Забравшись по ясеневым лесенкам на небольшой холм с полями белого Асфоделуса, по правую руку, в низу, они видели перекрёсток трёх путей, где Минос, Эак и Радамант громко общались между собой, не стесняясь жестикулировать и постоянно ходя в разные стороны. Они судили, по каким путям каждой душе стоит идти. Разобрать ни едного слова не представлялось возможным, и с такого расстояния это было похоже на театр с тремя актёрами и сотнями зрителей, или городской форум на далёком расстоянии.

Ценутрион замечал, что в аиде у многих нет кожи. Скелет вёл дорогами, на которых не встречались души, но те, что он видел были разными. Кто то был полупрозрачным скелетом, кто то полуразложившимся, а кто то совершенно не имел кожи и поверхность тела была полностью оголённой для внешнего мира. Красная, с белыми прожилками. Обесчеловеченная душа с содранной кожей.

На суде центурион осматривал все души, что мог разглядеть и внимательно искал свою жену, хотя и сомневался, что спустя целый год сможет увидеть её тут, на суде. Скелет не стал торопить Фавста от просмотра спектакля, а смотрел вместе с ним. Понять по его золотому черепу интерес, безразличие или скукоту было невозможно. Скелет лишь скрестил руки на груди и смотрел вниз, вместе с римлянином. Каждый из судей направлял душу по своему направлению, после вынесения решения, а затем призрак души, его гений, вёл безтелестного по тропинке, c пределанной к спине, или груди табличкой. Сам процесс практически не менялся и был рутинным и однообразным. Отчего невероятно быстрым и отточеным.

Дальше в пути, cкелет свернул куда то в тёмную сторону, без освещения и тропинок, практическу полностью закрытую сверху с двух сторон cвисающими по бокам скалами. Это был величественный и красивый храм. Храм Персефоны, как сказал, позже скелет. Подойдя к задней части величественного храма они увидели одинокую дверь. Скелет остановился и хохоча сказал :

–Если бы не твои вздохи, то я бы подумал, что ты и вправду умер, хех. Так, слушай внимательно!,– оттопырив палец, говорил скелет,– Когда мы войдём в дверь и взоры Персефоны падут на тебя, начинай говорить:

«Я душа прихожу чистая из чистых, о царица преисподних – Персефона, о Эвклей-Эвбулей и другие бессмертные боги, привет вам! Я также горжусь происхождением от вашего счастливого рода. Я понесла возмездие за дела отнюдь не праведные: то ли Мойра сразила меня, то ли Зевс-громовержец. А теперь я прихожу просительницей к пречистой Персефоне, дабы она благословила меня на путь. Я имею этот дар памяти, воспетый у людей».

– Если нас примет Персефона с благодушием, то она скажет: «Счастливый и блаженный, ты по закону станешь бессмертным богом вместо смертного!». Ты же ответь с поклоном: «Я – пока не козлёнок – в молоко пока не упал.». « Радуйся, радуйся, радуйся! », завершит Персефона.

–Запомни,– говорил, скелеть чуть ли не тыкая костлявым пальцем в лоб- ПОКА НЕ козлёнок, в молоко ПОКА НЕ упал. Иначе душу твою отправят в бесконечно холодные дали к огромному шару из негаснущих сияющих огней.

Фавст закивал и принялся повторять фразы по нсеколько раз, шагая от двери к скелету, и обратно.

Спустя время он сказал:

–Я думаю, что готов.

Затем скелёт подошёл к в двери, открыл её и пропустил вперёд Фавста. Он поднял глаза и увидел невероятных размеров статуи, позолоченные своды храма, коринфские колонны, украшенные акантом и окружающий всё внутреннее пространство, потемневший мрамор. На плитах стояли различные вазы с изображениями колеса и Плутона. На других, Прозерпина встречала сменяемость времён года. Зал её был квадратный и по стенам распологались каменные скамьи в восемь рядов. Пока они шли вперед, чтобы встать перед лицом огромной статуи, центурион вспомнил историю, которую рассказывал своей жене Элизии о “рождении” аканта, как украшения для коринфского ордера. Коринфский ордер был изобретен Каллимахом, греческим архитектором и скульптором, которого вдохновил вид корзины для пожертвований, оставленной на могиле молодой девушки. Поверх корзины была положена квадратная плитка, чтобы защитить их от непогоды. Растение аканта проросло сквозь плетеную корзину, смешав свои колючие, глубоко вырезанные листья с плетением корзины.

Якобы, в далёкие времена, на острове Коринф жила девушка, удивительной красоты. Она была настолько хороша, что возгордившись, заявила, что прекраснее самой богини Афродиты. Ревнивая богиня не оставила это заявление без внимания, и при первой же возможности отомстила. Девушка встретила прекрасного юношу, они назначили свадьбу, но прямо накануне бракосочетания невеста умерла. Безутешные родственники провели похоронный обряд, а на могиле оставили закрытую крышкой корзину с поминальной трапезой. Прошло время. Росток аканта пробил днище корзины, и пустил ветви. Но поскольку тоненькие побеги не могли приподнять крышку корзины, то они, извиваясь, стали прорастать сквозь прутья, пуская молодые листочки. Тогда же в некрополь, случайно забрёл архитектор Каллимах. Он увидев корзину с проросшей сквозь неё листвой аканта и вдохновился на создание колонн с подобным украшенинем.

Встав в центр, перед огромной фигурой и задрав голову вверх, Фавст прочистил горло и начал говорить :

–Я душа…что пришла самая чистая из самых чистых…кхм…

Фавст оборачивался на скелета, проходил глазами по стенам, по золотым орнаментам в видей оленей и цветов, скрещивал руки, словно ему вновь 18 и он вспоминает команды перед центурией и своей контуберналией.

–О царица Персефона преисподних Эвфлебфвлейа-Эфбуфлеба....и других бессмертных богов! Привет вам! Я понёс возмездие… Я имею в виду понесла, душа возмездие за дела отнюдь не праведные. То ли Мойра сразила меня, то ли Зевс-громовержец.

Ближе к концу, Фавст вновь повернулся к скелету и увидел, как он не находил себе место и не знал куда деть свои руки. То ли от позора, то ли боясь провала римлянина.

–Теперь прихожу я к тебе, о Персефона, дабы ты благосклонно послала меня в обитель святых. Я имею этот дар памяти…воспетый у людей.

Тут же, после заключительных слов, огромная статуя богини встала с места и улыбаясь произнесла шёлковым, но пронзающим своим громом всё – голосом: “Счастливый и блаженный! Ты по закону станешь бессмертным богом вместо смертного!»

Затем кланяясь отвечал Фавст : «Я – пока не козлёнок – в молоко пока не упал.». Она отвечала – “Радуйся, радуйся, радуйся!

Затем всё смолкло, но простояв кланяясь ещё несколько секунд, центурион опять повернулся к скелету и увидел, что он в замешательстве. Его голова опиралась на руку, а сам он опирался на колонну и смотрел на центуриона в полном молчании. Даже без кожи было понятно, что он ожидал другого исхода. Он был то ли шокирован, то ли напуган.

А следом он сказал, растерянным голосом:

–Ты же всё пустил по фене…Кк-как боги это позволили?

– Но я сказал почти всё правильно.

– С ошибками! Казалось бы маленькие неточности, но боги относятся к ним жестоко и требуют точности исполнения!

– Я признаю, что запинался и допускал где то ошибки,но нас....меня никуда не отправили, и Прозерпина, или как ты говоришь “Персефона” даже заулыбалась.

– Она часто изображается с улыбкой. А маленькими неточностями ты называешь то, как извратил имя Эвклей-Эвбулей?

Скелет продолжал что то раздражённо тороторить и размахивать руками, но Фавст его перебил :

– Я понимаю,что тебя, вероятно, я поставил в опасную ситуацию, возможно, даже подставил, так как лишь благодаря тебе я могу видеть всё то, что вижу и за мной не охотятся те, кто предостеригает вход живым. Ты мой, cвоего рода, спаситель, что появившись в нужное время, что там, в лесу, что тут, охраняющий меня. Поэтому спасибо тебе и извини!

Челюсь скелета приоткрылась и он тут же замолчал и опустил руки, словно подобные слова слышит в первый раз. Он хотел что то сказать, но всё никак не мог собраться со словами . Челюсь его то закрывалась, то открывалась, но в итоге он просто покланился Персефоне, развернулся и вышел из храма, ничего не сказав. Фавст повернулся к богине, чтобы посмотреть напоследок на необычайную красоту храма и самой богини и заметил,что глаза её поднялись и устремились чють выше горизонта. Лицо же исполненное улыбкой так и застыло.