Вот остался позади Манеж, к которому ещё не приложил и, надеюсь, никогда и не приложит свои шаловливые ручонки «гениальный» скульптор – дитя Кавказа, и мы сворачиваем на Воздвиженку… Батюшки мои, а народищу-то, народищу!.. Нет, если так и дальше пойдёт – придётся, по методе ХХ века, расчищать улицы для проезда императорского кортежа. Да и безопаснее будет… Блин, опять я про безопасность!

Именно в этот момент, когда мне в голову приходит мысль о приобретённой паранойе, на улице гремит выстрел. Выстрел? Это было настолько неожиданно, что сначала я решил – это лопнула шина. Или кучер проезжающего мимо ландо щёлкнул кнутом. Но тут грохнуло ещё несколько раз – чуть ли не полдесятка стрелков торопливо освобождали барабаны своих «Кистеней». Явно не «Клевцов» – те молотят гораздо громче. Да, что же это? Покушение?!!

По кузову «Жигулей» простучали несколько пуль. Машину резко бросило вправо. Чёрт, нам что – покрышку продырявили?.. И не одну – правый борт ощутимо «присел». Вот ты ж бляха-муха!.. Нас несёт боком прямо на стену дома, хорошо хоть скорость невысокая и впечататься так, чтобы автомобиль в лепёшку, а пассажиры – всмятку, не выйдет. Но удар всё равно на несколько секунд вышибает из меня дух. Пока я, как вытащенная из воды щука, хватаю ртом внезапно ставший слишком плотным воздух, сзади загремели автоматные очереди, послышался дикий казачий свист. Это лейб-конвой вступает в игру. Интересно, а я чего сижу, как контуженный? У меня ведь тоже оружие есть! В кармане мундира лежит никелированный револьвер «Стилет». Вот сейчас достану и…

Додумать я уже не успеваю. И хоть что-нибудь сделать – тоже. Дверцы «Жигулей» распахиваются одновременно с обеих сторон, и в салон влетают Шелихов и урядник Брюшкин. Они мгновенно валят меня на пол салона, и, прикрыв своими телами мою царственную особу, хором орут на водителя:

– Назад! В господа бога душу мать! Назад!

Но водила и без их криков уже сдаёт назад и на продырявленных шинах ползёт прочь, надо полагать – к Боровицким воротам. Тут по кузову щёлкает ещё несколько раз. Мне на голову сыплются мелкие осколки закалённых стёкол, тело урядника обмякает, движок «Жигулей» начинает «троить». Лязг «голых», полностью «разувшихся», стальных колёсных дисков заполняет, кажется, весь салон. Шелихов тихонько матерится, водитель громко читает молитву, только Брюшкин молчит, всё сильнее придавливая меня к полу.

Сразу за Боровицкими воротами меня наконец отпускают и позволяют сесть на сиденье. Я торопливо извлекаю из кармана револьвер, который так и норовит зацепиться курком за подкладку мундира. Но явной опасности уже нет – с пассажирского места видны только спины моих бойцов и кремлёвские стены. Тогда я вылезаю из «Жигулей» и, машинально отряхиваясь, смотрю по сторонам. Нихренассе!!! Автомобилю здорово досталось: в правом борту почти десяток пробоин, покрышки остались где-то на Воздвиженке, в толстом лобовом стекле – пара пробоин, а более тонкие боковые стёкла отсутствуют, вернее – полностью осыпались осколками. Снятому с меня уряднику подоспевшие конвойцы уже закрывают глаза – три пули, предназначавшиеся мне, Брюшкин принял на себя. Ого! А у меня-то, у меня!.. В фуражке зияет дыра – точно над переносицей! Парой сантиметров ниже – и пораскинул бы я мозгами!

– Любимый! ЛЮ-БИ-МЫЙ!! – к машине вихрем несётся, наплевав на все условности, Татьяна.

Подлетев к машине, она вцепляется в меня и начинает тормошить и ощупывать:

– Ты ранен? Скажи, где у тебя болит? Что они с тобой сделали? Кто это сделал?!

Неожиданно, её взгляд натыкается на труп Брюшкина. Она расширенными глазами смотрит на кровавую лужу, натёкшую из-под тела урядника, бледнеет и начинает медленно оседать. Я подхватываю её:

– Родная, всё хорошо. Умоляю тебя, не волнуйся! Всё уже хорошо!

Одновременно я ухитряюсь прошипеть в сторону Егора:

– Какая сука сообщила ей о покушении? Отыщу – семь лет лечиться будет! И не вылечится!..

К вечеру всё наконец успокаивается. Командующий Московским военным округом генерал-лейтенант Келлер отменяет введённое в суматохе военное положение; начальник моей личной охраны, генерал-майор Гревс переводит Кремль наконец с чрезвычайного режима охраны на усиленный, а ведомство Васильчикова уже приступило к работе с захваченными на месте засады. Живьём удалось взять троих. Интересно, кто на сей раз постарался? Хронокаратели, англичане, недорезанные анархисты-социалисты?

Нет, всё-таки правильно я утром придумал: мой кортеж теперь будет ездить по городу только на броневиках! А с любящим меня народом буду общаться только в лице его представителей – пропущенных через тройной «фильтр» «лучших людей» города и страны. Да и то – лишь по большим церковным праздникам, в специально подготовленных помещениях, в присутствии вооружённой охраны!

Боль в скованных руках становится нестерпимой. И ещё этот яркий электрический свет, бьющий прямо в глаза.

– Господин Аргунов, ещё раз повторяю: перечислите всех участвовавших в подготовке и проведении покушения на государя сегодня утром.

– Я ещё раз отвечаю вам, господин следователь: я считаю этот вопрос оскорбительным. Если бы у меня не были скованы руки, я бы отвесил вам пощечину, как сделал в подобной ситуации покойный Нечаев… А пока – вот вам!

Ага! Удачно попал! Плевком в самую харю!!! А-а-а!!!

Удар обрушивается из темноты. Он оглушает и ослепляет болью. Когда сознание проясняется, тело террориста надёжно привязано широкими ремнями к стулу. К стулу? Это какая-то внушительная конструкция, больше напоминающая трон – зафиксированы не только руки на подлокотниках и ноги к опорам, но даже тело притянуто к спинке несколькими ремнями и голова зажата в подголовнике. Рядом стоит импозантный молодой мужчина в элегантном чёрном мундире конногвардейца.

– Как вы посмели меня ударить? И эти ваши негодяи-опричники – тоже били меня ногами? Я буду жаловаться!!!

– И кому, дорогой господин Аргунов, вы собираетесь жаловаться? – с иронией спросил господин в чёрном мундире. – Напишите петицию во всемирную лигу защиты сексуальных меньшинств?

– Мерзавцы!.. Палачи!.. Сатрапы!.. – Террорист попытался вырваться, но ремни держали крепко.

– Послушайте, господин Аргунов, дорогой наш Мишель, вы ведь ещё так молоды. Вы всё равно скажете нам всё. Но если нам придется прибегнуть к экстраординарным методам допроса, это очень сильно скажется на вашем здоровье. А ведь приговор будет отнюдь не мягок. В лучшем случае – каторга. В худшем – бессрочная каторга. Но даже во втором случае у вас останется надежда лет через пятнадцать-двадцать выйти на свободу, честным трудом доказав, что вы…

«Говори, говори… – подумал несостоявшийся цареубийца. – А какие слова-то знает господин опричник! «Экстраординарный» – надо же!..»

– Я не боюсь вас, господин палач. Мне не страшно умереть за свободу своего народа! У нас есть примеры. Нечаев, Желябов, Перовская, Кибальчич!

– М-да? Вы бы, милейший, ещё бы декабристов вспомнили… Ну что ж… Приступим, как говорит государь, к третьей степени устрашения… Вы знаете, дорогой Мишель, на чём вы сидите? Впрочем, откуда вам знать… Эту штуку изобрел близкий друг Его Величества – светлейший граф Рукавишников. Очень умный человек – за короткое время придумал столько новинок, что мы, порой, даже и не знаем, как их применить. И вот этот… гм… стул – довольно простая вещь, однако настолько эффективная, что после знакомства с ним сто процентов подозреваемых дают правдивые показания. Здесь используется электрический ток. Никаких ран, никаких брызг крови. При этом дознавателю не нужны помощники, именуемые в просторечии палачами, а значит, полностью устранен человеческий фактор – допрос уже не сорвётся из-за чрезмерного усердия помощника. Степень физического воздействия на допрашиваемого варьируется в широких пределах – от лёгкой щекотки до разряда, останавливающего сердце, и управляется вот этим изящным реостатом. Извольте попробовать, господин Аргунов…