За своих сопровождающих она не волновалась. У них не было ни единого шанса победить вооруженных, обученных и организованных солдат.

По правде говоря, Тишу уже тошнило отправляться на миссии со смертниками. Но таков был их собственный выбор. Они имели право верить, и никто не мог запретить им рисковать ради удовольствий, выпивки, женщин и прочих благ. Не сказать, что она кого-то из них оплакивала. Погибшие не были хорошими людьми. Отнюдь.

Тиша осталась бы и еще немного посмотрела на Дога, если бы не клубы пыли. Сквозь них ничего не было видно, иначе она бы точно не устояла.

Наблюдать за ним в действии было непередаваемо. От этого зрелища у Тиши с детства замирало сердце, а теперь еще и разгорался жар в чреве. Мощь и ярость Дога уводили ее мысли совершенно не туда, куда надо бы… Ей до дрожи хотелось залезть на это большое тело, потереться об него, облизать. Рот Тиши наполнился слюной.

«Хватит, — одернула она себя. — Твоя одержимость до добра не доведет. Господи, самой не смешно? Ты помешалась на мужчине, который не просто не вспоминает о тебе, он вообще забыл о твоем существовании. Оставь его в покое!»

Она сглотнула.

Тряхнув головой, Тиша на секунду зажмурилась, а, едва открыв глаза, сорвалась с места, пока мысли не завели ее в опасные дали. Пока тот самый орган, что гонит кровь по венам, и душа — если таковая существовала — не перечеркнули инстинкт выживания.

****

Корделия округлившимися глазами смотрела, как к ней приближался Берт. Он вышел из-за угла, словно герой военной байки. Взъерошенный, хромающий, весь в пыли.

У нее по-прежнему звенело в ушах, и судорожные попытки совладать с собой не давали результата. Все происходящее: побег, стрельба и мужчина, оказавшийся на удивление находчивым и раздражающим — навалилось на нее немыслимой тяжестью.

Кроме этого, безусловно, на самочувствии Корделии также сказывались яркие краски, калейдоскопом закрутившиеся вокруг нее с того самого момента, как она покинула место, ставшее ей домом. Она смотрела, пытаясь принять то новое, что появилось в ее жизни. Зеленые деревья, голубое небо. И солнце — яркое, теплое, слепящее.

Корделия жадно впитывала в себя каждую деталь новой для нее обстановки. Радовалась каждому солнечному лучу, хоть глаза и слезились от непривычного естественного света. Ей совершенно не нравилось, как через стекло припекало щеку, но она почему-то уже обожала этот слепящий шар высоко над головой. Он волшебным образом преображал мир.

И мир этот был прекрасен.

Потом новый город, толпа вооруженных людей… И снова Корделию переполнял ужас.

Стоило прогреметь выстрелам, как измученный ее разум разломился надвое — одна часть перенеслась на семнадцать лет назад, когда другой разрушенный город сотрясался от грохота. Вторая же часть убеждала, что нужно попытаться спастись.

Грин всегда говорил ей: «Слышишь выстрелы — беги». Но с того дня, что пронесся у нее теперь перед глазами, Корделия их ни разу не слышала. Минувшие годы при этом ничуть не притупили воспоминания, скорее наоборот. На миг ей показалось, словно мама погибла только вчера, и детская паника никогда и никуда не исчезала.

Борясь с охватившим ее страхом, Корделия снова принялась ощупывать и царапать дверцу.

«Должна же она как-то открываться! Ну же, давай! Рычаг? Кнопка? Открывайся же!»

Тело уже цепенело от страха.

А потом — будто было мало стрельбы, — раздался оглушительный грохот, и земля задрожала. От ужаса Корделия замерла, затихла. Она чувствовала себя в машине абсолютно незащищенной. Обрушься теперь любое из зданий неподалеку, и обломки сомнут и машину, и ее саму в мгновение ока.

Однако этого не произошло. Вскоре шум начал стихать, и она набралась смелости осмотреться. Справа ничего не было видно. В буквальном смысле. Казалось, сама земля поднялась в воздух, скрывая половину города и воздвигая грязную пыльную стену.

Именно тогда и появился Берт. Как бы он ни выглядел, при виде него Корделия почему-то начала успокаиваться — его лицо было единственным знакомым ей здесь, в неизведанном мире чужих людей. Осознав это, она усмехнулась — все познается в сравнении, верно?

Подковыляв к машине, Берт одной рукой оперся на пыльный капот, оставляя разводы. Второй потянулся к затвору и открыл дверь.

— Выходи, — проскрипел он, но Корделия лишь сильнее вжалась в спинку сиденья, намертво вцепившись пальцами в полы халата, хоть и понимала, что представляла собой жалкое зрелище. — Давай уже, — исподлобья посмотрел на нее Берт, однако выражение его лица немного смягчилось. — Все закончилось, можешь не бояться.

Она не пошевелилась.

— Куколка, выходи, — повторил он, всем своим видом демонстрируя, что начинает терять терпение.

Перед лицом неизвестности машина, прежде воспринимавшаяся жалкой скорлупкой, внезапно показалась Корделии хоть и хлипким, но убежищем. Тонкие металлические стенки не могли уберечь от боевых действий, а вот спрятать от страшного нового мира — вполне. Однако Корделия не позволила себе проявить слабость, поэтому, призвав на помощь всю оставшуюся силу воли, заставила себя двинуться с места. По одному разжав пальцы, она осторожно соскользнула на землю. Щебень под босыми ногами ощущался неприятно, даже болезненно. Острые камни впились в пятки, и Корделия как можно незаметнее потерла одну ногу о другую, посетовав мысленно на то, что не успела обуться прежде, чем этот придурок ее похитил.

— Пуля в тебя не прилетит, — усмехнулся Берт. — Хотя, судя по ощущениям, это не так уж больно, — она посмотрела вниз и заметила, что черная ткань его штанов в районе бедра стала на пару оттенков темнее от расплывавшегося на ней пятна. Корделия вскинула взгляд. — Не лей слезы, куколка, я выживу. Зато теперь мы можем поехать домой. Я красавчик, правда?

— Ты идиот, — буркнула она, но ее слова прозвучали куда менее враждебно, чем планировалось.

— Только не пытайся бежать, очень тебя прошу. Поверь, никому не хочется тебя вылавливать. Если же не выловим, тебе не понравится ночевать здесь. Стаи диких собак, холод, голод. А кто мог тебе помочь… с ними сейчас заканчивают мои ребята.

Корделия гадала, была ли знакома с людьми своего отца, устроившими здесь засаду и сейчас погибавшими в пыли. Ей стало немного стыдно за то, что их судьба обеспокоила ее не так сильно, как следовало бы. Желание жить преобладало, поэтому она пресекла поползновения совести и сосредоточилась на происходящем.

Внезапно из клубов пыли появился огромный силуэт и послышался лязг металла. Приблизившийся мужчина остановился на краю грязного облака, помахал ладонью перед лицом и сплюнул на землю.

— Уже все? — спросил Берт.

— Игнат хотел поймать парочку, но ни хрена не вышло.

— Проблем не возникло?

— Да ну, — пробасил мужчина. — Ты — кретин.

— Да брось, здоровяк, зато сработало, — отмахнулся Берт.

— Игнат начнет орать.

— Он всегда орет. У меня иммунитет. Всего-то царапина, уже почти не больно. Слушай, можешь сделать доброе дело?

— Чего еще?

— Это Корделия. Знакомься.

— Ну и?

— Мне нужно, чтобы ты за ней присмотрел. Видишь ли, она немного не в себе, — мстительно ухмыльнулся Берт. — У девочки стресс на фоне психологической травмы, и я боюсь, как бы ее душевное здоровье не ухудшилось. Я сейчас не бегун. Последишь за ней до моего дома? Я буду рядом, но от греха подальше, как говорится.

— Да не вопрос, — пожала плечами большая фигура и наконец-то полностью вышла на свет.

Корделия разглядела незнакомца.

Ростом он был не ниже двух метров, с широкими плечами и огромными руками. Черные волосы спутанными прядями ниспадали почти до талии. Спутанными настолько, словно ни разу не видели расчески. Густые брови, черные мертвые глаза, в которых не было ни проблеска сострадания или доброты. Только пустота и нездоровая одержимость. Лицо пересекали два тонких шрама — по одному на каждой щеке. Корделия знала, — видела в бумагах, которые Грин однажды неосторожно оставил на столе, — что еще несколько шрамов уродуют спину, и сзади, на шее, есть широкий рубец от зашитого надреза.