Преодолев еще пару кварталов, он вышел на дорожку за оперным театром. Купил в будке с хот-догами стаканчик чаю, посидел у фонтана, где небрежно обнимались влюбленные и звучала турецкая музыка. Потом привычно побрел выбирать местечко для обустройства лежанки. На сегодня никаких других вариантов ночлега у него не было. Он развалился прямо на газоне среди аккуратно подстриженных кустов акации, с удовольствием вытянул ноги и облегченно вздохнул, прислонившись спиной к шершавому стволу яблони.

Он был абсолютно счастлив на этой мягкой траве, от которой веяло прохладной сыростью, предвкушая отдых перед началом нового дня. Каким он будет, следующий день? Будет таким же теплым, как этот, или начнется с проливного дождя? Как изменит его жизнь? Поймет ли он что-то такое, о чем еще никто никогда… А впрочем, какая разница? Взглянув на краешек неба над городскими крышами, где маячили звезды, он уже стал готовиться ко сну, как вдруг услыхал поблизости бренчание гитары и чьи-то голоса.

Чтобы никого не испугать неожиданным появлением, он осторожно поднялся, обошел кусты и остановился у скамейки, на которой сидели две девушки и четверо парней с акустической гитарой, игравшей приятным тембром. Они напевали «Агату Кристи»: Давайте все сойдем с ума, сегодня ты, а завтра я… Не слишком похоже на оригинал. Видимо, это была какая-то обработка, потому что у песни появился третий куплет.

Как выяснилось, двое парней были кадетами из пожарного училища, а остальные были студентами политеха.

– Эй, тебя как зовут? – спросил гитарист.

– Женич, – ответил Евгений.

– Портвейн будешь? – протянул ему бутылку студент.

– Нет, спасибо, я не употребляю.

– Вообще-то я тоже, – поддержал его кадет в форме.

– Слушай, Женич, а ты чего с нами не поешь?

– Да, я как-то случайно здесь оказался… Просто послушать хотел.

– И что бы ты хотел послушать?

– А вы не знаете «Кто украл мою звезду»? – спросил он.

– Конечно, это же «Агата»…

Студент забренчал на гитаре, напевая песню. В ночной темноте невозможно было разглядеть их лиц – в парке раздавались только голоса. Это было так необычайно! Как будто их тела в самом деле куда-то исчезли, и остались только эти голоса, которые говорили между собой, о чем-то пели, даже не зная с кем они говорят и кому поют. Так они просидели до трех часов ночи, пока девушки не стали жаловаться, что им холодно. Расходились неохотно, понимая, что больше никогда не получится встретиться так же запросто, как старые друзья, так и не увидев, не узнав лиц друг друга.

Евгений вернулся к своей лежанке под деревом, достал из сумки ветровку, закутался в нее и задремал. Он был благодарен этим парням и девчонкам за импровизацию ночного концерта. В плену сновидений ему вспоминалась его прежняя жизнь, словно это была жизнь давно исчезнувшего, незнакомого ему человека. В том сне рядом с ним были все те, кого он любил. Все родные и близкие, даже далекие-предалекие друзья детства, университетские товарищи и юные девушки, которых почему-то всегда так забавляло разбивать ему сердце, пока оно еще могло разбиваться.

***

Он проснулся от первых лучей утреннего солнца, которое пробивалось сквозь листву деревьев. Тонкий слой тумана все еще стелился над травой. На соседней яблоне громко чирикал воробей. Если перевести его слова с птичьего языка, то они, вероятно, могли означать примерно следующее:

– Доброе утро всем! День будет хорошим! Доброе утро всем! День будет хорошим!

Воробью было невдомек, что его никто не слушает и не понимает. Он продолжал чирикать свое сообщение с важным видом знатока погоды и атмосферных явлений. Евгений почесал плечо, сбросил ветровку и потянулся, разведя руки над головой. Он выгреб из кармана мелочь и пересчитал на ладошке деньги. Всего насчиталось 38 рублей 50 копеек. По крайней мере, этого должно было хватить на очередной хот-дог и стакан чаю. Он забрался на бордюр возле оперного театра рядом с каменным львом, который смотрел через дорогу, и тоже посмотрел туда, увидав на другой стороне улицы стены родного университета.

Вроде бы не так давно он сам был студентом этого университета, был частью системы государственного образования. Он был для чего-то нужен и ходил в сей храм науки каждый божий день. Как же ему хотелось снова там очутиться! Поучиться в универе хотя бы еще один денек. За один день он бы, конечно, не поумнел, но все-таки такой шанс у него мог появиться. Однако суровая правда жизни состояла в том, что в университете его никто не ждал. Теперь, когда он ничем не отличался от того бомжары в рваной куртке, который опустошал неподалеку мусорный бак, его никто и знать не хотел. Никто… Разве только колонны, которые гордо держали университетский фронтон, могли бы, наверное, узнать в нем прежнего студента, но ему было стыдно к ним подходить.

Как поздно он осознал, что короткая студенческая жизнь уже никогда к нему не вернется. Он прожил ее до конца, и к своему удивлению обнаружил, что следом за ней наступила жизнь-совсем-другая. Он словно умер и воскрес в другой исторической эпохе. К сожалению, осознание того, что после одной прожитой жизни неизбежно наступает другая, приходит всегда слишком поздно – лишь тогда, когда прежняя жизнь безвозвратно окончилась, а новая еще не успела сложиться. И вот он снова сидел возле университета и снова смотрел на эти колонны, как скучающий демон, погруженный в мысли об утраченном рае, или, скорее, как заурядный деклассированный элемент глобальной системы потребления, в которой для него не нашлось места.

В этой новой жизни у него ничего не было, хотя нет – у него было свободное время, так много свободного времени, что его некуда было девать! Пожалуй, ни у кого в этом городе не было столько времени. А еще у него было так много яркого неба и солнца над головой! Солнца, которого почти не видели обитатели городских агломераций, проживавшие свои жизни в автомобильных пробках и в железобетонных застенках перед экранами мониторов.

Все это называлось «построением свободного общества», где не было людей с различным цветом кожи, не было гендерной разницы, где не могло быть любви, а были только «отношения». Здесь все было регламентировано, и поэтому всем на все было наплевать. Здесь все делали вид, что главной ценностью в обществе является человек, хотя за каждой душой был закреплен индивидуальный ценник, который определялся статусом и уровнем доходов. Как раз один из городских оценщиков-маркетологов приблизился к нему, держа в руке солидный кейс.

– Простите, могу я поинтересоваться? Э-э… Кто ты? – с иностранным акцентом спросил его деловой человек.

– В смысле? – немного опешил Евгений.

– В смыслье, э-э… Чем занимаешься? Чье-го ты хочешь добиться в этой жизни? – незнакомец сделал объясняющий жест рукой.

Похоже, денек обещал быть веселым, если начинался с таких экзистенциальных вопросов.

– Все вокруг только и делают, что чего-то добиваются. Только мир почему-то не становятся лучше, – ответил Евгений.

Обдумывая Женькины слова, иностранец лукаво прищурился:

– Нет, я серьезно. Что бы ты сдье-лал, если бы у тебя были деньги? Большие дье-ньги…

Женька потер шею. Он всеми фибрами ощущал, что иностранец над ним потешается, вряд ли он хотел поделиться деньгами. Он всего лишь проводил очередное маркетинговое исследование по изучению туземного населения для какого-нибудь крупного банка или фонда. Наверное, он все утро будет сидеть у себя в офисе и хохотать, пересказывая на английском языке слова Евгения как очередной анекдот про «непостижимую страну русских».

– Что бы я сделал? – Евгений посмотрел на облака. – Если бы у меня были деньги, я бы построил храм.

– Храм? – удивился иностранец, приложив ноготь большого пальца к подбородку. – Какой храм?

– Храм, которого нигде нет, – объяснил он, складывая из кистей рук купол. – Это такое место, где каждый может найти справедливость и спасение. Где каждый может поразмышлять о смысле жизни. Понимаешь?