мне сделать для них?

«Ничего», — подумав, ответила Тьма: все фрейи мертвы, их воля больше ничего не значит. Но кар-малерийцы не подозревали о силе намерения и мысли фрейев, иначе убили бы всех мгновенно, не позволяя, как Ивор, держать Инграма живым до тех пор, пока Дыв не отомстит за свои унижения ревнивца.

Задыхаясь от удавки, все фрейи думали об одном — своём конце и желании выжить. Ни Асвальд, ни Отилия, ни Марна с Солвег, знающие о том, что Кайя — единственная спасённая, не отправляли ей завета отомстить. Матушка лишь успела порадоваться и удивиться прозорливости судьбы, спасшей её дитя, оттого на лице умирающей действительно осталась зловещая улыбка, а не оскал.

Асвальд и Марна испытывали гнев от предательства, и ничто, кроме как ненависти и желания освободиться и убить светлых, не было их последним желанием. Солвег, в первые доли мгновения подумавшая о суженом, но увидевшая, что он корчится у Очага так же, как и она, плакала, умирала с удивлённой растерянностью: как же так, свои убили своего?

Севима и принца Мартена в расчёт Тьма не брала — те совершенно не имели связи с Тьмой, которая к ним пока присматривалась и наблюдала. Зато Инграм, получивший возможность видеть всё, сквозь пелену боли и страха перед небытием, справился с эмоциями и успел помыслить критически — передал Тьме последнюю волю: Кайа должна за всех отомстить, но просил так же и быть осторожной, расчётливой подобно убийцам. Здесь намерения Начала и пожелания брата совпали идеально.

— Но почему я слышу их голоса? Марны и Инграма… Почему? Они живут во мне?

Ответ оказался унизительным. Не наблюдая до сих пор в Инграме кровожадности, которую, не стесняясь, демонстрировала Марна, Кайа, сама того не подозревая, разделила голоса на двух самых активных советчиков — то не игра Тьмы была, а, скорее, предубеждённость Кайи.

Однако теперь, после Откровений Тьмы, родившийся план, в том числе и благодаря голосу Инграма, был понятен и имел чёткие этапы для его реализации. Для начала Кайа посетит виердов. Кто сейчас управлял ими на территории Фрейнлайнда, Тьма не открыла. Возможно, ими были только Марна и Севим, которым Захеб-кхан поручил навести порядок в разношёрстной массе двух диких племён. Возможно, кто-то ещё прибыл с молодожёнами. Это Кайе предстояло узнать на месте.

Сон отпускал, Кайа постепенно возвращалась в реальность, и отчего-то невыносимо болела грудь. Проснувшись окончательно, она обнаружила мокрое пятно на себе, сначала решила, что дождь накапал через прохудившуюся крышу, а потом поняла — прибывало материнское молоко.

Что делать, она не знала: грудь с самого первого дня безболезненно опустошалась младенцем, и стоило появиться первым намёкам наполненности, малыш будто чувствовал — требовал еду. Но Кайа сама выгнала его и сможет ли быстро найти, чтобы… Чтобы что? Призадумалась, развязывая пояс, который удерживал две запахивающиеся друг на друга половинки платья.