Через полчаса полицейские потребовали у Зотова и Горина показать жетоны, после приказали встать. Их повели по длинному тёмному коридору, который раздваивался в конце. Налево - свобода, справа - смерть. У развилки остановились. Зотов пошёл налево, Горина потащили в противоположную сторону. Леонид обернулся. Саша тоже. Они провожали друг друга взглядами, полными ненависти.

   "Мой поступок не был подлым, - думал Зотов. Сашка требовал несоразмерный обмен, хотя винить его нельзя. Это страшно, это очень страшно - умирать. Я его прощаю".

   Леонид подошёл к выходу, отдал жетон стоявшему полицейскому, который приветливо улыбнулся и открыл ему дверь, вышел на свободу. На улице шёл дождь, а у Зотова даже зонтика не было. Не сахарный - не растает. Леонид возвращался домой, чтобы больше никогда не вспоминать об Исправительном Центре. Теперь он не станет нарушать законы и лезть на рожон. История Саши во многом поучительна. И Леонид извлёк из нее уроки.

   "И всё-таки он дурак, - подумал Зотов. - Ну, зачем ему губить себя из-за дочери, которую уже не спасти?"

<p>

...</p>

   Канцлер просматривал отчеты, предоставленные за последнюю неделю. Снова диссиденты. Арестовать бы их и дело с концом. Всё про всех известно, а им кажется, что они надежно скрываются. В его-то возрасте и заниматься этой галиматьей. Хотелось на пенсию, но на кого страну оставить? Старик вздохнул. Сын жаждет реформ. Нам нужны свободы, кричит он отцу. А зачем, объяснить не может.

   - Ваш сын, господин канцлер, - сообщили ему по коммуникатору.

   - Пускай войдет, - заявил канцлер.

   Саша Горин появился в проходе с понуренной головой.

   - Опять не поменялся? - спросил канцлер. - Ну не расстраивайся, рано или поздно у тебя всё получится.

   - Я уже перестаю надеяться, - произнёс Саша.

   - Люди созреют и для демократии, сынок. Но для этого нужно время. Как только они поймут, что такое свобода, они её получат

   - Я понимаю. Но этот мне казался другим. Я почти поверил, что он поменяется.

   - Все когда-нибудь ошибаются, - произнёс канцлер. Саша встал, попрощался с отцом и ушёл. Канцлер взглянул в окно, на свою Империю. Хочет или нет, а ему придётся приглядывать до тех пор, пока его народ не повзрослеет.