Стас не заметил боли. В нем остался только ужас.

Из-под простыни раздалось рычание:

– Посмотри! Посмотри в свой карман, приятель! Посмотри в свой кар-р-ма-ан!

Желто-сизая рука взметнулась и сдернула простыню с головы.

Дрожащие колени Стаса подогнулись, но он устоял.

На него, улыбаясь, смотрела Ольга Щетинина, официантка из кафе «Кино-Острова». Не сводя со Стаса глаз, девушка деловитым и привычным движением опустила руку в фартук, вынула короткий нож и без каких-либо эмоций перерезала себе горло.

В лицо обезумевшего от ужаса Стаса брызнула горячая кровь, свет в примерочной моргнул, экран над зеркалом щелкнул.

Не понимая, что делает, Стас машинально повернул голову на звук.

Часы показывали 00:01.

Перед глазами поплыли розовые кляксы, превратились в адскую круговерть из мертвых лиц.

Что случилось после, Стас помнил плохо.

Из-за приступа боли, охватившей правое плечо, шею и голову, он зажмурился и, кажется, застонал, завыл. Завыл, как адский пес. Послышался треск стекла, звон упавших к ногам осколков, и Стаса выбросило из магазина гигантским невидимым взрывом.

…В следующее мгновение он уже упирался плечом в стену, смотрел на экран смартфона и выбирал детские конструкторы в интернет-магазине «Умка».

Он снова стоял у кинозала «Д», в сухой одежде, причесанный и аккуратный. Только сердце стучало у горла, стучало так, что, казалось, его грохот слышал весь торговый центр, наполненный шумом и людьми.

Стас поднял глаза, посмотрел на бар. На табло светилось: 23:01».

«Вот это я задремал… всего-то минута прошла… – Мозг нашел пережитому кошмару быстрое и легкое объяснение. – Больше никаких вечерних сеансов. Даже в субботу».

Стас нервно и с облегчением усмехнулся. Боль в предплечье еще не отпустила, и этот факт тоже можно было объяснить: плечо занемело, пока Стас стоял, опершись на стену. Да ведь все очевидно. Очевидно.

Но тут его нога уткнулась во что-то твердое.

Стас застыл – он не хотел смотреть туда. Не хотел. Нутром чуял: после этого все изменится, и его без того шаткий мир полетит к чертям.

Взгляд упал вниз.

У ног лежала миниатюрная «Электроника».

– Нет… – Стас сглотнул. Рука медленно полезла в карман брюк («Посмотри в свой карман, приятель»). – Нет, – прошептал он.

Пальцы нащупали скользкий край бумаги. Стас вынул ее. Это была рекламная листовка из магазина «Империя одежды», на ней алела надпись, сделанная красными чернилами:

Стас долго смотрел на адреса.

И вместо того чтобы скомкать и выкинуть записку, перекреститься и выдохнуть, он начал анализировать послание.

В Новосибирске, что находился за добрых три тысячи километров от Леногорска, у него не было ни родственников, ни друзей, ни знакомых, даже по Интернету, и что означало указанное место, он даже боялся предположить.

А вот с улицей Пролетариата его связывали самые неприятные воспоминания. Ну а увидев фамилию Полины, Стас уже не сомневался: беда не приходит одна.

Он сунул листовку обратно в карман, огляделся.

На противоположной стороне холла другой билетный контролер открыл дверь в зрительный зал «А», и очередь неспешно двинулась, люди подавали парню билеты.

В баре Ольга (живая Ольга!) все так же продолжала суетиться: наливала кофе женщине, сердито постукивающей о стойку ногтями-кинжалами. Стас узнал ее. Именно она выказывала ему свое недовольство примерно вечность назад. Почему она вообще тут торчит, а не смотрит кино, ведь сеанс еще идет?

Стас прикоснулся к ноющему предплечью, на несколько секунд замер, принимая решение. Потом забрал с собой «Электронику» и не слишком твердым шагом направился к бару.

– Оль, дай стакан воды, в глотке пересохло, – попросил он и невольно посмотрел не в лицо Ольге, а на ее шею, тонкую, красивую шею.

Он будто ждал, что вот-вот сама собой кожа на ней перережется и из красной пульсирующей полосы на барную стойку хлынет кровь.

– Видишь, я занята, – проворчала девушка.

Ольга глазами дала понять, что подобное поведение при клиенте неприемлемо и может стоить Стасу работы. Он навалился на стойку (дрожь в пальцах все никак не проходила).

– Тебе воды жалко, Оль? Воды из-под крана? – Потом повернулся к женщине, стоящей рядом, и усмехнулся: – Жаль, что вы сегодня не утонули.

Ольга чуть не выронила стакан из рук.

Женщина вытаращилась на Стаса и набрала воздуху в грудь с явным намерением начать скандал, но Стас не дал ей высказаться. Он отвернулся и бросил, уже не глядя на нее:

– Не утруждайтесь. Я здесь больше не работаю. И да, я не глухой.

Под гробовое молчание он осушил стакан с водой и отправился в гардероб.

На сиденье дворовой скамьи, где Стас прозябал вот уже два часа, вращалась монета.

В мельтешении латуни чеканка совсем не различалась, но если бы монета замерла, то предстала бы обычной десятирублевкой. Она сливалась в желто-розовый шар, мерцала, лоснилась в вечерних солнечных лучах, и, как только падала набок, Стас снова ее раскручивал.

«Уезжай отсюда. Уезжай, – думал он. – Ты ведь не слушал ту кассету, ты не знаешь, что на ней, а значит, все еще обратимо. Прошли почти сутки – и все в порядке, сам же убедился. Ну и что, что в бардачке твоей машины лежит тот паршивый магнитофон? Да плевать. Просто уезжай домой, не сиди вот так. Ты же не любишь ждать у моря погоды, ты всегда поступаешь так, как тебе нужно. Вали отсюда. Зачем ты к ней пришел? Беги, пока есть возможность. Ну».

Стас прихлопнул десятку ладонью и спрятал в карман пиджака.

Хотел бы он сейчас убежать, да только бегство его не спасет и не избавит от фантомов и галлюцинаций, а потому он не двигался с места – будто прилип к скамье у восьмого дома по улице Пролетариата. Зорко наблюдал за окнами семьдесят второй квартиры и изучал лица всех, кто выходил из подъезда или заходил в него.

Стас отлично знал, кто живет по адресу: Пролетариата, 8/72, и последние пять лет сознательно и бессознательно отказывался появляться даже в ближайших дворах. А вот теперь сидел и намеренно ждал встречи с хозяевами злополучной квартиры.

Дьявольская ирония.

Неожиданно он ощутил себя несчастным, хотя понимал: жалеть себя – как спасаться валидолом, когда патологоанатом уже вынул сердце, – бесполезное занятие.

Стас глянул на часы: без четверти шесть. До одиннадцати вечера оставалось чуть больше пяти часов.

С небывалой остротой он почувствовал, как двор охватила кладбищенская безмятежность и воздух отяжелел от жары, плавившей Леногорск первую декаду сентября, как люди словно замедлились, уставшие от непривычного для осени зноя.

«Эй, все не так уж плохо», – мысленно уговаривал себя Стас, но все, конечно, было плохо. В семьдесят второй квартире восьмого дома по улице Пролетариата проживала Марьяна Михайлова.

Одиннадцать школьных лет Стас просидел за партой позади нее, и все бы ничего, если бы из-за Марьяны он не убил человека. А может, не из-за нее, а из-за самого себя – сейчас и не разберешь.

Голову словно наполнил горючий газ. Стас ждал нового столкновения и невольно вспоминал о прошлом, которое так давно мечтал определить в отходы и не сожалеть о нем никогда. Никто ведь не плачет возле мусорного ведра – вот и он не будет. Но прошлое снова вернулось, восстало, чтобы отравлять ему жизнь. Оно пролезло в голову и вздулось, впитывая все его соки, как хлебный мякиш.

Стас вспоминал Марьяну Михайлову.

Поначалу их не связывало ничего, кроме того, что они родились в один год, были прописаны в одном районе города и ходили в один класс сорок второй общеобразовательной средней школы города Леногорска Тверской области.