Перекусив, отмыв оба котелка, снабдив проводника запасом питья, Данут пошел искать подходящий материал для древков стрел. Не мудрствуя лукаво, нарезал десяток стеблей рогоза, решив, что сойдет и так. В сражение он не собирается, а в лесу, для двадцати—тридцати шагов — точно сойдет. По дороге прихватил несколько перьев.
То, что Данут увидел по возвращению, ему крайне не понравилось — его мешок валялся развязанным, а Курбада, с довольным видом, доедал кусок сала. Это зрелище привело парня в ярость. И дело не в том, что ему было жалко куска сала, а в том, что это сало взяли без спроса!
Данут терпеть не мог, чтобы кто—то рылся в его вещах, брал без спроса что—то из его имущества. Так повелось с детства. Даже отец никогда не позволил бы себе рыться в его игрушках. На кочах, когда приходилось проводить долгие часы и даже дни в погоне за морским зверем, ни одному из ватажников не пришло бы в голову залезть в чужой вещмешок и достать оттуда хоть луковицу, хоть крупицу соли. С огромным трудом парню удалось подавить в себе желание подойти к проводнику и, как следует дать тому в морду. И плевать, что Курбада его сильнее. В любой драке сила — это не главное. У любого здоровяка на теле столько уязвимых мест, которые, он при всем желании закрыть не сумеет. Вот, если дать фроглинку в нос, а потом добавит ногой по горлу, а потом ...
Год назад, парень бы так и сделал. Но сейчас, после школы, полученной за время скитаний, а особенно, в лагере для молодых орков, он смог сдержать себя. Чем закончится драка, неизвестно. При любом раскладе отношения с проводником будут плохими и, восстановятся ли когда—нибудь, не факт. Поэтому, он молча принялся собирать вещи, а потом сел подальше от проводника.
Вытащив тяжелый сверток с наконечниками, Данут принялся мастерить новые стрелы.
— Эй, парень, — окликнул его озадаченный Курбада, успевший расправиться с салом. — Ты что, обиделся? Хочешь, я тебе копченую щуку дам?
— Нет, не хочу, — хмуро отозвался Данут, прилаживавший к древку наконечник. Дело шло плохо. Черешок не хотел держаться в вырезанном пазу, несмотря на обмотку.
— Ты не сердись, — примирительно сказал проводник. — Я ж не нарочно. Я, после всего этого, как беременная баба — не могу удержаться. Вот, запах сала почуял, так захотелось, сил нет! Представляешь, не смог себя остановить! Да я и в мешок—то почти не залезал, только сало и взял, а оно сверху лежало. Хочешь, открой мой мешок, вытащи чё—нить, будем квиты.
Сравнение с беременной изрядно повеселило Данута, а предложение покопаться в чужом мешке, окончательно смягчило сердце.
— Ладно, забудем, — усмехнулся Данут.
— Что там у тебя? — поинтересовался Курбада. Глянув на непослушный наконечник, усмехнулся: — Не хочет садиться? Ну, мы сейчас твоему горю поможем. Смолы мне немного принеси. — Видя, что парень колеблется, усмехнулся: — Не волнуйся, иди спокойно. Не буду я больше в твоих вещах рыться.
Найти в лесу смолы — плевое дело. Скоро Данут нес к биваку кусок лопуха со смолой.
— Ты пока остальные стрелы насаживай, а я клей излажу, — пообещал Курбада.
И, действительно, пока парень соединял наконечники стрел с древками, проводник успел приготовить «клей», смешав прямо на угольках расплавленную смолу и золу. Скоро уже десяток стрел был годен к делу. Ну, почти годен. До полной готовности требовалось приладить оперение и вырезать выемку под тетиву. Для прочности, по совету проводника, «пяточки» стрел были обмотаны узкой полоской бересты и проклеены.
— Ты землей присыпь, чтобы смола к пальцам не липла, — подсказал Курбада. — Нам бы побольше времени, можно бы разыскать птичьи яйца, я бы тебе настоящий клей сделал.
— А мы клей из рыбьей кости варим, — сообщил Данут, вспоминая жизнь в рыбацком поселке.
— Можно и из кости, — кивнул фроглинг. — Но ее варить долго.
Рыбий клей и на самом деле варится несколько часов, зато им можно клеить все, или почти все. Но тратить столько времени на десяток стрел, смысла не было, не говоря уже о том, что рыбу для клея еще нужно поймать. Будь это на берегу моря, Данут попробовал бы сделать гарпун, или острогу, но здесь, около небольшой речки, где приличной рыбы все равно нет, не стоило и пытаться.
Вечером, когда Данут опять сварил опостылевшую пшенную кашу, Курбада уже не набрасывался на еду, а ел спокойно. Но зато он начал осторожно выспрашивать о прошлом Данута. О том, кто его отец, как оказался в Тангейне. Данут, поначалу подробно рассказывавший о поморском поселке, в котором он вырос, о приходе в город после гибели отца, слегка насторожился, когда проводник упомянул о его бое с ходячими скелетами. И сказал—то бы вроде вскользь, в связи с осадой города норгами и некромантами, но Данут почему—то насторожился, когда проводник упомянул о его путешествии за петролом, и о сражении со скелетами. Тогда, почему же Курбада при первой встрече сказал, что ожидал увидеть маменькина сынка, а о Дануте Таггерте он ничего не знает? Странно. Хотя, может быть, фроглинг просто напускал на себя личину эдакого лесного странника, далекого от дел городской суеты? Вполне возможно. Но все—таки, предпочел не рассказывать проводнику ни о том, что он сам наполовину орк, и что он не просто гонец, посланный к союзникам, а член оркской общины, пусть и находящийся в статусе «воспитанник».
Утром, когда еще не рассвело, оба путника уже шагали вперед, сбивая сапогами хрустящий иней, почему—то образовавшийся за ночь вместо положенной утренней росы. Как сказал Курбада, им предстояло пройти несколько миль по лесу, а потом миновать большую поляну.
Поляна оказалась не просто большой, она была огромной — миль пять в ширину и, неизвестно, сколько в длину. Если бы Курбада не сказал, что это именно поляна, Данут решил бы, что это дорога.
Курбада поднял руку в предостерегающем жесте, но Данут и так понял, что следует пока лечь и затаится, чтобы не привлекать к себе внимания, травоядных животных, но более опасных, чем волк или медведь.
Через поляну шло огромное стадо зубров. Впереди шли матерые самцы, способные затоптать не то, что двух странников, а рыцарскую конницу, за ними трусили молодые бычки, не вошедшие в зрелость, потом самки с телятами, а замыкали ослабевшие и старые особи. Сотни копыт вбивали зеленую траву в землю, превращая поляну в грязное месиво. От куч помета исходил удушающий запах, перебивающий все остальные запахи.
На приличном расстоянии от стада шли волки. Считается, что летом волки не сбиваются в стаи, а ходят поодиночке, но эти не могли отказать себе в искушении следовать за стадом, подбирая слишком старых, или больных, или просто неосторожный молодняк, отставший от стада.
Зубры ушли далеко, но в безветренном воздухе стоял противный запах, на который слетались мириады мух. Через поляну приходилось идти осторожно, чтобы не вляпаться в какую—нибудь кучу.
Пройдя по лесу несколько миль, путники насторожились, услышав впереди необычные звуки — шипение и, странное подтявкивание, напоминавшее неуклюжий смех.
Подойдя ближе, глазам Данута и Курбада предстала такая картина — возле поваленного дерева отчаянно шипела рысь, а вокруг нее полукругом расположилось четверо волков. Время от времени один из волков имитировал атаку спереди, а другой нападал сзади. Потом серые менялись.
Судя по всему — рысь попала в беду, угодив передней лапой не то в капкан, не то в расщелину, из которой она не могла выбраться, а волки, воспользовавшись ее беззащитностью, просто издевались над бедной кошкой. Рысь отчаянно шипела, замахивалась лапой, изворачивалась, пытаясь выскочить из тисков, но не могла сдвинуться с места, что чрезвычайно забавляло волков.
В обычное время, волк не рискнул бы сразиться с рысью один на один, а большая кошка, встретившись со стаей волков, предпочитает отсидеться на дереве. Похоже, рысь была еще совсем юной, недавно расставшаяся с мамкой и выпущенная во взрослую жизнь. И волки, судя по всему, тоже еще молодые. Очень даже возможно, что они шли вместе со стаей за стадом зубров, но откололись от «основных сил» и ушли искать приключений. Рысь, хотя и сопротивлялась, но уже начала уставать и, скорее всего, ее хватит ненадолго.
