Диму восхищала ирония в деле Альтенберга. С разницей в десять месяцев затонули два корабля, оба отправленные с секретным поручением. Бернардино де Эррера спешил рассказать об одном кораблекрушении, но угодил в другое – оказался единственным погибшим на «Альмасен де ла Фе».
– Феноменально… – прошептал Дима и, отвлёкшись от жёлтой папки, посмотрел по сторонам.
Несмотря на поздний час, паром наполняла суета. Иностранцы сбились в разрозненные кучки и продолжали меряться Бэдэкерами, точнее Лонли Плэнитами. Монотонно гудели механизмы машинного отделения. Где-то внизу, на второй палубе, кричал петух. Лежавший на соседней койке американец самозабвенно тыкал в экран айфона, и по раздававшимся звукам Дима догадался, что тот играет в «Руины Авендилла». Не самая плохая игра. Возле столовой стояли двое русских. Кажется, единственные русские на весь паром. Дима их сразу вычислил, слишком уж громко говорила женщина: просила мужа раздобыть мандарины. Их дочь – ту девушку с косой – укачало. Женщина верила, что запах мандариновой кожуры снимет тошноту лучше любых таблеток. Мужчина растерянно смотрел на выставленные для продажи чипсы, дошираки, орехи и сухофрукты. Мандаринов в столовой не нашлось.
От лестницы к койкам выскочил пёс-аскал, прежде спавший на палубе трюма. Виляя хвостом, он ко всем проявил радушие и только на русского мужчину почему-то гавкнул, словно не сдержал возмущения его серым пиджаком, совершенно неуместным здесь, на пароме, в тропическом рейсе. Женщина, испугавшись, забыла про дочь и мандарины, но пёс быстро оставил их и побежал дальше по своим собачьим делам.
Клэр нигде не было. Наверное, опять прокралась на бак дышать встречным морским ветром. Дима подумал проведать её, но поленился слезать со второго яруса койки, потом опустил взгляд на жёлтую папку и вскоре вновь погрузился в материалы Шустова-старшего.
В донесении из шкатулки Альтенберга приводился список утерянных августинцами сокровищ. Дима столько раз его перечитывал, что, кажется, выучил наизусть. Каждый пункт звучал волшебно – будоражил не ценностью, исключительной даже для привычных к подобным делам сотрудников «Изиды», а самим флёром каперской старины, с которой в приключенческих книгах сталкиваешься чаще, чем в жизни. Сундуки «Нуэва Эспаньи» были заполнены золотыми и серебряными монетами, по большей части – старыми монетами достоинством в восемь реалов. Там же лежали серебряные кубки, ковчежницы, кадила и реликварий с мощами Пресвятой Девы Антипольской. Отдельно хранились золотые канделябры и подсвечники, инкрустированные топазами, два колокола и окованная серебром статуя апостола Петра. Фрегат августинцев перевозил и византийское распятье – одно из тех, с которыми солдаты Мигеля Легаспи шли в бой с местными племенами. С ним лежали и два десятка менее значимых, но украшенных изумрудами и рубинами распятий, в том числе три бриллиантовых креста. Общий список дополняло бесчисленное множество серебряной утвари, всевозможные золотые ладанки и сосуды, не говоря уже о книгах и произведениях станковой живописи.
Шустов-старший отметил важность ксилографического издания «Христианской доктрины» тысяча пятьсот девяносто третьего года со вложенной в её переплёт бамбуковой планкой – от первой бамбуковой церкви, построенной августинцами на Филиппинах. Шустовстарший сделал пространную пометку о том, что «Христианскую доктрину» нужно поместить в герметичный бокс с морской водой и так поднимать на поверхность, иначе страницы, соприкоснувшись с воздухом, рассыплются.
Августинцы пошли на многое, чтобы сохранить предполагаемое место затопления «Нуэва Эспаньи» в тайне, – надеялись самостоятельно поднять сокровища с морского дна и, конечно, опасались, что их опередят, если фрегат вообще можно будет отыскать. Собственно, точных координат в донесении Бернардино де Эрреры не приводилось. Их никто не знал. Было лишь обозначено, что фрегат пропал в Миндорском проливе, в поисковом треугольнике между рифом Камбаль, банкой Саррасено и банкой Леонидос.
Глубина в центре треугольника оставалась по тем временам недоступной – достигала семисот метров, но августинцы разумно предположили, что «Нуэва Эспанья» угодила на рифы или просторные отмели банки Леонидос, где глубина в среднем держалась от двенадцати до тридцати четырёх метров, что делало подъём сокровищ вполне осуществимым.
К моменту, когда шкатулка Альтенберга попала в «Изиду», фрегат «Нуэва Эспанья» пролежал на дне дольше века. Его сундуками могли поживиться другие охотники за сокровищами, однако Шустовстарший надеялся, что указание на поисковый треугольник было сделано в единственном экземпляре, а продублировать его августинцы не успели. Даже если саму гибель фрегата и содержимое его трюма скрыть не удалось, то искать «Нуэва Эспанью» по официальным документам пришлось бы на пути в Акапулько. Случайно наткнуться на него в Миндорском проливе трудно – море Сулу, в отличие от того же Испанского моря, не знало золотой лихорадки. «Непобедимая армада» и «Серебряный флот» здесь не ходили, пираты не грабили богатые галеоны, и бороздить дно в надежде наткнуться на их остовы никто бы не стал. Поэтому Шустов-старший, а восемнадцать лет спустя и его сын, взялись за дело Альтенберга с необоримым рвением. Получить пятьдесят процентов от общей стоимости поднятых драгоценностей – чем плохо? Разумеется, добычу Максиму предстояло в первую очередь передать Комиссии национального наследия, она оценит культурную и историческую значимость каждого предмета в отдельности, и часть сокровищ наверняка перетечёт в Национальный музей Филиппин, но даже за эту часть «Изида» получит компенсацию.
В своём отчёте Шустов-старший предлагал начать поиски с банки Леонидос, её отмель представлялась отцу Максима наиболее вероятным местом затопления «Нуэва Эспаньи», однако он опасался, что за прошедший век подводные течения сместили обломки фрегата ближе к центру поискового треугольника – для работы на такой глубине пришлось бы арендовать батискаф. Тут стояла приписка от Покачалова: «Будем надеяться, что фрегат застрял в кораллах и никакие течения его оттуда не вырвали. Но тогда придётся взрывать». На приписку напарника Шустов-старший коротко ответил: «Взорвём». Диму забавлял их письменный обмен репликами.
Миндорский пролив открывает путь для судов из Индийского океана в Тихий. Войдя в него, они следуют по одному из двух проходов, разделённых громадиной коралловой гряды, – восточному или западному. Банка Леонидос примыкает к восточной оконечности этой гряды, и ещё в Москве Дима узнал, что неподалёку от поискового треугольника сейчас ходит немало кораблей, в том числе паром «Амок Лайт», следующий из Манилы в Корон. План Димы был прост: воспользоваться услугами парома и хотя бы издали осмотреть место, куда Максим приведёт испанских водолазов и где в дальнейшем начнутся погружения. Дима не рассчитывал увидеть ничего исключительного, понимал, что, вероятнее всего, обнаружит нетронутую гладь моря, в лучшем случае – несколько выступающих рифов, однако хотел «прочувствовать атмосферу» поискового треугольника.
Далее Дима планировал осмотреться на острове Бусуанга и расспросить местных жителей. Осторожные наводящие вопросы. Вдруг припомнят легенду или предание, связанные с сокровищем августинцев. Максим предпочитал пыльные страницы архивов, официальные отчёты и, в отличие от Шустова-старшего, никогда бы не стал вслушиваться в весёлую болтовню филиппинских рыбаков. Напрасно. Немножко везения, и она принесёт не меньше пользы, чем любой из изученных Максимом документов. В конце концов, само дело Альтенберга началось с бедного рыбака, раздобывшего на вид заурядную шкатулку. Почему бы и здесь не отыскаться праправнуку, чей пращур незадолго до испано-американской войны рассекал сетями Миндорский пролив и вместо привычной трески вытянул обломок с различимой надписью «Tolle! Lege!»? Было бы чудесно. Дима видел, как забредает в рыбацкую хижину, как дрожащими руками берёт наполовину истлевшую щепку от «Нуэва Эспаньи» и как ему безропотно указывают точку на карте, где эту щепку удалось выловить. Убаюканный подобными мыслями и плавным ходом парома, Дима уснул.
