Поначалу Бохай пыталось превратить Японию в своего военно-дипломатического союзника, однако со второй половины VIII в. р контактах двух стран стали превалировать церемониальные и торгово-обменные цели. Бохайские посольства преподносили японскому двору меха, женьшень, мед, а японские — продукты ткачества и лаковые изделия. Из Японии, начиная с 728 г., в Бохай было отправлено 13 миссий (т. е. приблизительно столько же, сколько и в Китай), последняя из которых датируется 811 г. Япония использовала бохайские посольства и свои посольства в Бохай для получения информации о событиях на Корейском п-ове и в Китае, а также для отработки маршрута в Китай через территорию этого государства (не было осуществлено) в связи с враждебными отношениями с Силла.
Бохай оставалось единственным государством, с которым Япония продолжала поддерживать посольские контакты вплоть до его крушения в 922 г. При этом следует отметить, что эти контакты были односторонними — посольства посылало только Бохайское государство. Последний официальный контакт с Силла датируется 779 г., с Танской империей — в 838 г. После смерти Сё̄току, когда после череды императоров-потомков Тэмму воцарилась линия, ведущая свое происхождение от Тэнти, Япония умерила свои «имперские амбиции» на международной арене и все больше стала придерживаться «изоляционистского» курса, обусловленного как ее географическим положением и типом хозяйственной адаптации, так и конкретными историческими обстоятельствами, которые обусловили быстрое выпадение Японии из системы международных отношений на Дальнем Востоке.
Прежде всего, исчезло ощущение угрозы, исходящей с материка. И Танская империя, и Силла были озабочены прежде всего своими внутриполитическими проблемами. Показательно, что в 792 г., т. е. в самый разгар военных кампаний против эмиси, Япония резко сократила свою армию. Воинская повинность была отменена повсюду за исключением районов непосредственного контакта с эмиси (провинции Муцу, Дэва, о-в Садо) и региона Сайкайдо.
Представление Японии о себе, как о местном гегемоне, также утратило свою актуальность. Когда в 918 г. было воссоздано государство Корё (Когурё), покорившее Силла в 935 г. и объединившее таким образом Корейский п-ов, то оно пожелало восстановить официальные контакты с Японией и даже обязалось приносить дань. Однако осознавшая свою самодостаточность Япония это предложение отвергла. Не обменивалась Япония посольствами и с наследницей Тан — Сунской империей. Это, однако, не означало прекращения морской торговли, которая перешла в руки прежде всего китайских и корейских (но не японских) купцов.
Наиболее многочисленные личные контакты японцев с носителями континентальной культуры были связаны не с посольствами, а с мощным потоком переселенцев с Корейского п-ова, вызванным крушением государств Пэкче (663) и Когурё (668), когда Силла удалось объединить Корею. Как свидетельствуют генеалогические списки «Синсэн сёдзироку» (815), около пятой части высшей элиты японского общества — были недавними выходцами с Корейского п-ова.
Прибывшие из более высокоразвитых государств иммигранты, естественно, представляли собой незаменимые кадры для государственно-культурного строительства. Кроме того, японцы предпринимали активные усилия по привлечению специалистов, в услугах которых они были заинтересованы. Хорошим примером подобных усилий может послужить история переселения китайского монаха по имени Гандзин, которому в сопровождении японских посланцев удалось достичь Японии лишь после пяти попыток, предпринятых в 742–754 гг. (предыдущие были неудачны из-за нападений пиратов и неблагоприятных погодных условий).
Проявляя неоспоримый интерес к материковому опыту (в первую очередь — китайскому), заимствуя в очень значительной степени китайские образцы государственного строительства, японцы педали это прежде всего с помощью письменной информации и — поначалу в значительной степени руками уже готовых кадров из Китая и Кореи.
Оценивая в целом характер связей Японии с внешним миром, следует отметить, что обмен между Японией и материком осуществлялся прежде всего в информационной, а не торговой сфере (товарный обмен ограничивался предметами роскоши). Японцев значительно больше интересовали идеи, know-how, а не готовые к употреблению продукты. При этом их интерес практически исчерпывался Китаем, Кореей и Бохай. Так, первая попытка непосредственно проникнуть на родину буддизма в Индию — была предпринята лишь во второй половине IX в. сыном императора Хэйдзэй принцем Такаока, который умер в пути.
«Внешний мир», о котором говорилось выше, лежал за морем. Но существовал и сухопутный внешний мир. Это были, во-первых, племена юга о-ва Кюсю (хаято) и, во-вторых племена эмиси на севере о-ва Хонсю.
Хотя хаято и эмиси номинально и проживали на территории, находившейся под «цивилизующим» влиянием японского правителя, приносили ему дань и формально входили в состав податного населения, они (в противоречии с китайской геополитической моделью) считались «варварами». Хаято относились к «южным варварам», а эмиси — к «восточным» (обитатели той части северного Хонсю̄, которая обращена к Тихому океану) и «северным» (побережье Японского моря). Поэтому по отношению к ним и были возможны меры силового воздействия (посылка войск). Особенно настойчиво эта силовая политика проводилась на севере Хонсю̄.
Хотя имперские амбиции правящей элиты нарской Японии подталкивали ее к военной экспансии на северо-восток, с рациональной точки зрения эмиси не представляли для японцев какого-либо интереса. Они не обладали сколько-нибудь важной для японцев культурной информацией, ибо находились на значительно более низкой стадии общественного развития. Земли эмиси также были малопривлекательны для японцев, поскольку не представляли ценности с точки зрения развития на них рисоводства. Тем не менее, в VII–VIII вв. Япония, находившаяся под влиянием китайской геополитической модели, пыталась проводить на севере Хонсю политику ассимиляции местных племен. Покорение и интеграция эмиси протекали со значительными осложнениями: эмиси не восприняли рисоводство и весь связанный с ним культурный комплекс. Кроме того, эмиси были решительно настроены на защиту своей независимости и весьма неплохо экипированы в военном отношении. Они обладали конницей и даже собственным железоделательным производством.
Ассимиляторская политика Японии по отношению к эмиси сводилась к трем основным направлениям:
I) Масштабное насильственное переселение на север обитателей центральной Японии. Документированное количество таких переселенцев составляет: для первой половины VIII в. — более 1800 дворов, для второй половины — более 19 тыс. дворов. Переселенцы были освобождены от несения трудовой повинности (в связи с невозможностью или малой продуктивностью рисоводства ирригационные сооружения в областях обитания эмиси не возводились), но несли воинскую повинность, поскольку этот регион рассматривался как северная граница Ямато.
II) Дифференцированная политика по отношению к самим эмиси, а именно поощрение тех, кто признавал суверенитет государя Ямато и вооруженное подавление непокорных. «Политика пряника» включала в себя устройство пиров, раздачу подарков, пожалование рангов и государственных наград кунъи вождям. Кроме того, эмиси, признававшие верховенство двора Ямато, были освобождены от налогообложения, но привлекались для строительства крепостей и в качестве пограничных стражей. Вместо принятых в собственно Ямато налогов эмиси доставляли дань (морскую капусту, лошадей, шкуры) в Нара или же местным чиновникам. Эта дань имела скорее не экономическое, а символическое значения и служила выражением покорности.
III) Переселение части эмиси с севера в другие регионы Ямато (исключая внутренние провинции). Пожалуй, эта мера наиболее ясно указывала на планы власти по культурной и экономической ассимиляции эмиси.
Политика Ямато по отношению к хаято на юге Кюсю характеризовалась в целом тем же комплексом мероприятий, но с одним существенным дополнением: интеграция хаято в общеяпонскую культуру (культуру Ямато) была более полной, что, вероятно, было связано в первую очередь с полноформатным развитием заливного рисоводства в этом регионе. Жестоко подавленные восстания хаято 713 и 720 гг. были фактически последними их выступлениями против японского господства, после чего отношения японцев с обитателями южного Кюсю перешли в политическую и экономическую плоскость.
