Было так: мама, папа и Сережа сели на кухне и приготовились болеть за Лизу. Папа объяснил: «Званый ужин» – такая передача, где соревнуются, кто лучше умеет готовить. А Лизе, сказал папа, важнее другое – показать себя и свои картины. Сережа и раньше знал, что она художница, и видел в гостях ее картины. Маме они не нравятся, и из-за них она не любит ходить к Лизе в гости. А тут по телевизору показали Лизину квартиру. На стенах и у стен – картины. На каждой обязательно очень красивая голая девушка, похожая на Лизу. К ней приладился или голый мужчина, или конь. Мама говорит, что это ужасно. Но во время «Званого ужина» она терпела и даже не выгоняла Сережу из кухни. Все участники сели в Лизиной комнате за стол под клеенчатой скатертью, и Лиза их кормила. На закуску она положила каждому на черную стеклянную тарелку два помидора, а между ними огурец. Мама с папой хотели смотреть «Званый ужин» и в другие дни, но следующий участник измазал настоящую голую девушку каким-то соусом, и всем надо было ее облизывать. Мама выключила телевизор со словами: «С ума они там все посходили, что ли?!» А Лиза заняла второе место. Теперь ее даже узнают на улице.

– Ах, да когда это было! Я уж забыла давно. – На самом деле Лизе приятно, и она смотрит на Сережу с благодарностью. – А кстати, у вас, молодой человек, скоро день рождения. Ну-ка, проверка памяти: сколько тебе исполняется?

Сережа прекрасно знает сколько, но испуганно цепляется взглядом за маму и неуверенно поднимает растопыренную пятерню.

– Ты что, язык проглотил? В наше время надо быть поактивнее, а то не пробьешься в жизни. Так что же тебе подарить?

Сережа молчит, набычившись.

– Ну ясно, в этой семье надо спрашивать родителей, что они разрешают подарить ребенку. Ну, родители, что подарить вашему сыну? А я вот возьму и подарю свою картину. Ха-ха! Испугались?

– Совсем не испугались. Можешь подарить. Но он не поймет. Ему еще рано. Подари альбом… Васнецова, к примеру. – Мама не просто говорит, она борется, наступает.

– А еще лучше – Шилова! – Лиза фыркает.

– А хоть бы и Шилова. Мы были на выставке, Сереже понравилось.

Сережа сказал маме, что Шилов ему понравился. Так и было, но три богатыря в Третьяковской галерее были лучше. А у Шилова ему запомнилась одна тетенька на картине. Красивая-красивая. Как принцесса. В яркой красной кофте. А сзади крест и все зеленое-зеленое. Как фотография.

– Нет, Шилова ему не подарю. А тебе принесу Пелевина. Чтобы поняла, что такое настоящая литература.

– Ты же нам читала вслух. Про Омона какого-то. Какие-то егеря, которые медведей изображали и которых Киссинджер убил. Полный бред. Но неважно. Бог с ним, с Пелевиным, с Дель… как его? У тебя свои вкусы, у нас свои. Сереже пора спать. Завтра в детский сад. Нам всем на работу. Да нет, ты оставайся, Лиза. Я Сережу быстренько положу и вернусь.

Лиза перехватила пробиравшегося вдоль стола Сережу, крепко-крепко и неудобно притиснула к себе.

– Какой ты у нас очаровашка. Совсем как твой папа в детстве. Хотя он и сейчас хоть куда.

Это означало: а мама твоя – некрасивая. Курносая, толстая.

В кровати, обнимая маму за шею, Сережа спросил:

– А Лиза злая?

– Нет, она несчастная. Видишь, нас трое, а она одна.

Мамины слова добрые, а голос не очень.

После мамы заглянул папа. Они с Сережей сегодня начинают готовить сюрприз для мамы к Восьмому марта, которое будет почти сразу после Сережиного дня рождения. Мама пишет стихи. Одно из них Сережа разучит с папиной помощью и прочитает после того, как папа подарит маме цветы.

Планировали другое, но оно плохо запоминается. Там есть такие слова: «Когда вокруг все очень плохо и на душе темно». И: «Семья родная – это гавань, семья родная – это все».

Когда за папой закрылась дверь, Сережа честно зажмурился, но еще долго не мог отогнать от себя свою тайну – страшного и прекрасного МОНСТРА.

Мамин голос:

– Вставай, Сереженька!

Зеленый диван уже собран, на нем одеяла и подушки, которые сейчас перекочуют на Сережину кровать.

Как рано, как не хочется вставать и выходить на холодную и почти темную улицу… И папе не хочется. Он сидит на кухне, грустный, и ест бутерброд с сыром. Ему ехать далеко – на строительный рынок, где он работает продавцом. А мама бодрая, совсем не сонная, достает белье из стиральной машины, вешает тут же на кухне. Загоняет Сережу в ванную.

– Одевайся, одевайся, опаздываем! Скажи папе до свидания!

У грязного мусоропровода на лестнице – окурки, горелые спички. Из разбитой форточки тянет холодом.

– Видишь, Сережа, никогда так не делай. Курить нельзя, само собой. И мусорить вот так тоже.

На первом этаже:

– Осторожно, смотри, кучи нет?

Сегодня кучи нет. Ее часто оставляет собака с верхнего этажа, которая сидит весь день одна и воет. И не может дотерпеть, когда ее выводят гулять поздно вечером.

На улице ветрено и слякотно, горят фонари. Мама вздыхает:

– Середина февраля! Что сделали с природой!

Озабоченно смотрит на часы.

– Ничего, успеем.

Но идет очень быстро и тащит Сережу за руку. Ему приходится почти бежать вприпрыжку. Брюки трут между ногами – штанины узки, лямки коротки. В детском саду они должны быть без пятнадцати восемь.

Первая половина пути – плохая. На тротуаре под низко нависшим колючим боярышником помещается только Сережа. Мама – на проезжей части улочки, параллельной основному проспекту, который гудит совсем рядом, по ту сторону войлочного, почти растаявшего газона. Маме то и дело приходится, согнувшись, перебираться на тротуар, увертываясь от еле разъезжающихся машин и водопадов, которые они обрушивают на пешеходов. Часто выныривают маршрутки, объезжающие пробки на проспекте.

Проспект им предстоит перейти по переходу. Но сначала – пара шагов через его опасного «дублера». Прежде чем их сделать, мама тревожно оглядывается и придерживает Сережу. Однажды он выскочил вперед и не понял, откуда сбоку взялась машина и почему водитель орет что-то злое в окно. Мама побелела и сказала страшным голосом: «Никогда, слышишь, никогда не переходи улицу, не посмотрев по сторонам!»

Проспект, светофор. Сережа знает: даже если зажегся зеленый человечек, все равно надо повертеть головой налево, направо, чтобы не попасть под колеса «какому-нибудь сумасшедшему».

Зато после перехода можно расслабиться. Территория магазина, через которую они идут, защищена от машин бетонными блоками, а потом начинается тихий квартал.

– Сережа, к нам скоро приедет бабушка из Белоруссии, на недельку. – Мама задумывается. – А ты какую бабушку больше любишь, иркутскую или белорусскую?

Сережа сжимается. Зачем мама спросила? Это Лизе нравится мучить его вопросами: «Кого ты больше любишь, папу или маму?» Или: «А ты меня любишь?» Он, конечно, говорит маме: «Белорусскую», но на душе неспокойно. Иркутская бабушка рассказывает ему о дедушке-директоре, который умер. Какой он был хороший. Какую прекрасную четырехкомнатную квартиру пришлось продать, чтобы получить три однокомнатные – для сына и дочери в Москве и для себя в Иркутске. Как повезло маме с таким мужем. Что папа мог бы жениться на москвичке. Что Сережа, слава богу, в их породу. Но слабенький, потому что мама его неправильно кормит. А белорусская бабушка много плачет. Вспоминает деревни Устье, Полосу. Как река Сож разливалась, и в заводях под ногами был мягкий травяной ковер. И рассказывает про ужасный взрыв, после которого всех выселили. Многие заболели и умерли. «Никогда, никогда я тебя не смогу туда повезти!» Сереже становится страшно и хочется, чтобы бабушка замолчала.