Начинающий банкир крайне раздражен. Его мать, статная черноволосая женщина, отличная хозяйка и жена, на днях сказала ему осторожно, но веско: «Пора бы тебе жениться на Лилечке. Сколько можно ей голову морочить. И что тебе еще нужно? Красивая, чистоплотная, добрая. Чистая – такими только еврейские девушки бывают. Уж сколько лет вместе». Что возразить? Но как тогда быть с начальницей кредитного отдела, явно положившей на него глаз? С первой – чудесной, хозяйственной, трудолюбивой, принятой мамой институтской любовью – ему уже скучно, а со второй – тридцатидвухлетней «не красавицей, но умницей» – неловко. А еще он злится на себя за то, что сдался и закурил. Он хочет жить очень долго и не выглядеть быдлом.
Тетя бывшего соученика банкира, интеллигентная старуха в платке и длинной юбке, делится своей оценкой того, что в банковской курилке названо бредовой историей, совсем в другом месте и только с теми, кто близок ей по духу. Это люди достойные, некурящие и непьющие, ненавидящие банкиров и политиков. Им она откровенно и с удовольствием выкладывает то, что думает о своем племяннике:
– Фильм этот новый я, конечно, не смотрела. Не интересны мне ни актриса эта, блудница престарелая, ни совращенный ею грешник. В последние годы он мне только звонил. А раньше, когда учился в школе, то и навещал иногда. Тайком от матери. Но, если честно, для меня он уже был отрезанный ломоть. Разговаривать нам было не о чем. Для него мои темы – запретные. Все боялся маму расстроить. «Я обещал, мама не велела». А начало было хорошее. Я ведь его знаю с рождения, а с пяти до восьми лет была его, в сущности, няней. Одна бабушка работала, вторая жила в другом городе, вот меня брат и попросил посидеть с сыном, благо я только что вышла на пенсию. А мать преподавала и во внерабочее время писала диссертацию. Представьте себе, о немецком идеализме. Я, конечно, боялась, справлюсь ли. Все-таки без опыта. Но мы быстро нашли общий язык. Некоторые говорят, что он и тогда был со странностями. Но я ничего такого не замечала. Он прямо впитывал все, что я говорю. И внешне был даже хорошенький. Плотненький такой, глаза черные, внимательные. Потом, уже в школе, похудел и сейчас похож на Пастернака. Я очень старалась. Читать, писать его научила. Он так интересовался, так тянулся… к высокому. И я ему ничего не навязывала. Это мать вообразила невесть что. Но я действительно полагаю, что главное – привить ребенку духовность. Я ведь уже тогда шла к Богу, только не сразу отыскала дорогу. О том, что не в деньгах счастье, говорила. Что хвастаться нельзя, гордиться, хотеть слишком много, похвалы ждать. Он у меня ночевал часто. И до школы, и потом. Я ведь в соседнем доме со школой живу, а они тоже недалеко, но подальше. Когда он в первый класс пошел, как раз одна бесовская власть сменила другую бесовскую. А мне Господь явился. Подруга взяла с собой на службу в одну далекую церквушку. Часа три ехали. На электричке, потом на автобусе. И как увидела я батюшку, как услышала про царство Сатаны – все сразу поняла, и так легко мне стало, так радостно. Батюшка мне потом на многое глаза открыл. И на сатанинское число в паспорте, и на браки с инородцами – что геноцид это русского народа. Теперь там, к сожалению, другой священник. Что вы хотите – и в церкви наверху не все благополучно. Так дошли мы до второго класса, и тут мать воспротивилась: все, она мне ребенка портит, таскает за город непонятно куда, от него уже ладаном пахнет! И кончилось мое воспитательство. Теперь меня и брат родной знать не знает. Да и мне они чужие, все трое, потому что без Бога в душе. А что касается истории этой чудовищной, так, если задуматься, она тоже от этого – от безбожия. Что вы хотите – жена у брата еврейка. Сами понимаете. Кстати, был ведь раньше какой-то скандал, в школе. С наркотиками! Мне племянничек что-то пытался объяснить, но я сказала, что слушать про эту мерзость богопротивную не желаю.
Мать человека, похожего на Пастернака, – брюнетка, как и мать банкира, но, в отличие от нее, о женитьбе своего сына даже не помышляет. Каждую субботу она собирает темно-синюю лонгчемповскую сумку. В нее плотно укладываются-устанавливаются банка яблочного пюре со сливками, три бутерброда с красной рыбой, коробка шоколадных конфет, восемь стаканчиков йогурта, пластмассовый контейнер с куриными котлетками (из готового фарша, поскольку эта мать не любит готовить) и картофельным пюре, два пакета сока, еще несколько вкусных мелочей и обязательно – пакетик чернослива для лучшего пищеварения. Да, не забыть три книжки. И виноград. Можно было бы воспользоваться обычными пакетами, но с синей недешевой сумкой удобнее притворяться: все не так уж плохо, справляемся, живем.
Женщина собирает сумку и думает: «Если бы мы тогда не пошли в гости, ничего бы не случилось. Могли отказаться, что-то придумать». И вспоминает все до мелочей: вот в этот момент надо было отвлечь, вот в этот – увести.
Полтора года тому назад ей позвонила подруга-однокурсница и пригласила в ресторан на бранч. Подруга вместе с мужем-издателем время от времени собирала полуделовые, полудружеские встречи. Рядом могли оказаться гаишник, рекламщик и хирург. «Приходите втроем». Народу ожидалось мало, все люди знакомые, спокойные, не будут приставать к сыну с глупыми вопросами и пугаться его ответов. Привлекала и главная приманка – актриса, та самая, которая сидела при Сталине якобы за то, что отказалась переспать с Берией. В последние годы о ней вдруг заговорили, стали показывать, снимать. Ее воспоминания собирался издавать муж подруги. Что скрывать – хотелось пойти именно для того, чтобы увидеть живую реликвию, звезду, как ни крути. Понять, так ли молодо выглядит при ближайшем рассмотрении, как на телеэкране. К тому же старые глаза не рассмотрят сына, а старые уши его не расслышат. А ему полезно выходить в свет. Надо, надо заставлять. Он, конечно, заартачится, но потом согласится.
Собрав сумку, женщина идет к выходу. Не смотрит на дверь, за которой спит муж. Его не касаются ни сборы, ни воспоминания. Пускай высыпается. Женщина не обижается. Мужчины слабее женщин. Им лучше не вспоминать, не мучиться. Они должны работать, зарабатывать для тех, кто… еще слабее.
Когда они тогда пришли в ресторан, показалось, что все обойдется. Сын со всеми вежливо поздоровался, улыбнулся приветливо. Она чувствовала напряжение мужа. Кто-то спросил: «Как институт?» Сын ответил: «Институт брака обнаружил свою несостоятельность». Получилась шутка, все с готовностью засмеялись. Конечно, от него отводили глаза. Ну и что? Так оставляют в покое любого молчаливого человека. А с институтом она хорошо придумала. Устроила довольно легко, в педагогический на заочный, за небольшие деньги. Курсовые напишут нанятые люди. Подумаешь! Главное – корочки. Помаленечку образуется. Школу-то он все же кончил. Несмотря на нелепую историю с Че Геварой, несмотря на многое. И работу она ему подыщет. Английский у него хорошо идет. Память великолепная, все преподаватели отмечают. Ходячий словарь. В каком-нибудь переводческом бюро ему цены не будет. Где не надо принимать решения, рисковать, а просто переводить и получать удовольствие. Надо только чуть-чуть над ним поработать, нацелить на технический перевод. Увлекся в последнее время переводом современных песен. Она и не знала, что есть такая группа – «Нирвана». То есть была. Или – Патти Смит. Она интересовалась всем, что он делает, и теперь знает и «Нирвану», и многое другое. Он помещал переводы в Интернете и показывал ей восторженные отклики. Но на одном восторге не проживешь.
Она знает, что выглядит достойно в своем хорошем клетчатом пальто и с темно-синей сумкой в руке. Выйдя из подъезда в серое ноябрьское предзимье, еще больше выпрямляет и без того прямую спину. В машину садится ловко, умело перенеся вес тела сначала на левую ногу, а потом на правую, стоящую в салоне. Согнувшись ровно настолько, чтобы не удариться головой. Гордое достоинство – не маска, а жизненная позиция. Даже не в смысле принципов. Тут другое – если нет достоинства, жизнь ничего не стоит.
