Весьма показательно, что если племена хаято оказались окончательно покоренными уже в начале VIII в., то на севере Хонсю̄ только сёгунат Токугава (XVII-XIX вв.) окончательно «замирил» местное население. До этого на протяжении всего средневековья граница между Японией и не-Японией фактически проходила по реке
Коромогава (совр. префектура Иватэ).
Восстания на севере Японии, связанные, как правило, с нежеланием участвовать в трудовых мобилизациях и строительных работах, периодически вспыхивали на протяжении всего VIII в., и японцы неоднократно снаряжали против эмиси военные экспедиции. По сообщению источников, наиболее многочисленный экспедиционный корпус насчитывал не много не мало 100 тыс. чел. [что, впрочем, вряд ли следует понимать буквально].
Постепенно активная военная деятельность по покорению севера Хонсю̄ пошла на убыль, что отчетливо проявилось после отмены в 805 г. очередной экспедиции. Двор Ямато фактически оставил попытки насильственной интеграции севера, и объектом его «цивилизаторской» деятельности стали менее удаленные районы. Изменение политики в отношении эмиси вполне вписывалось в общую тенденцию культурной эволюции, характеризовавшуюся нарастанием интровертности. Более полное развитие эта тенденция получила в период Хэйан, характеризовавшийся в целом мирными процессами освоения внутреннего пространства и значительной потерей интереса к внешнему миру.
Крепнущее государственное самосознание Ямато проявлялось во многих областях. Перед правителями Ямато стояла трудная задача: создание «цивилизованного» (по китайским и корейским меркам) государства, т. е. включение Ямато в сложившийся дальневосточный мир на равноправных (как минимум) основаниях при сохранении собственного «лица».
Весьма символичным с этой точки зрения было изменение титула правителя. Если ранее правитель Ямато именовался о̄кими (японское чтение китайских иероглифов «великий ван», что предполагало вассальные отношения с Китаем), то в конце VII в. (вероятно, в правление Тэмму) стал последовательно употребляться китайский астрологический термин тянь хуан (яп. тэнно̄), обозначавший небесного императора или же Полярную звезду. В Японии в соответствии с местными культурными традициями, актуализировавшими в первую очередь генеалогическую семантику, данный термин понимался прежде всего как «сын Неба».
Согласно даосским представлениям, тянь хуан-тэнно̄ пребывал в небесном «фиолетовом дворце» (фиолетовый — цвет, обозначавший наибольшую сакральность), откуда он управлял даосскими мудрецами (чжэньжэнь; яп. чтение махито). Понятие «мудрец» вошло в употребление во второй половине VII в. Так, посмертное японское имя императора Тэмму было Ама-но Нунахара Оки-но Махито, где «Оки» (кит. Инчжоу) — одна из священных даосских островов-гор, где обитали бессмертные. Первый по значимости ранг-кабанэ после реформы Тэмму также назывался «махито», а неотъемлемыми атрибутами верховного правителя считались зеркало и меч — важные предметы даосского ритуала. Таким образом, при формировании японской модели государственности даосским представлениям принадлежала очень значительная роль: двор Ямато представал как зеркальное отражение идеального даосского «небесного» миропорядка. Следует, однако, заметить, что заимствования из Китая были избирательными и не носили систематического характера. Вместе с давно вошедшим в практику обозначением подведомственной государю территории как «Поднебесная» (что также считалось прерогативой китайского императора) терминологическая пара тэнно. Поднебесная должна была указывать на одинаковый статус правителей Ямато и Китая. Отчетливо отдавая себе отчет в том, что она создает государство, основанное на новых принципах, правящая элита решила также сменить его название. Если до VIII в. японцы называли свою страну Ямато, то в 702 г. мы впервые встречаемся с топонимом «Япония» («Нихон» или «Ниппон», что буквально означает («Присолнечная страна»). Именно так назвал свою страну Авата-но Махито, отправленный послом в танский Китай и произведший там большое впечатление своей образованностью («Махито любит читать канонические книги и исторические сочинения, пишет и толкует, манеры — превосходны»). Танская хроника также отмечала: «Япония — другое название Ямато. Эта страна находится там, где восходит солнце, и потому ей дали название Япония». При этом отмечалось, что топоним Ямато японцам «не нравится».
Меняя название государства, двор Ямато желал
подчеркнуть, что отныне Китай имеет дело с обновленной страной, жизнь в которой устроена на «цивилизованный» манер (напомним, что непосредственно перед отправкой японского посольства был введен в действие законодательный свод «Тайхо рицурё»). Само новое название — «Присолнечная (т. е. лежащая на востоке) страна» — явно корреспондировало (как своим двухсоставным иероглифическим обозначением, так и принципом названия, исходящим из положения в пространстве) с самоназванием Китая — «Срединная страна» (яп. «Тюгоку»), т. е. в акте переименования содержался «интернационализирующий» элемент.
Для китайских пространственных представлений наиболее характерна ориентация по оси север-юг, связанная с северным расположением обиталища обожествленной ипостаси первобытной единой субстанции, расположенной в виде звезды на северном небосклоне (кит. Тай и. яп. Тайицу), откуда и происходит управление Поднебесной. Сам же китайский император должен был повелевать Поднебесной, обратившись лицом к югу.
Что касается древней Японии, то в «Кодзики» и «Нихон сёки» наиболее часто указывалось направление на восток или на запад, т. е. основная горизонтальная ось мира проводилась именно по этой линии, причем восток считался «счастливым» направлением, а запад — «несчастливым» (именно на западе располагалась «страна мертвых» — «ёми-но куни»). В синтоистском ритуале противопоставление восток-запад также имеет первостепенное значение.
Ни в буддизме, ни в китайской религиозно-философской традиции восток не имел того значения, которое он приобрел в Японии. Китайская хроника «Суй-шу» сообщает, что китайский император пришел в страшное негодование, получив послание Суйко, в котором Ямато ассоциировало себя с востоком («Сын Неба страны, где восходит солнце, обращается с посланием к Сыну Неба страны, где солнце заходит»). Обычно в этом эпизоде видят только недовольство уравниванием статуса правителей Китая и Японии, но, возможно, гнев китайского императора был вызван и тем, что данная формулировка игнорировала «срединное» положение Китая в геополитической модели мира, характерной чертой которой было помещение собственной страны (которой в лице государя приписывалась роль носителя абсолютной благодати) в центре Поднебесной.
Кроме того, Япония попыталась «примерить» на себя китайскую геополитическую модель. Поэтому японские хронисты не слишком часто, но все-таки использовали термин «срединная страна» по отношению к Японии. Согласно китайской геополитической модели, «срединная страна», должна была быть окружена «варварскими» странами и народами. Среди них существовало несколько градаций. Сам Китай при этом именовался «великой страной Тан» и попадал в категорию «соседней страны», в то время как Силла и Бохай относились к «дальним соседям», обязанным приносить дань. И те, и другие не находились под благодетельным влиянием государя, но имели возможность «вернуться» к нему. Поэтому переселенцев в Японию именовали «кикадзин», т. е. «вернувшиеся к культурности».
Такая модель вела к возникновению определенных противоречий в японской внешней политике. Так, хотя Танская империя попадала в разряд стран, не подверженных «цивилизующему» влиянию тэнно, Япония приносила ей дань. Поэтому акт переименования государства был призван прежде всего подчеркнуть самостоятельность страны и ее независимость от Китая, поскольку те страны, правители которых получали инвеституру при дворе китайского императора, не имели права ни на введение собственного законодательства (скажем, Силла такого законодательства не имело), ни на использование собственных девизов правления (в Японии регулярное применение девизов правления началось с 701 г. — «Тайхо» — «Великое сокровище»), ни на несанкционированное изменение названия страны.
