— Черт бы тебя побрал! — прошептала она вслед Эдварду. — Черт бы тебя побрал!

Эдвард стоял, ожидая лифта, его руки были засунуты глубоко в карманы, челюсти сжаты. Отчасти его гнев уже улегся, как пыль после налетевшего и умчавшегося шквала, но все же он еще не до конца успокоился. Где-то в глубине все еще кружились последние пылинки…

Да, Эдвард раскаивался в том, что позволил себе так сорваться, но он ничуть не жалел о том, что отдался своей страсти. Несмотря на то что Софи жила в среде свободных художников, она не обладала таким опытом, как Эдвард, и потому не могла понять, как уникален их союз. Но Эдвард прекрасно это понимал. И он понимал, почему их взаимная страсть так отличается от всего, что ему довелось испытать. Он никогда еще не занимался любовью с женщиной, за которой гонялся бы почти два года… с женщиной, души и тела которой он так долго искал.

Эдвард снова вздрогнул, но на этот раз не от гнева, а от боли и твердой решимости. Да как она может вообще думать о том, чтобы выйти за Генри Мартена, — и отказывать ему?.. Это было просто непостижимо. Ему хотелось сейчас же повернуться, промчаться по коридору, вышибить дверь ее номера, разгромить там все, а потом потащить ее за волосы к ближайшему городскому судье.

Эдвард закрыл глаза, пытаясь справиться с новой горячей волной безумного гнева. Никогда прежде он не испытывал подобной ярости. Он был достаточно разумен, чтобы понимать: его недавняя вспышка представляла собой просто детскую выходку, и все же она непростительна. Но ведь он и не любил никогда прежде… И пожалуй, если бы он не злился так сильно, то нашел бы ситуацию весьма забавной.

Женщина, которую он любил, уже дважды отвергала его предложение, впрочем, если считать сегодняшнее утро, то трижды. Мало того, она выносила и родила его ребенка, не потрудившись сообщить ему об этом до самого последнего момента, когда было уже слишком поздно… Он и понятия не имел, что у него есть дочь, и увидел ее лишь несколько месяцев спустя после ее рождения. А теперь Софи задумала выйти замуж за другого!

Нет, смеяться тут нечему, совершенно нечему. Все это слишком сложно и тяжело, тут надо плакать. Как Софи могла обмануть его, как могла сбежать от него вместе с Эданой? Как могла без колебаний отвергнуть его, отказавшись даже подумать над его предложением руки и сердца? Боже… Много лет подряд он постоянно слышал от десятков самых разных женщин намеки, что они были бы просто счастливы, сделай он им предложение, любая из них хотела стать его женой! Взглянув на указатель, Эдвард обнаружил, что лифт еще только на третьем этаже. Он обругал лифт, он обругал Софи.

А может быть, он и в самом деле не знает Софи О'Нил? Он ведь никогда и предположить не мог, что она способна вести себя подобным образом. Но ведь он не мог и предположить, что Софи способна жить жизнью богемы, и не поверил бы в это, если бы не увидел собственными глазами. Эдвард затрясся от ревности, вспомнив того француза, Жоржа, так откровенно увлеченного Софи. Не он ли — один из тех, кто научил ее быть открытой в страсти? Лифт наконец остановился перед Эдвардом, и он вошел в отделанную деревянными панелями кабину.

Он твердил себе, что прошлое не имеет значения. Действительно важно лишь то, что Софи родила его ребенка, что он любит ее, что может заставить ее полюбить себя — он был уверен в этом — и что он намерен повести ее к алтарю, так или иначе. Еще несколько дней в его номере в «Савое» — и она будет скомпрометирована так, что у нее просто не останется выбора. К тому же на этот раз Эдвард собирался не спускать с Софи глаз. Да, он верил, что она искренне раскаивается в своем бегстве из Парижа, но лучше все-таки присмотреть за ней и не оставлять ей шансов. Ставки слишком высоки. Эдварда терзали горячие, дикие чувства. Он знал, что ему просто не выжить, если он потеряет их обеих навсегда. Он должен следить за Софи как следует, он должен быть уверен, что она не сбежит снова или, хуже того, не ускользнет лишь затем, чтобы выйти за Генри Мартена.

Эдвард вышел из лифта на втором этаже, внезапно почувствовав себя усталым, опустошенным. Он почти не спал прошлой ночью. Он ликовал из-за того, что наконец-то отыскал Софи и свою дочь, и бесконечно злился, когда думал о ее бегстве из Парижа или о ее взаимоотношениях с Генри Мартеном. А уж когда вспоминал, как соблазнительно она выглядела в бальном туалете, как отзывались ее губы, ее тело на прикосновение его рта, то разрывался на части от жгучего желания, почти терял самообладание. И слишком остро чувствовал, что Софи спит совсем неподалеку, в его собственном номере, в его постели…

И вот сейчас его гнев наконец иссяк, на него навалилась огромная усталость — физическая и эмоциональная.

Эдвард достал из кармана ключ и в то же мгновение замер, поняв, что дверь его номера не заперта. Он посмотрел на пол. Так оно и есть: спичка, которую он воткнул между дверью и косяком, когда уходил, лежала на ковре. Кто-то заходил в его комнату — а может быть, и сейчас находится там.

В Африке Эдвард всегда носил с собой складной нож и небольшой пистолет. В Нью-Йорке он редко ходил вооруженным, и уж во всяком случае — не днем. Насторожившись, Эдвард толчком открыл дверь, сам оставаясь в коридоре. В поле его зрения оказались узкая кровать и тумбочка возле нее.

Эдвард сделал шаг вперед, все еще не переступая порога. Ему стало видно больше — обтянутое парчой кресло у окна с красными полосатыми шторами, бюро и гардероб на противоположной стороне комнаты. Тот, кто был в номере — если он вообще там был, — должен стоять, прижавшись к стене за дверью.

Эдвард решил проверить, есть ли там кто-нибудь. И изо всей силы толкнул дверь ногой, ожидая, что человек, стоящий у стены, закричит от боли, когда его ударит тяжелая кленовая дверь. Но никто не закричал, вместо этого кто-то схватил Эдварда, напав на него сзади. Да, посторонний в номере был, но он стоял не с той стороны, куда открывалась дверь. Эдвард готовился атаковать, но опоздал — и был атакован сам. Человек, схвативший Эдварда, рывком развернул его, и в одно мгновение он получил оглушительный удар в челюсть и второй — в живот… Задохнувшись от боли, Эдвард упал на бюро. Что-то свалилось на пол и разбилось.

От следующего удара из его глаз посыпались белые искры.

— Сопротивляйся же, ты, чертов ублюдок, доставь мне удовольствие!

Эдварда рывком подняли на ноги. Он был изумлен, ошарашен — но все же схватился за руку напавшего на него мужчины, пытаясь остановить его. К несчастью, незнакомец оказался так же высок, а возможно, и выше, и так же мускулист и поджар, как он сам. Но Эдвард был очень силен, и в конце концов ему удалось отшвырнуть от себя незнакомца.

В то же мгновение Эдвард сам изготовился к атаке. В глазах у него окончательно прояснилось. И он понял, что перед ним тот самый человек, который несколько месяцев назад толкнул его в холле отеля, когда он перебирал свою почту. Но, поскольку незнакомец уже поднялся на ноги, у Эдварда не оставалось времени на обдумывание этой загадки. Он выбросил вперед кулак и нанес основательный удар в живот противника — однако этот живот оказался твердым, как стиральная доска, незнакомец даже не вздрогнул.

— Я намерен разорвать тебя на части, да, и буду наслаждаться этим! — проревел он.

Эдвард отразил следующий удар. Он бросился вперед, прижав противника к стене. Они начали молотить друг друга, рассчитывая на собственное преимущество в весе и силе. Они оказались теперь почти вплотную один к другому и яростно смотрели друг другу в лицо. В какое-то мгновение Эдвард, заглянув в золотистые глаза незнакомца, вдруг спросил:

— Да кто вы такой?!

Но он уже знал.

Мужчина слегка ослабил хватку и замер, тяжело дыша.

— Я отец Софи, — сказал он с угрозой в голосе. Дикое удовлетворение блеснуло в его глазах. — Наконец-то я дождался случая, и я заставлю тебя все исправить! Да, я намерен насладиться, разрывая тебя на части, косточка за косточкой! А потом ты женишься на ней!

Эдвард не отрываясь смотрел в его полные ярости глаза.