— Это ты, Бирессиа не понимаешь. Не понимаешь, что во многом наша судьба здесь. Ты так же беспечна, как мой брат. Зачем ты вызвалась меня сопровождать? Разве для одних игр?
— Не надо так говорить, Коралисс, — амфитрита подошла ближе и приложила палец к его губам. — Я хотела, чтобы тебе было хорошо. Чтобы не было одиноко. И еще… ведь я люблю тебя. А ты стал совсем другим.
— Я такой же, как всегда. Только я тоже хочу. Хочу, чтобы всем было хорошо. Чтобы ни мои, ни твои дети, и никто более из нашего морского народа не был более пищей Аасфиру, — он поцеловал ее палец и, выронив ивовый прутик, встал.
— Да, ты с детства думал обо всех нас. Я помню, зачем мы здесь, — Бирессиа смущенно оглянулась на выступы рифов, где, подставляя гибкие тела солнцу, плавали ее подруги. — Но зачем снова пытать богов? Ведь мэги рано или поздно отправится туда. Уже не от нас зависит, чем закончится ее встреча с чудовищем. Не от нас, Коралисс. Просто смирись. Даже Эриса не властна над будущим — хитрая Рая и Звезды держат эти нити, а мы, как вода, можем лишь сердиться или радоваться случившемуся.
— Не совсем так, Бисс, — он положил руку на ее маленькое плечо и тоже повернулся к морю, любуясь блеском утреннего солнца в волнах. — От того, что думаем и делаем мы, тоже зависит, каким будет узор из той пряжи. Я должен последовать за мэги Пэй — Эриса дала мне знак.
— Ты врешь. Ты сам этого хочешь. Очень, очень хочешь! — в глазах Бирессии появились иглы страха, она тут же вспомнила знаки на воде, которые чертила вечером сама, проклятые знаки, сплетавшиеся в слова любви, будто два истомленных тела — Коралисса и земной девы. — Днем и ночью ты думаешь только о ней! Только она тебе нужна на этом берегу! Из-за нее мы здесь! Коралисс! — амфитрита прижалась к нему, гладя перепончатой ладонью его живот. — Поверь мне. Пожалуйста, поверь. Она занята одной собой. Она Леоса, нашего милого доброго Леоса, оставила умирать на камнях. Она не знает, что такое тепло и любовь. От нее всем достается только беда.
— Зря ты так, Бирессиа. Астра поможет нам. Ведь ты сама читала слова пророчества. Если хочешь играть, то пойдем, — амфитрион взял ее ладонь и потянул к морю.
— Нет уж, теперь мое время быть в печали. Веселись сам! — она вырвалась и, шлепая пятками по мокрому песку, отбежала в сторону. Опустившись, на камни, серые, будто акульи плавники, прижавшись подбородком к коленям, амфитрита смотрела вдаль. Где-то там далеко на юго-западе, было теплое море, коралловые сады и островки золотистого песка, здесь же — только холод, боль и обида.
Протяжная нота, извлеченная из раковины ихтионита, разнеслась над волнами, поднялась высоко и пошла озорным переливом, таким не похожим на песни морских людей, потом вдруг прервалась хрипом — музыкант снова настойчиво старался подчинить незнакомый инструмент.
— Леос, иди сюда, Леос! — повернувшись, позвала Бирессиа. — Ну, иди, я же знаю, где ты.
Бард сбежал по тропинке, петлявшей между скал. Заметив в его руках раковину ихтионита, Бирессиа снисходительно улыбнулась.
— Учишься играть? — она кивнула на извитой перламутровый панцирь. — Очень неплохо для человека, который пробует это только второй день. Садись-ка рядом со мной.
Он опустился на камни, бережно положив рядом непослушный инструмент. Под ребрами, там, где прежде сочилась кровью жуткая рана, кольнуло глубоко и заныло, но эта боль была вполне выносима, будто мутная память, пришедшая из другой жизни. Бард мог ходить, даже бегать, все еще удивляясь лекарскому волшебству амфитритов. Море плескалось у его ног, щекотно облизывая пятки, от солнечных отблесков, метавшихся в воде, день казался прекрасным.
— Сегодня покину вас. Только не сердись, Бирессиа, — Леос прислонился к ней, с блаженством ощущая ее прохладное гладкое тело. — Теперь я совсем здоров. Словно родился снова. Знаю, знаю, что всем обязан тебе, — он обнял ее, задержав дыхание и взгляд на ее красивом лице с маленьким носом, по-детски пухлыми приоткрывшимися губами. — Я всегда буду помнить тебя. Как только увижу море, мне будут видеться твои глаза. Как услышу, журчание воды, мне будет чудиться твой ласковый голос. Цветы и небо мне будут напоминать о тебе всякий раз. И все песни, которые я сложу, — в них будешь ты.
— Я тоже буду вспоминать о тебе. Буду часто вспоминать твои слова. Только зачем ты уходишь? Не надо, — она взяла его ладонь, большую, теплую, как южное солнце, и положила себе на грудь. — Не уходи. Тебе будет хорошо со мной. Клянусь, бард, лучше, чем с любой из земных женщин.
— Мне нужно скорее в Иальс. Я бы ушел этой ночью, если бы не боялся, что ты обидишься.
— Зачем, Леос? Пыльный, грязный город с толпами злых людей. Зачем? — спросила она, уже зная ответ и чувствуя, как поднимается горькая волна обиды.
— Я хочу увидеть ее. Не могу больше ждать. Прости… — он отвел со лба амфитриты синеватую, мокрую прядь. — Милая Бирессиа, прости.
— Я же сказала, мэги не нужна твоя помощь. И ты ей не нужен. Воин с быстрым мечом спас ее в тот вечер. Но и он ей не нужен. Мэги Астре не нужен никто. Понимаешь? — амфитрита встряхнула его за плечо, глядя жалобно глядя зеленоватыми, прозрачными, как слезы глазами. — Прошу, забудь о ней. Представь, что ты умер и родился снова там, где ее больше нет. А пойдешь за ней — ничего не будет хорошего, кроме слез твоих и моих.
— Откуда ты знаешь? Откуда вы знаете столько о людях на берегу? — на какой-то миг ему показалось, что все ее слова — правда, самая ясная, нашептанная морской богиней, но от этого только еще сильнее захотелось бежать в Иальс, скорее отыскать Астру и… никто не знает, что будет потом.
— Откуда знаем?.. Вода знает. Она в тебе и во мне. В листьях на дереве, в этом камне и в небе каплями дождя. Она везде. Уходит и снова возвращается в море. Вода знает все, нужно только уметь слушать ее. А ты послушай меня, — она прижалась к нему и поцеловала его губы влажно и мягко. — Не ходи в Иальс. Хочешь, поплывем вместе на юг? Обнимем друг друга и поплывем к теплому морю. Я покажу тебе коралловый лес, прекрасные сады Эрисы. Покажу наши дворцы и великолепную Атрию.
— Я должен сначала пойти в Иальс, — упрямо сказал бард. — Должен. Может быть, позже вернусь, если действительно, как ты говоришь, она прогонит меня. Но сейчас я могу думать только о ней. Астра Пэй, — произнес он, будто пропел, вслушиваясь в звук ее имени.
— Ах… — амфитрита поднялась и отбросила раковину ихтионита ногой. — Хорошо же! Иди за своей Астрой Пэй. Но знай, бард, не будет тебе счастья и покоя. И то, что ты ищешь, уходя сейчас, ты тоже не получишь, глупый, смешной бард! Я же сказала — ей не нужен никто!
Она бросилась в воду, плеснув, как большая рыба. Леос смотрел на гибкие движения голубоватых рук и на темные волосы, плывущие в воде извиваясь, будто ленты водорослей, и ему отчего-то хотелось броситься следом, не думать о том, что так сильно тревожило, мучило вчера и сегодня.
— Может быть, зря я родился снова? — прошептал он. — Зачем мне самый сказочный мир без нее?! Без Астры Пэй — милой принцессы чудес…
Бард поднял раковину; увидев тонкую трещину, расколовшую перламутровую поверхность, печально качнул головой. Он встал и, сунув инструмент амфитритов за пояс, зашагал к Иальсу. По пути к городским стенам, показавшимся за пролеском, пальцы его скользили по разбитой раковине, и он улыбался, вспоминая рассказ мэги о песнях морских волн, которые она любила слушать в детстве. Иногда откуда-то из листвы мерещились влажные глаза Бирессии, следом слышались ее слова, и тогда сердце болело сильнее, чем кровавая рана от пиратского меча.
Тяжело груженая повозка, завалившаяся набок, перекрывала дорогу, и прохожие ругались, пробираясь обочиной, цепляясь одеждой о колючие кусты. Не отвечая на крики и тычки, возница-гном мрачно топорщил бороду, желтую, похожую на растрепанный веник.
Стражникам пришлось открывать вторую створку ворот, и громче всех поносить глупого гнома, устроившего им с утра такую неприятность. Сам господин Сирс казарменный смотритель, вышел, кутаясь в серый плащ, крикнул сорванным хриплым голосом:
