Тоскуя по мужу, Миланья то и дело отправляла ему послания, в которых слезно просила забрать её вместе с дочерью в Рюриково Городище. Однако Мусуд отмалчивался в ответ! Супруг явно опасался того, что она снова попытается под каким-нибудь предлогом разлучить его с княжичем — и потому и не думал содействовать её возвращению в новугородские земли. Миланья и гневилась и плакала от расстройства, места себе не находя вдали от Мусуда. И прошедшим летом она, устав от молчания мужа, погрузила свои пожитки на телегу, наняла себе сопровождающих и отправилась в Новугород без приглашения.

Вот было удивление Мусуда, когда объявилась она перед воротами Рюрикова Городища вместе с дочерью Вассой на руках! Ну а князя Ярослава её самовольство от души рассмешило — такой бравый и суровый воин, как Мусуд, не может бабу свою держать в узде! Подтрунивая над смущенным татарином, князь, однако, отнесся к Миланье терпимо и разрешил той остаться в Городище подле супруга. Так и воссоединились муж и жена. И хотя первоначально Мусуд держался с ней настороженно, будто ожидая в любой момент подлой уловки, но, спустя время, оттаял и вернулась в его отношение к Миланье прежняя ласка.

Они никогда с Мусудом не говорили о том её видении, которое вынудило Миланью отправить мужа на спасение княжича. Мусуд был мусульманином и, хоть Ярослав Всеволодович и дал им княжеское разрешение жить как муж и жена, однако мир Миланьи оставался для Мусуда чуждым и далеким. Не желал Мусуд понимать её веры! И Миланья не винила его за то, довольствуясь тем, что он не требует от нее изменить веры и словно бы не замечает её странных разговоров и колдовских дел.

А вот с Александром такой разговор состоялся!

Вскоре после её возвращения в Рюриково Городище, Александр пожаловался на головную боль и попросил привести к нему Миланью — ибо слышал он, что умеет она хвори лечить. Мусуд немедленно привел к нему жену. Оказавшись в светелке княжича, Миланья поняла, что хворь у княжича была мнимой — тот солгал, чтобы встретиться с Миланьей под благовидным предлогом.

«Мусуд, подожди за дверью, — велел Александр своему кормильцу. — Не беспокойся о супруге своей, я не обижу её».

Не понимал он, что Мусуд боялся не за нее, а за него! Когда дверные створы за телохранителем закрылись и остались они одни, княжич не сразу нарушил молчание — он просто смотрел на нее прямым, пристальным взглядом, будто прожигая насквозь. И от того взгляда стало Миланье вдруг не по себе, хоть мало что на всем белом свете могло заставить её испытать тревогу.

«Ты — колдунья», — сказал княжич наконец.

«Люди много чего про меня говорят», — небрежно пожала плечами та.

«Я видел тебя подле моей матери, когда та страдала родами. Видел, как ты колдовала над ней».

Миланья против воли утратила дар речи, пораженная его словами.

«Но я не о том хотел спросить. То дело прошлое и, если бы хотел поговорить об этом с тобою, то завел бы разговор куда раньше, — продолжил Александр ровно. — Я хочу лишь знать одно. Ты ли это отправила Мусуда ко мне на выручку той весной, когда напали ушкуйники?»

Она могла бы попробовать солгать, но не стала того делать:

«Твоя правда, княже, — призналась она. — Я это сделала».

«И упросила ты меня его отправить с тобой в Переяславль, потому что знала, что беда случится?»

Опустила Миланья голову низко, соглашаясь со своей виной.

«Уберечь я его думала… Только раскаялась потом! Прости, княже, что не поведала тебе о грядущей напасти! И не вини Мусуда, ничего он не знал о задумке моей — а коли б знал, то не оставил бы тебя ни за что! Потому я обманула и тебя и его!»

Она опасалась, что княжич спросит о причинах, вынудивших её передумать, но его интересовало другое.

«Почему не предупредила меня о том?» — спросил он сурово.

Женщина вскинула на него взор, в котором сквозила и насмешка и горечь одновременно.

«А ты, княже, поверил бы в мои россказни?» — спросила она в ответ.

Александр опять погрузился в молчание, а в его глазах слабо замерцал гнев.

«Обманув меня, ты обрекла на смерть тех, кто служил моему отцу верой и правдой. Ты обрекла на смерть ни в чем не повинных жен, последовавших за мужьями своими в Новугород. Тебя следовало бы сурово наказать! — произнес княжич негромко, но угрожающе холодно. — Твое счастье, что Мусуд — супруг твой! Не хочу я заставлять его горевать по умерщвленной жене, пусть и дурной! И потому разговор этот останется между нами, даже Мусуд не должен знать о нем. Ступай отсюда! И живи дальше, колдунья!»

Поспешила тогда Миланья покинуть княжескую светелку.

Мусуд, подозревая, что Александр о чем-то допытывался у нее, спрашивал Миланью о произошедшем в княжеской светелке. Но та упорно отмалчивалась, не желая раскрывать тайну беседы с княжичем. Она не боялась, что Александр изменит свое решение и все-таки решится казнить её — нет, раз уж тот сказал так, значит, от слова своего не отступится! И хоть был княжич разгневан на Миланью за проступок её, но благородство не позволит ему оставить верного друга своего без жены, а его дочь без матери. Так что волноваться было не о чем.

Странно, однако нелегкий разговор с княжичем принес Миланье чувство облегчения! Как будто освободилась она от тяжкого бремени, камнем лежавшего на её сердце. Александр был первым за долгие годы, с кем Миланья могла говорить откровенно. Он был первым, кто смотрел на нее без страха перед её колдовским даром! Да, княжич Александр был совсем не так прост, как думала о нем прежде Миланья! Совсем не прост!..

— Довольно с косолапым потешаться, Олекса! — услышала она раскатистый голос князя, восседавшего на кресле у главного стола, накрытого под зимним небом. — Ну-ка, покажи мне удаль молодецкую вместе с братом старшим своим! Где Федор?

Кликнули Федора и тот вышел из гридницы, куда ушел после того как озяб на морозе. Услышав, что отец хочет посмотреть на бой меж сыновьями своими, старший княжич изменился в лице — он совсем не желал сражаться с Александром, ибо знал твердо, что проиграет тому в схватке. Уж больно ловок и мастеровит в бою был Олекса! И Федору совсем не хотелось пережить унижение на глазах у строгого отца и кучи народа, собравшегося во дворище! А тут еще и Александр подлил масла в огонь, задорно воскликнув:

— А чего мне один Федор? Я его быстро уложу! Дайте тогда мне еще парочку противников, чтоб я уж не заскучал!

Рассмеялся князь Ярослав и разрешил присоединиться к Федору еще двум молодым ратникам из числа младшей дружины. Скинув на снег тулупы, все они взяли в руки деревянные мечи и щиты, дабы в пылу драки взаправду не навредить друг другу. Князь скомандовал начать бой и трое противников двинулись на Александра, надеясь окружить его и общими усилиями заставить спасовать перед атакой. Но княжич сперва ловко уходил от попыток окружить его, а затем, изучив тактику противников, сам пошел в наступление.

— Эх, не по-русски дерется княжич! — посетовал кто-то из бояр, находившихся подле Ярослава. — Что ж это за татарские приемчики?

И правда, Александр свободно использовал в бою выпады, которым в свое время Мусуда обучили в крепости Аламут. Приемы те были не знакомы русским ратникам и потому они терялись перед неожиданными атаками Александра, не представляя точно, как и с какой стороны нужно держать удар и закрываться от нападения.

— Какая разница, по-русски или нет? — хмыкнул князь, взирая на бой с удовольствием. — Для победы все средства хороши!

Первым Александр вывел из боя Федора, ловко опрокинув его с ног и ткнув тупым концом деревянного меча то в грудь — то символизировало поражение и смерть противника. В двумя оставшимися ратниками провозился он еще какое-то время — но скорее только ради того, чтобы покуражиться и покрасоваться перед отцом. Наконец, он ударил каждого из них мечом — и, будь в его руках настоящий меч, то раны эти оказались для противников княжича смертельными. Победно улыбнувшись и переводя дыхание, участившееся в бою, Александр повернулся к Ярославу.