- Вы жилец этого дома? - спросил он.
- Нет, а в чём дело?
- Кто вы такой и зачем пришли? - всем своим видом милиционер показывал, что не собирается отвечать на мои вопросы.
- Здесь живет моя тётя. Она звонила и просила посидеть сегодня с ребенком, -начал с ходу выдумывать я. - Сама собиралась к кому-то в гости.
- А как зовут вашу тетю?
- Година Тамара Васильевна.
Милиционер переменился в лице.
- Она звонила вам сегодня?
- С ней что-то случилось? - теперь я решил добиться от него ответа.
- Я задал вам вопрос.
- Что с ней случилось? - повторил я, а сердце предательски щемило. Почему мне звонил Яковлев? Что не так с бородачом? А слова тёти о Лиде? Неизвестность страшила сильнее всего.
Я не стал дожидаться объяснений, вместо этого пошёл напролом, буквально втиснулся в дверь подъезда и бросился вверх по ступенькам. В пролёте между пятым и шестым этажами я увидел Яковлева, сидевшего на ступеньках и повесившего голову.
- Что случилось, профессор? - спросил я.
- Я опоздал, - с горечью произнёс он. - Если бы догадался сразу... Но кто мог подумать, что они избавятся от матери.
- Как избавятся? - совсем сбитый с толку я ошеломлённо смотрел на профессора.
- Тайные люди, невидимки, пьют неблагословлённое молоко, вместо проклятых матерьми детей подсовывают обменышей.
- Вы совсем рехнулись! - процедил я сквозь зубы, обогнул его, буквально влетел на шестой этаж. На лестничной площадке стояло двое пожарных, милиционер и закутанная в платок старушка, которую он допрашивал.
- Вы кто такой? - спросил один из пожарных.
- Родственник, родственник,- глаза заволок туман, когда я увидел, что дверь квартиры тети Тамары открыта нараспашку. Оттуда тянуло холодом, в коридоре стояли врачи с носилками. - Пропустите! - взмолился я, ворвался в квартиру. Внутри отчётливо различим запах газа. Сердце ушло в пятки. Только сейчас я понял, что любил тетю Тамару и её больную дочь Лидочку. Только сейчас!
Не помню, как я добрался до спальни. На кровати лежала, моя тётя, над нею склонился врач. Он взглянул на меня и опустил глаза. Мертва! - безмолвно сообщил он мне.
- А ребёнок, - с трудом выдавил я из себя и перевёл взгляд на детскую кроватку. Там лежало осиновое полено.
Лидочку так и не нашли.
<p>
Рассказ восьмой.</p>
<p>
Блазня.</p>
Когда Пётр Шаталов поднялся на пригорок, его очам открылся белый океан, снежная пустыня, гладкая, как мраморная плита, безмятежная, как августовское небо. Но стоило подуть ветру, как квинтиллионы крупинок взмывали в воздух, застилая взор, заволакивая всё вокруг аспидно-серой мглой. В такие мгновения уже на расстоянии вытянутой руки ничего нельзя было различить.
На горизонте же пустыня без резкого перехода сливалась с серебристо-серым небом, формируя полную картину громоздкого и поражающего воображение храма мертвой природы. Наблюдая открывшееся ему священнодействие без священников, Шаталов испытывал благоговение, к которому примешивался страх. Может зря он затеял поиски своего пропавшего друга на его даче? Пускай этим занимается милиция - в этой пустыни и самому заблудиться и замерзнуть насмерть недолго.
Поплотнее укутавшись в пышную шубу и надвинув меховую шапку до самых бровей, стал спускаться. Он приблизительно представлял, куда нужно идти, но разобрать дорогу сейчас, придерживаться нужного направления было просто невозможно. Он невольно вспоминал истории о заблудившихся во время вьюги крестьянах, веревках, которые натягивали между домами, чтобы не потерять направление - ведь петлять до смерти можно было буквально у порога.
Ветер крепчал, Шаталов снова и снова сбивался с пути, бродил кругами, возвращаясь к протоптанной им же дорожке. В сапоги набился снега, он таял, пальцы замерзали, шуба уже не справлялась с шипучим, злым морозом; густые усы и брови мужчины покрылись изморозью. Нужно было возвращаться назад, к брошенной у сторожки машины, уезжать и вернуться сюда, когда погода будет лучше. Своей смертью от холода Шаталов не поможет другу. Особенно если Лёша не на даче, а в другом месте.
- Ещё пять минут: не увижу домиков - поверну! - решил Шаталов. И словно бы слова эти обладали магической силой - резкий порыв ветра и в нескольких десятках метров от себя Пётр увидел заборы и дачные постройки. Большинство из них не были приспособлены для зимовки и являли собой скорее сарайчики и хозблоки, чем дома, но на крышах некоторых виднелись засыпанные снежными горбиками печные трубы. Когда Шаталов разглядел струйки белесого дыма, поднимавшиеся над домишками, воодушевился.
- Живой! - облегчённо выдохнул он.
Время было неспокойное, Пётр уже похоронил многих своих друзей, даже тех, кто моложе. Потерять Леху, с которым прошёл огонь и воду, он не мог.
- Ух, и выскажу я ему, - раззадоривал себя Шаталов. - Традицию нарушил, дочку с собой куда-то уволок, жена с ума сходит, старушка-мать места не находит, а он на дачке расслабляется!
Хотя глядя на высокие сугробы, заносы снега, Шаталов понимал, почему его друг не смог выбраться отсюда - наверняка началась вьюга, он не стал возвращаться по такой погоде с четырнадцатилетней девочкой и решил переночевать на даче. Но Шаталов его всё равно пожурит - хотя бы из-за того, что Петру самому пришлось пробираться через заносы.
Оказавшись в границах дачных построек, Шаталов стал продвигаться заметно быстрее - ветер здесь был слабее, снежинки не бросало в глаза, а на снегу виднелись следы собак. Вот он шиферный забор Лешкиной дачи, Шаталов подошёл к калитке, толкнул её - с трудом поддалась, осмотрелся - вокруг ни следа, но в покрытом инеем окошке виднелись навевавшие уют жёлто-красные блики огня. Снега же за забором было особенно много, чуть ли не по пояс. Запыхавшись, выбившись из сил, Шаталов с трудом добрался до дверей дачи, ногой сгорнул снег с крыльца, постучал в массивную деревянную дверь, украшенную изящными узорами. Никто не ответил. Тогда Шаталов потянул за ручку - не заперто. Он вошёл внутрь, оказался в небольшом помещении, разделённом перегородкой из фанеры на две комнаты. Деревянные половицы возмущенно заскрипели, когда грузный Шаталов наступил на них, мышь, кружившаяся у печки и подбиравшая хлебные крошки с пола, шмыгнула в щель между кирпичами.
