– Ты про Иону и Иосифа? Они родились здесь. И это не тюрьма. Мы вольные люди, но и у нас есть свои правила.

– Как не тюрьма? – удивился я. – Но меня судили и послали сюда отбывать наказание.

– Всех судили, – наставительно ответил Док. – Но мы ушли и решили не возвращаться. Там, где нас осудили – там и есть тюрьма. А здесь мы обрели свободу. И Бога!

– Слушай, там еще двое сидят, их надо бы позвать.

– Эти двое про нас прекрасно знают. Но они хотят вернуться в свой мир, мы им не нужны.

– А вы?.. А приговор?..

– Нет здесь ни сроков, ни приговоров, мы тут живем и это наш дом! – уверенно сказал Док.

Только сейчас я обратил внимание, что обратного отсчета у меня перед глазами нет!

– Кэтти тебя долго ждала, – поменял тему Док, – ей очень трудно одной. Считай, что тебе повезло: мог достаться кому-то еще, у нас здесь одиноких еще восемнадцать человек. Они все замечательные. Но не все такие красивые.

Док вывел меня на улицу. Там три десятка мужчин дружно и слаженно трудились: одни разбирали на блоки здание тюрьмы, другие переносили их к новому месту, третьи замешивали цементный раствор, четвертые укладывали блоки. Но как только увидели нас с Доком, все тут же побросали свои рабочие места, из дверей сплошной рекой побежали женщины и дети, и стали суетливо строиться в две шеренги: сзади стояли мужчины, впереди женщины и дети. Шеренга с женщинами оказалась значительно длиннее, с парами были не все.

Док остановился посредине строя, внимательно вглядываясь в лица стоящих перед ним людей. Повисла какая-то напряженная тишина, ветер развевал длинные волосы мужчин, у многих на лицах выступил пот. Все молчали.

– Сегодня у нас праздник, братья и сестры мои – наконец начал Док. Говорил он тихо и невыразительно. – Бог послал нам нового брата. Когда-то он что-то сделал не так. Это сказали ему люди. Люди! – он обвел взглядом стоящих перед ним, а голос его неожиданно окреп и набрал силу, – Те, которые сами рождены во грехе и всю свою жизнь отдали в руки машин! И ему не место среди них! Бог забирает лучших, чтобы передать их нам. Здесь люди снова станут тем, кем они были по замыслу божьему: венцом его творения! Отныне ты наш брат, а мы – твоя семья, – повернулся ко мне Док. – Все наши радости и печали станут твоими, а твои – нашими! Я нарекаю тебя новым именем, отныне тебя зовут Майкл. Иди же к своим любящим жене и сыновьям, Майкл! – обратился он ко мне, – и пусть ваш союз будет вечным!

Все радостно захлопали, Кэтти и ее сыновья вышли из общего строя. Она со счастливой улыбкой развела руки для объятий, все вокруг запели хором какую-то молитву.

Э! Стоп! Какой Майкл, какая жена?! Я точно не собирался жениться вообще, и на барышне, которую видел второй раз в жизни в частности!

– Спасибо за теплый прием, – сказал я. – Но у меня немного другие планы…

– А тебя никто не спрашивает, – резко перебил меня Док. – У нас здесь свои правила, и жить ты будешь по ним, нравятся они тебе или нет.

Он резко повернулся и пошел в сторону медблока.

«Надо же какой строгий, – весело подумал я. – Сами и живите по вашим правилам. Без меня!»

Все стали расходиться, на месте осталась только Кэтти с детьми. Некоторые из тех, кто проходил мимо, коротко обнимали ее и шли дальше.

Надо бы подойти попрощаться, все—таки она спасла меня и все такое. Но как-то неожиданно закружилась голова, и я присел, чтобы не упасть. Но все равно упал. И встать я уже не мог.

– Надо отнести его в дом, здесь он точно умрет, – услышал я голос над головой.

«Умрет?! Это что, про меня? О чем это они?»

– Значит, туда ему и дорога, – ответил ему другой. – Это точно не наш человек!

Последнее, что запомнилось – я почувствовал, как меня куда-то понесли.

Я лежал один в камере, которую здесь называли домом. Встать я не мог, постоянно кружилась голова, во всем теле какая-то сильная слабость.

Зашел рослый мужчина с давно небритой щетиной. Он потрогал мой лоб и покачал головой:

– Привет, Майкл. Я Айзек. У тебя лихорадка, попей воды, – и протянул мне стакан. Вода была прохладная и от нее действительно стало лучше.

– Но сама лихорадка не пройдет, дальше будет только хуже. Я знаю, сам через такое прошел. Веришь, нет?

– Верю, – сказал я, – позови Дока. Мне нужна его помощь

Айзек испуганно замотал головой:

– Ты что, Док никуда не пойдет. Все сами к нему приходят.

– Но я же не могу, Айзек, – прошептал я, – ты мне поможешь?

Айзек молча взял меня на руки и понес по коридору. Судя по той легкости, с которой он меня нес, этот парень очень силен. Мы двигались вдоль коридора, и меня конечно же видели все. Но стояла мертвая тишина, никто не проронил ни слова. Я подумал, что выгляжу на редкость нелепо, но сейчас меня это совсем не беспокоило.

Медблок находился в начале коридора и был значительно больше стандартных камер, в которых жили рядовые члены этого братства. Да, они называли свое сообщество «братством» и считали, что живут одной семьей. Но при чем здесь я?

Айзек поставил меня на ноги, открыл дверь и без спроса вошел. Док что-то читал. Он поднял глаза и взглядом показал куда меня положить. В его глазах не было ни удивления, ни злорадства, ни сочувствия.

Айзек, не задавая вопросов, положил меня в угол, прямо на пол.

– Ступай, брат, – сказал ему Док. – Я справлюсь сам. Как всегда.

Айзек нерешительно замялся у двери:

– Я мог бы помочь, лихорадка – опасная штука, мне ли не знать…

– Лихорадка – это болезнь тела, что в ней опасного? – медленно сказал Док. Потом он встал и подошел ко мне, – Я прочитал много книг и знаю, как победить любую болезнь, Айзек. Но наш брат Майкл болен духом. Зачем мне лечить человеку тело, когда у него больной разум?

И тут меня накрыло: все завертелось перед глазами, в ушах раздался какой-то рев, который через мгновение превратился в тонкий свист. И этот свист становился все громче и громче, пока не заполнил все сознание. От невыносимой боли я стал кататься по полу, но мне становилось только хуже.

Потом свист стал стихать. Все по-прежнему кружилось в огромном водовороте перед глазами, но свист уже не был столь невыносимым.

Я почувствовал, как Док положил мне ладонь на лоб. Она была прохладной и сухой, и я хотел, чтобы он держал так свою руку как можно дольше.

– Открой глаза, Майкл, – сказал Док.

Я боялся, что все опять закрутится в спираль…

– Открой глаза, Майкл, – строго повторил Док.

Он стоял на коленях рядом со мной, его ладонь лежала у меня на лбу. Его белый халат весь перепачкан кровью и рвотой и, судя по всему, виной тому был я.

Но хуже всего выглядел сам Док, он состарился на двадцать лет, лицо заросло седой бородой и покрылось морщинами, глаза стали мутными и невыразительными.

– Что со мной? – спросил я, больше всего опасаясь, что он уберет свою ладонь у меня со лба.

– Лихорадка, – спокойно сказал он, – здесь она у многих случается поначалу.

– Какая еще лихорадка? Откуда здесь малярийные комары? Мы в Африке?

Док все—таки убрал руку с моего лба:

– Мы называем это лихорадкой, потому что так привыкли. Сейчас твоя болезнь ушла, но она коварна и может вернуться в любой момент. Если я рядом, ничего не бойся: я всегда спасу тебя, как ежедневно спасаю тех, кто уверовал и пошел по жизни путем праведников.

Он улыбнулся мне доброй отеческой улыбкой, но потом вдруг его глаза стали строгими, и улыбка исчезла с лица.

– Майкл, – жестко сказал он, – я спрошу тебя один раз: ты с нами? Если нет, то уйди сейчас же и никогда не возвращайся сюда.

Метаморфоза с его лицом оказалась столь неожиданной, что я не смог ответить ему сразу.

Только что передо мной был старший друг и наставник, сейчас на меня строго взирал суровый начальник.

– У меня нет выбора, Док, – наконец сказал я. – Если случится еще один приступ, мне не жить.

– Выбор есть всегда, – спокойно парировал Док. – Это выбор между жизнью и смертью, Богом и Дьяволом. И каждый делает этот выбор сам. Я вылечу тебя, какая болезнь бы ни приключилась с тобой. Ты станешь нашим братом и будешь работать со всеми, чтобы вкусить хлеб после трудов своих. У тебя появится жена и вы будете вместе жить столько, сколько отмерил вам Господь.