Он продолжал корчиться, переваливался с боку на бок и выл, кричал от боли. Кричал уже по-человечески, но не менее страшно.

– Уходи! – выкрикнул он. – Пока я не… не…

Он глубоко вдохнул, а потом начал заикаться. И так сильно, что дергался всем телом, лежа на спине и впившись взглядом в потолок. В него будто втыкали невидимые железные пики.

Нож выскользнул из одеревеневшей руки Марьяны.

Голос Платова, жуткий, но все же человеческий, выдернул ее из оцепенения. Она перескочила через Стаса и кинулась из гостиной в его спальню, захлопнула за собой дверь, нащупав, повернула замок.

Все это она делала машинально, словно во сне, а молитва не прекращалась в ее голове: «Боже… сделай так, чтобы это был сон… сон… Боже, сделай так… сделай так…»

Марьяна ухватилась за спинку кровати и подтащила ее к двери, перегораживая вход. Потом бросилась к своей сумочке, что валялась на полу. Трясущимися руками вынула телефон, но он не работал.

Батарея села.

Села чертова батарея! Этого не могло быть, ведь Марьяна заряжала телефон до отказа, прежде чем пойти к Платову. Она была во всеоружии.

– Включайся… давай… – Марьяна в панике тыкала в телефон. – Давай, давай.

Краем глаза она уловила движение за окном, замерла, вгляделась.

Снаружи маячил человеческий силуэт, освещенный лунным светом. Там, в воздухе, игнорируя законы физики, стояла девочка, невысокая, одетая во что-то объемное, вроде бесформенного грубого плаща.

Тут же вспомнились слова Платова: «Лет тринадцать-четырнадцать, светлые волосы, худая, низкого роста. Одета в синий дождевик и резиновые сапоги болотного цвета».

Раздался стук, звучный и требовательный, стекло задребезжало. Девочка просилась внутрь дома, не унималась, барабанила, царапала поверхность стекла. Стук нарастал, становясь громче и настойчивее.

Неизвестная открыла рот, слишком огромный, нечеловечий, и беззвучно закричала. От ее дыхания стекло запотело почти полностью.

Марьяна бросила телефон и попятилась к кровати, не сводя глаз с силуэта. Стук прекратился. Девочка опустила руку и уставилась на Марьяну желтоватыми блестящими глазами.

В наступившей тишине отчетливо послышалось шуршание динамиков. На светящемся экране компьютера поверх красных цифр 23:28 всплыло диалоговое окно:

ВОСПРОИЗВЕСТИ ДАЛЕЕ?

Воспроизвести / Отмена

Сама собой нажалась кнопка «Воспроизвести», и в полноэкранном режиме развернулся показ американского фильма, старого, черно-белого. Марьяна вспомнила, что смотрела это кино совсем недавно и долго не могла уснуть после просмотра.

Фильм включился не с начала, а где-то с середины, с момента беседы. В гостиной разговаривали двое: мужчина и женщина, их общение отдавало неловкостью. Женщина ела сэндвич, а мужчина сидел напротив и любовался ею.

– Мы все в своих ловушках. Застряли, – сказал он, и пока он это произносил, женщина менялась в лице, ее глаза наполнялись тоской. – И никто из нас не может выбраться. Мы карабкаемся, цепляемся… но только за воздух, только друг за друга. И в результате стоим на месте.

– Иногда мы охотно попадаем в эти ловушки, – ответила женщина.

Экран монитора потемнел, на нем вспыхнули красные цифры 23:30. Динамики выдали щелчок, скрежет и вновь воспроизвели слова женщины:

«Иногда мы охотно попадаем в эти ловушки».

И снова:

«Иногда мы охотно попадаем в эти ловушки».

И еще, вперемешку с помехами:

«Иногда… хш-ш-ш-ш… попадаем в с-с-с-с… ловушки… Мари-и-и-и-и-и-и».

К окну снаружи прильнул силуэт девочки, ударил кулаком в стекло, и оно треснуло.

Марьяна с криком принялась оттаскивать кровать, чтобы выбежать из комнаты, но мебель будто приросла к полу, не поддавалась. А девочка тем временем уже разбила окно и на четвереньках, как животное, перелезала через стол, свалив компьютерный монитор на пол. Под ее ладонями и громоздкими резиновыми сапогами хрустели стекла.

Запах гнили и тины ударил в нос.

Со всей силы навалившись на спинку кровати, Марьяна наконец сдвинула ее. И тут в левое бедро ей вонзились ногти – девочка потянула ее к себе.

– Ста-а-а-ас! – заорала Марьяна. – Ста-а-ас, помоги-и-и!

Девочка, невероятно сильная, отшвырнула ее к стене, и, пока Марьяна приходила в себя, присела рядом на корточки и принялась выцарапывать ногтями что-то на паркетных досках.

Скрип ее ногтей причинял Марьяне боль, будто царапали не паркет, а ее кожу. Потом девочка поднялась во весь рост, схватила стонущую Марьяну за волосы и ткнула в пол, как тычут щенка в свои же экскременты.

«Ищи виновного» – вот что было нацарапано на паркете.

Марьяна подняла взгляд на распухшее сизо-сиреневое лицо Полины.

– Это все ты… устроила? – прошептала она.

Полина улыбнулась, меж ее губ мелькнула беззубая мертвая чернота.

Марьяна не сразу заметила, что позади девочки стоит еще одна, намного младше, в разодранном розовом платье. Тоже мертвая.

С ее лица наполовину слезла гнилая кожа. Когда-то, еще при жизни, несчастная была блондинкой, это точно, но сейчас ее грязные патлы свисали на одно плечо, а шея была перевязана голубым бантом. Он был как новый, будто его сорвали с головы другого, еще живого ребенка совсем недавно…

Пока Полина держала Марьяну за волосы, вторая девочка наклонилась ближе и прохрипела, отвечая на вопрос вместо немой подруги:

– Конечно, это она устроила. А кто ж еще? Отныне такое будет происходить с тобой каждый вечер. Наслаждайся Гулом смерти, подруга. И если ты, мерзкая тварь, не начнешь искать того, кого нужно найти, мы сделаем так, чтобы Оборотень пришел к тебе снова. Я знаю, ты постоянно думаешь о нем, грязная шлюха. Уж я-то знаю, о-о, знаю, чего ты боишься… малолетняя дрянь…

Девочка засмеялась приятным мелодичным смехом, и Марьяну осенило.

– Лида?

Смех оборвался.

– Как я выгляжу? – улыбнулась девочка. – Это платье совсем новое, я надела его в первый раз на твой день рождения. Если бы не ты и не твой праздник, я была бы жива, грязная тварь. Я была бы жива! Это твои родители позвали того аниматора, но знаешь, я уже нашла его… Не носить парню больше свой плюшевый костюмчик и маску Пятачка, не развлекать детишек на праздниках и не насиловать их. А хочешь, я расскажу, что он сделал со мной в тот вечер? Рассказать тебе? А может, лучше показать? Хочешь, я покажу тебе, что он сделал со мной?

Мертвая полуистлевшая рука развязала голубой бант на шее, и тот скользнул к ногам девочки.

– Как тебе, подруга? Он задушил меня. – На шее мертвой Лиды багровели пятна. – Он задушил меня, ты видишь? Видишь? А ты стояла и смотрела, как он душит меня. Ты ничего не сделала, паршивая тварь! Ты не спасла меня!

Кто-то забарабанил в дверь. Из коридора послышался глухой голос Стаса:

– Мари! Открой!

Полина отпустила волосы Марьяны, обернулась, сделала быстрый жест рукой, словно отмахнулась от мухи, – и кровать, заскрежетав, сдвинулась в угол.

С громким стуком распахнулась дверь, Стас ворвался в комнату. Ни Полины, ни Лиды здесь уже не было.

Марьяна полусидела-полулежала, навалившись спиной на стену, ее трясло от ужаса и боли. Она искала глазами свиную голову, искала Оборотня, но это был всего лишь Платов.

Парень кинулся к ней.

– Мари, ты ранена?

– Я ее видела… видела… – прошептала она.

– Полину?

– Я думала, она убьет меня. И Лида…

Стас попытался приподнять Марьяну, но она застонала:

– Нет, убери… убери свои руки. Не трогай меня… не трогай… уйди от меня…

От его прикосновений, его близости, запаха его пота, крови и вида его испачканной изорванной рубашки подступила тошнота. Перед глазами заплясала, заулыбалась та самая свиная голова, уши сдавил тяжелый шепот: «Дай мне тебя потрогать, Мари… Мари… скорее…»

Она обхватила голову ладонями и зажмурилась – шепот исчез.

Платов бросил попытки помочь, но остался сидеть на полу рядом с Марьяной.

– А я проснулся в гостиной, – тихо сообщил он. Его спокойный голос заставил Марьяну открыть глаза и взглянуть на него. – Я плавал в каком-то бреду, – продолжал он, – и так было больно, будто меня резали на части. Потом очнулся… услышал твой крик и побежал сюда.