Она сразу поняла, кто перед ней.

Этот мужчина не был столь же высок и широкоплеч, как его брат, но в остальном являл собой почти точную его копию. Перед мысленным взором Корделии замелькали ретроспективные кадры, и, словно наяву, в ушах раздался треск костей, слышанный ею, когда отец попросил своего охранника обучить ее некоторым приемам. Ее собственных костей. Она тогда пятилась — испуганный пятнадцатилетний подросток, столкнувшийся с человеком, крупнее нее раз в пять.

Шакал — так звали ее тогдашнего соперника — напоминал машину, бездумно выполнявшую заданную программу. Корделия не была готова к такому яростному механическому напору. Она растерялась и потому через мгновение уже летела через всю комнату. Пролетела и ударилась о стену.

Дальнейшие события она помнила смутно, словно происходили они вовсе не с ней. Помнила, как Грин буквально оттащил от нее Шакала, почему-то послушно попятившегося. Как подхватил ее на руки. Прежде чем Корделия потеряла сознание, до нее, словно издалека, донеслись крики ее опекуна и его гневная речь.

Потом доктор долго спорил с ее отцом, когда она лежала в лазарете. Грин говорил громко и сердито, настаивая, что нельзя подпускать чудовище к ребенку. Отец просто выслушал и ушел. Почему-то ей тогда показалось, что на самом деле уроки самообороны служили наказанием. Только вот неизвестно за что.

Пока Корделия восстанавливалась в лазарете, Грин вел себя так, будто повинен в ее травмах. Он смотрел на нее с тоской в глазах и при каждой возможности прикасался к ней — гладил либо по волосам, либо по плечу. Не привыкшая к ласке, она смущалась, терялась и делала вид, что ничего не происходит. О чем горько сожалела потом, в уединении своей комнаты. Сожалела о своей неспособности ответить на любовь и получить взамен еще больше.

Но как-то раз Грин разговорился. Он приоткрыл завесу тайны, о которой Корделия прежде не подозревала. За мягкостью его слов — это стало ясно практически сразу — крылось нечто чудовищное. Было видно, что Грин хотел сохранить секреты, особенно от нее, но ему пришлось посвятить ее в некоторые детали своих исследований, чтобы в следующий раз она знала, как не допустить переломов. Позже в ярости был уже отец, а Грин отмалчивался.

И вот теперь посреди разрушенного города к ней шел мужчина из ее ночных кошмаров.

Вернее, его уменьшенная копия. Незначительная разница в размерах ничуть не умаляла страх. Не все ли равно, на сорок сантиметров противник выше или на пятьдесят?

Все образцы проекта «Перерождение» были сильными. В той или иной степени. Но эти двое… Они изменились не только физически. Грин говорил, что из всех испытуемых близнецы были самыми неконтролируемыми и опасными, поэтому обучать их пришлось с помощью физической силы. Что именно подразумевалось под физической силой, Корделия не хотела даже представлять.

Однажды она пролистала документы проекта. Наряду с портретами, обведенными траурной черной линией, там была фотография мальчика, перечеркнутая красным крестом и с подписью «пропал без вести».

Очевидно, не пропал. Мальчик нашелся, но за это время превратился в…

Корделия дернулась, попыталась попятиться, но не смогла — за ее спиной была машина. Осмотревшись, она поняла, что бежать некуда. С одной стороны пути отхода перекрывала распахнутая автомобильная дверца, с другой — Берт. Вооруженный, раненый, раздраженный. Корделия оказалась загнана в угол.

Между тем страшный человек продолжал наступать. Охватившая ее паника напоминала обжигающую волну, зародившуюся в копчике и разлившуюся по всему телу. Зверь смотрел на Корделию так, словно хотел разорвать на части.

Они ведь раньше не встречались, верно? Она его никогда прежде не видела. Тогда откуда такая ненависть? Лишь несколько шагов теперь отделяло ее от человека-зверя.

Корделия не знала, поможет ли ей старая уловка. У нее перед глазами вспышками промелькнули воспоминания детства, мешавшие здраво мыслить. В точности как выстрелы, они перенесли ее на несколько лет назад.

Она набрала в легкие воздух.

— Код два-семь, — выдавила Корделия.

Страшный мужчина замер и пошатнулся, словно его ударили в живот. Открыл рот и закрыл, пытаясь вдохнуть. Цепь с лязгом упала на землю.

Когда он рухнул на четвереньки, Корделия вжалась, сотрясаясь от страха, в боковину стоявшего за ней автомобиля. При звуке щелчка ее взгляд заметался.

— Корделия, — прорычал Берт.

В одном слове — ее имени — крылось слишком многое, но кое-что особенно выделялось. Предупреждение и приговор.

Мир замер.

Даже клубы пыли зависли в воздухе, словно кто-то поставил их на паузу.

Двигался лишь зверь.

Не поднимая головы, он оттолкнулся руками от земли.

Поднял ногу, встал на одно колено.

И вскинул взгляд.

На его лице Корделия увидела свою смерть. Искаженные яростью черты, мертвые глаза.

Мужчина гадюкой бросился вперед. В ту же секунду тело Корделии пронзило болью от сильнейшего столкновения с боковиной автомобиля. Огромная ладонь сжала ее горло, почти полностью обвив его пальцами.

Почувствовав, как ноги оторвались от земли, она заскользила ноющей спиной вверх по металлу.

— А теперь, сука, ты умрешь, — прогремел дребезжащий голос, означавший для Корделии начало конца.

Глава 8. Братья

Берт моргнул. Что там пикнула эта чертова кукла? Что она сделала?

Нет, невозможно. Происходящее казалось нереальным.

Пытаясь сфокусировать зрение, Берт моргнул еще раз. Потом еще. Наконец, картинка обрела резкость. И он увидел, как ступни Корделии отрываются от земли.

— Дог! — резко окликнул Берт.

Безрезультатно.

Ноги Корделии начали подергиваться. Твою мать!

Порой Игнату удавалось в подобных случаях взять под контроль своего стража, вот только Игната здесь не было.

— Игнат! — закричал Берт, понимая, что брату в любом случае не подоспеть.

Нужно было срочно что-то сделать. Превозмогая боль в ноге, Берт так быстро, как только мог, приблизился к Догу, схватил его за предплечье и попытался оттащить назад.

То ли ранение оказалось слишком тяжелым, то ли Дог — слишком сильным, но Берту не только не удалось оторвать его от Корделии, но вообще хоть сколько-нибудь отвлечь от творимого. Проще было бы пальцами отковырнуть кусок скалы от массива.

Корделия захрипела, и Берт испугался. Ему стало все равно, кем она была и откуда. Поражала сама суть ситуации: огромный мужчина у него на глазах душил маленькую женщину.

Контекст потерял значение, и в Берте проснулись ранее спавшие, но от того не менее сильные защитные инстинкты.

— Дог! — в последний раз окликнул он, подняв пистолет и приставив дуло к виску Дога. Естественно, Берт не собирался стрелять, лишь припугнуть.

Но результат снова оказался нулевым.

Тьфу ты. У Берта зазвенело в ушах, когда он увидел, что Корделия, еще недавно сопротивлявшаяся, поникла бессильно в руках Дога. Заметив, что она уже, похоже, теряла сознание, Берт опустил пистолет и нажал на курок, отправив пулю Догу в бедро.

От отдачи Берт покачнулся на слабеющих ногах.

Выстрел оглушил. Содрогнулась даже повисшая в воздухе пыль.

Огромное тело дернулось, пальцы на горле Корделии разжались. Маленьким комком плоти она упала на землю. Изрыгнув трехэтажное ругательство, Дог обеими руками вцепился в свою ногу и резко развернулся. У него раздувались ноздри, верхняя губа приподнялась, изо рта вырвалось низкое рычание.

Все происходящее, выглядевшее так нелепо и сюрреалистично, неожиданно развеселило Берта. Не сдержавшись, он раскатисто расхохотался.

Да, давно ему не было так смешно. Он смеялся и смеялся, пока на глазах не выступили слезы. Просто не смог бы остановиться, даже если бы захотел. Сквозь пелену влаги он видел замершего Дога и приподнявшуюся Корделию, хватавшую ртом воздух.

Почему-то от смеха закружилась голова. Затем Берт ощутил странный холод в конечностях. Мир завращался. Видение запятналось, и смех сменился сдавленными хрипами.