***

Сначала за дверью было слишком много света, чтобы определить, что он видит перед собой или над собою. Евгений слегка прикрыл глаза рукавом, привыкая к лучам, струившимся откуда-то сверху, и которые вроде бы притянули его к себе, а затем резко отпустили и поставили на место. Покачнувшись, он понял, что лучи пробивались через высокое окно, над которым смыкались огромные стрельчатые пилястры. На подоконнике возвышался мраморный бюст бенедиктианского монаха, но его не получалось разглядеть из-за лучей. В дымке под окном проступали готические арки – в них были вставлены три мемориальные плиты из черного мрамора. Евгений приблизил к ним голову, чтобы прочесть золотистые буквы на центральной плите.

Надпись была сделана на латыни, но чтобы прочесть имя «Renati Descartes» перевод был не нужен! Очевидно, одна из памятных плит была посвящена Ренэ Декарту. Значит, в его сновидении всплывали отголоски дневного инцидента с тем помешанным на улице. Не хватало еще его теперь здесь повстречать.

– Я знал, что ты меня навестишь!

– Ой! – вздрогнул Евгений от неожиданности.

– Не то чтобы от меня много чего осталось. Голову так и не вернули!

– Ренэ???

Повернувшись на звук, Евгений увидал знакомые контуры лица и белки умных глаз в тени широкополой шляпы. Декарт был одет в мушкетерский жилет с пышным воротником, на боку висела великолепная шпага, неизменная его спутница.

– Только не подумай, что я ностальгирую, но все-таки моя голова чего-то стоила!

– Вот это да, черт подери! Renato Cartesius! – обрадовано уставился на него Евгений.

– Черт здесь ни при чем! Во всяком случае, я на это надеюсь, – Декарт учтиво поклонился возле надгробия, сняв шляпу с красным, зеленым и белым пером.

Ответить ему таким же изысканным поклоном Евгений, разумеется, не мог. Он мало что смыслил в придворном этикете, и даже если бы попытался изобразить такой же шаркающий поклон, выглядело бы это весьма комично. В самом деле, любой современный человек смотрелся рядом с человеком эпохи барокко абсолютным невеждой.

– Студиус Женэ! – Декарт ударил Евгения по плечу, осматривая его одежду и лицо. – Для меня ты так и останешься бродячим философом, потерявшим свою Диогенову бочку.

Ренэ Декарт с удовольствием рассмеялся над бестолковым видом Евгения, одетым в свитерок и штаны-шестикарманники, которые в начале XXI века считались «модным прикидом». Но для Декарта такая одежда в лучшем случае смахивала на робу трубочистов.

– В этот раз найти тебя было труднее, – посетовал Декарт, продемонстрировав на руке некий предмет. – Пришлось использовать виватрон, очередное безумное изобретение старика Кардано!

Евгений с улыбкой осмотрел предмет, напоминающий не то старинный компас, не то наручные часы с крутящимся внутри калейдоскопом.

– Выглядит как китайская игрушка, у нас такие детские гаджеты в любом магазине продаются, – пошутил Евгений из расчета, что Ренэ хотя бы намекнет на принцип действия этой штуковины.

– Для чего живым использовать проявитель живых? Вы и так друг друга видите, – усмехнулся над ним Декарт. – Виватрон бывает необходим только усопшим. Для нас это что-то вроде будильника. Заводишь виватрон, фиксируешь в воображении душу живущего человека, с которым ищешь встречи, и ждешь соответствующей констелляции, когда в астрале наступит подходящий момент.

– Должно быть, незаменимая вещь, этот проявитель живых, – высказал предположение Евгений, не скрывая от Декарта ироничное отношение к изобретению. – И когда наступает подходящий момент, то что происходит? Ты просыпаешься?

– В то же мгновение!

– Но как может проснуться душа усопшего?

– О, есть вещи, которые нам запрещается рассказывать! Но, думаю, кое-что тебе уже знать положено, – Ренэ хитровато подмигнул. – Для начала, ты должен понять, чем отличается живой человек от усопшего. Люди живут, когда бодрствуют, и как бы не живут, когда спят. Мы же наоборот – как бы не живем, когда бодрствуем, и живем, когда видим сны. Вот и выходит, Женэ, что для нас проснуться – это значит заснуть.

– Э-э… понятно, – почесал затылок Евгений, обмозговывая сказанное Декартом. – Так это, прости за прямоту, твоя могила? Меня сюда виватроном перенесло?

– Нет-нет, проявитель живых никуда не переносит! – успокоил его Декарт. – Мы встретились там, где вероятность нашей встречи была больше всего. Вот так-то! Разумеется, это местечко знакомо мне лучше, чем тебе. Признаться, мне крупно повезло с аббатством Сен-Жермен де Пре. Только представь себе, это же древняя усыпальница Меровингов! О таком месте захоронения можно только мечтать.

– Да, пожалуй, – произнес Евгений, понимая, что для души усопшего это имело большое значение, особенно для обезглавленного Декарта, болезненно переживавшего за свою голову.

– Кстати, буду тебе признателен, если ты не станешь рассказывать на собрании про виватрон, – Декарт положил шляпу на каменный гроб, смущенно снял браслет с калейдоскопом и сунул его за пазуху. – Пусть это будет наш небольшой секрет! Джироламо будет в ярости, если узнает, что я его взял без спроса.

Евгений настороженно свел брови. Его смутило не то, что Ренэ взял что-то без спроса у медика и математика Джироламо Кардано, а то, что Декарт упомянул про некое собрание! Неужели Ренэ снова хочет отправиться с ним в Незримый Коллегиум?

– Ты разыскал меня по заданию R.C.F.? Мы что, опять будем проходить некие посвящения?

На Женькином лице проступила неприязненная гримаса. Он прекрасно помнил, чем закончилось его предыдущее посещение небесной крепости. В том сне он, вероятнее всего, пережил клиническую смерть, да еще стал свидетелем перерождения одного из рыцарей Розы-Креста в жуткого демона с огромными крыльями, измазанными копотью.

– Ну, это совсем не то, о чем ты подумал! Вполне естественно, у тебя могли остаться не самые приятные воспоминания о незримом братстве, – Декарт вынул шелковый платочек с бахромульками и приложил его ко лбу. – На этот раз все будет по-другому. Никаких инициаций! Намечается большое собрание, на которое приглашены очень многие, кто вхож или имеет отношение к незримому братству. Послушай, среди прочих достославных братьев и приглашенных гостей ожидают прибытия Авиценны, Томаса Аквинского, Демокрита, возможно, самого Пифагора с Гермесом Египетским! Неужели такое можно пропустить?

– Звучит заманчиво, – мечтательно приподнял брови Евгений.

– Да что же это я? – замешкался Ренэ. – Вот же оно! «Персональное и весьма приветственное приглашение Высокочтимого Ордена Розы и Креста, адресованное просвещенному эрмиту и философу Eugenii Hiperborei с присовокуплением оного оригинального ключа для пропуска и участия означенного сим лица в большом собрании ученых мужей и прославленных теологов».

Зачитав перевод витиеватых латинских слов, Декарт передал Евгению конверт, запечатанный сургучной печатью с большими буквами «R.C.F.», вокруг которых порхали крылья. Надломив печать, Евгений вынул из конверта длинный ключ, какие бывали в ходу несколько столетий тому назад. Однако впечатление складывалось такое, что ключ был изготовлен только что – он пылал красным пламенем, от него исходил жар, нисколько, впрочем, не обжигавший руку.

– И что мне с этим делать? – спросил он, показывая ключ Декарту.

– Собрание состоится в Зале Дверей, войти в него без именного ключа невозможно. Но у нас с тобой еще есть время. Пойдем!

Привычным движением Ренэ махнул рукой, нахлобучил шляпу и вошел в мемориальную плиту, на которой было выгравировано его имя. Потом снова выглянул из плиты и спросил:

– Ты идешь или как?

Евгений уперся взглядом в плиту, через которую предлагал пройти Декарт. Сосредоточившись, вернее, наоборот рассредоточившись, Евгений шагнул в каменную стену следом за Ренэ Декартом… Никакой церкви Сен-Жермен с обратной стороны не оказалось. Они стояли в чистом поле, посреди которого возвышался жертвенник друидов с руническими знаками, а может, дорожный указатель. Вдаль от него уходила дорога, только это была очень необычная дорога! На фоне ярко-зеленого луга ее практически не было видно. Она состояла из тысяч зеркал, а в зеркалах переливались миллионы других зеленых дорожек, уходивших ввысь, до самого неба, насколько хватало глаз!