- Лёша! - окликнул друга Шаталов. - Машенька! Вы здесь?
Никто ему не ответил. Исчезнувший было страх за друга снова дал о себе знать. В воображении мигом сформировалась яркая картина: Лёша ушёл за дровами, забрёлся и замерз насмерть. Маша, не дождавшись возвращения отца, испугалась, побежала искать его, но девочку постигла та же участь.
- Не смей так думать!- приказал он себе. Сейчас же пойдёшь их искать, они наверняка живы. Если их присыпало снегом, тело не скоро растеряет тепло, есть шанс успеть. Я обязательно их спасу!
Осознавая призрачность своей надежды, Шаталов, тем не менее, хотел броситься на поиски сразу же, но закоченевшие ноги и руки, ломота в спине напомнили - ему нужно хоть немножко отдохнуть и согреться. Прикрыв за собой дверь, Шаталов скинул шубу, сходил в соседнюю комнату, которая выполняла функции кухни, и взял оттуда табуретку, поставил её у основания печки, сам сел, привалился к горячим камням, наплевав на пачкавшуюся побелку. Сам не заметил, как его глаза закрылись, он задремал. Проснулся, когда загрохотала калитка - кто-то пришёл на участок.
Хлопая глазами, Шаталов подскочил к окну, пытаясь разобрать, ветер хлопнул калиткой или Алексей с Машенькой вернулись. Силуэт мужчины, который он увидел в окне, напугал. Незнакомец одной рукой сжимал громадный топор, с которого стекала кровь, во второй нёс что-то ещё, Шаталов не разобрал. Сердце Петра стало биться сильнее, он отошёл вглубь домика, схватил табуретку, спрятался за фанерной перегородкой. Дверь распахнулась, протопал незнакомец, звякнул упавший на пол топор. Шумное дыхание, грозное бормотание, громкий стук шагов доносились всего в паре метров от Шаталова. Пётр был не робкого десятка, но сейчас дрожал от страха, сжался в комок, мотал головой из стороны в сторону, пытаясь найти способ выйти из домика незамеченным.
Тем временем незнакомец хмыкнул, отшвырнул что-то в сторону, принялся подкидывать дрова в печку. Брошенный незнакомцем предмет шмякнулся об пол и покатился к переходу между комнатушками. Шаталов затаил дыхание, сердце замерло в груди - в прорезанном в фанере проходе появилась окровавленная голова Машеньки. Мертвые остекленевшие глаза уставились прямо на Шаталова; губки девочки были измазаны кровью, посинели; взъерошенные волосы от холода скомкались, прилипли к скальпу; рот приоткрыт, язык распух, примерз к нёбу, в некогда стройных красивых рядах зубов девочки появились жуткие чёрные прорехи. Нет, выдержать это невозможно. Тихонько пискнув, Шаталов рванулся к окну, врезался в него плечом, и, разбив стекло, вывалился на улицу. Осколки впились в щёку, тыльную сторону ладони, свитер разорвался, из порезанного плеча множеством ручейков потекла кровь. Шаталов слышал, как засеменил убийца, подбежал к окну, издал какой-то полузвериный злобный рык, зачем-то побежал назад. Наверно, хотел схватить топор. Пётр не стал дожидаться, поднялся, забыв об усталости добрался до забора, ногой размолотил шифер выбрался в образовавшийся проём на соседний участок. В этот самый момент топор, брошенный убийцей, обрушился на соседний кусок шифера. Шаталов заорал, но не переставал бежать. Двигаться было очень тяжело, чтобы не завязнуть в снеге приходилось высоко поднимать ноги, но судя по тому, что шум, издаваемый убийцей, стихал(оборачиваться Пётр не решался), Шаталов отрывался. Позади, не долетев шагов десяти, в снег врезался топор. На этот раз Шаталов не обратил внимания, обогнул очередную дачную постройку, скрылся с глаз убийцы за домом, порезав обе руки, перемахнул через проволочный забор, убегал всё дальше и дальше, пока не стал задыхаться.
Холодный воздух больно обжигал разгорячённое горло, сосуды в глазах полопались, белки наполнились кровью, стараясь хоть как-то защитить миндалины, Шаталов прикрывал рот ладонью, обернулся - позади никого, только дорожка оставленных им следов.
"Он меня найдёт, нужно идти, поскорее возвращаться к машине, если не успею, меня постигнет та же участь, что и Лёшу с Машенькой!"
Стараясь не обращать внимания на боль в горле, на мороз, пронизывающий до костей, Шаталов брёл по снежной пустыне в надежде выбраться отсюда живым.
<p>
...</p>
На сороковой день поминать тётю Тамары пришло совсем мало людей. Помимо мамы, бабушки с дедушкой и меня, пришли её родители, брат, да какая-то подруга с работы. Было тихо, атмосфера царила жуткая, про Лидочку боялись вспоминать, а тут заявился профессор с Сашей. Они тихонько поздоровались, представились моими друзьями и сели рядом со мной.
- Соболезную, - прошептала Саша. - О девочке что-нибудь слышно?
Я отрицательно кивнул головой. Мрачный профессор только хмыкнул. Бабушка принялась из вежливости расспрашивать Яковлевых, мама подключилась к разговору и очень скоро начала переводить его в русло моего поступления в университет в этом году. Мне стало неприятно - могла бы подобрать и другой момент. Но вспомнив, сколько раз я обещал ей попросить профессора помочь мне с поступлением и всякий раз это обещание нарушал, понял, почему она не смогла сдержаться теперь. Мама волновалась за меня, а со своей покойной двоюродной сестрой она была не слишком-то и дружна. Разве можно винить её за это? Думаю, можно. Я решил как можно быстрее покинуть стол, чтобы не слышать подробностей разговора и не краснеть перед остальными. Профессор извинился и последовал за мной, не дав маме закончить. От этого мне немного полегчало. Мы вышли на лестничную площадку.
- Не знаю, насколько это уместно, Славик, но я приехал сюда не только ради того, чтобы помянуть твою тётю. Подвернулось очередное дело, но если не хочешь со мной больше связываться, я пойму.
- Вы-то здесь при чём? - пожал я плечами. - Мы с вами хотя бы пытались помочь, не смогли, но пытались. От этого больно, но теперь уже ничего не исправить. А с тётей я не был близок: спроси меня о ней за месяц до случившегося, я бы отозвался в самой нелестной форме.
- Значит, ты со мной поедешь?
- Поеду, только давайте договоримся точно, а то я на работу устраиваюсь, времени свободного немного.
- Конечно, тогда я позвоню, - сказал профессор.
После нашего разговора, сославшись на занятость, Яковлевы ушли. Вскоре стали собираться остальные. Окинув напоследок квартиру своей двоюродной тётки, я с тоской взглянул на то место, где стояла кроватка Лидочки, вспомнил вечер, когда всё случилось, и глаза наполнились слезами. Нужно уходить и лучше всего забыть о горемычных Годиных - толку от сожалений никакого.
