Литмир - Электронная Библиотека

Отработав подсобником в совхозе до следующего сезона, Михаил снова собрался и вместе с Генкой Афанасьевым отправился в путь.

– Я вот еще съезжу пару раз, и всё, – мечтательно закинув руки за голову, вещал Генка с верхней полки плацкарта, – Отец сказал, хватит мотаться, буду на заочное поступать. Да и это… Галинка моя тоже сказала, что не станет больше ждать, пока я там по стране мотаюсь.

Так и случилось, только всё произошло раньше – отработав сезон, на третий Генка не поехал, семья не отпустила. А вот Мишка решил, что мотаться туда-сюда нет смысла, и стал оставаться в Бобровке и в межсезонье, благо работы там тоже хватало.

Отправляя регулярно деньги семье, Михаил изредка получал из дома весточки – в основном писали братья или сёстры, изредка отец, но письма становились всё короче и короче с каждым разом… Но Миша всё равно каждый раз отвечал подробно и пространно, описывал местность и людей, где жил, сообщал, что теперь его назначили бригадиром и конечно отправлял деньги.

А потом, зимним морозным утром пришла короткая телеграмма. Мачеха сообщала, что отец скончался. Никаких подробностей, ничего, просто пара слов… И Миша понял, что отныне его там некому ждать… С трудом, при помощи директора пилорамы, где он работал, Михаил раздобыл билет на самолет, чтобы успеть на погребение, в последний раз проститься…

Сидя на лавке в родном доме, Миша понимал, что теперь покинет его навсегда, потому что нет ему здесь места.

– Вот, держи. Это матери твоей, венчальная, – мачеха протянула Мише потемневшую от времени икону, – Отец твой берёг, думал, что на твоей свадьбе её достанет. А вон как вышло… Забери, пусть у тебя будет.

Миша взял в руки оклад чернёного серебра, и погладил образ. Он не помнил ничего из того, что осталось от матери, как-то всё само собой исчезло, стёрлось из их дома еще когда он был маленьким. А вот теперь он прикасался к тому, что когда-то его мама держала в руках…

– Спасибо, – только и смог он тогда ответить женщине, прожившей с ним столько лет, но так и не ставшей ему хоть сколько-то родной.

Вернувшись в Бобровку, Михаил продолжал работать и отправлять деньги семье, только вот писем он уже не получал. А вскоре его денежный перевод и вовсе вернулся обратно… Вызвав на переговорный коммутатор Генку, Миша узнал, что мачеха продала всё – дом, скотину, какая была, и уехала к каким-то своим родственникам. Так оборвалась последняя ниточка, тянувшаяся от Миши к местам, где он родился.

Собравшись кое-как с духом, принял Михаил всё случившееся и стал жить дальше. Откладывал деньги, думал, может обзаведётся когда-то своим углом.

Как-то раз сидел он у себя во флигеле, усталая спина ныла от напряжения после смены, неожиданно тоска затопила душу, и он достал завернутую в чистый рушник мамину икону. В дверь стукнули и на пороге показалась хозяйка дома, Людмила Тимофеевна, с тарелкой и крынкой молока в руках.

– Не спишь еще? На-ко вот, угостись. По мужу моему, Ивану Прокофьевичу, годовая нынче. Уж почитай двенадцатый год нет его, ох…

Во флигеле запахло пирогами, Миша посмотрел в грустное лицо хозяйки.

– А это что у тебя? – Людмила Тимофеевна увидела икону на вышитом рушнике, – Как потемнела, помутнела… Образ-то почти не видать. Это твоя что ль?

– Да, моя. От мамы мне осталась, их с отцом венчальная.

– А что же ты, хоть отдай её вон в мастерскую при церкви, там у нас ведь иконописцы есть. Посоветуют, может что поправить можно, да и оклад в порядок приведут. Я вот отдавала, старая икона была, а вернули, так будто засияла.

Идея Мише понравилась, и в следующий же свой выходной он отправился туда, куда направила его хозяйка дома, прихватив с собой и мамину икону в рушнике.

Глава 3.

Благоговение и тишина встретили Мишу в небольшом старинном храме на самой окраине Бобровки, протянувшейся далеко вдоль реки. Храм стоял на невысоком холме, под которым с одной стороны простиралась Бобровка, а с другой шумел бескрайний зелёный лес, простирающийся до самого горизонта.

Что же видели на своём веку эти стены из белого камня, подумал Миша, встав скромно возле стены. Служба в храме закончилась, свечи догорали на кандилах перед иконами, людей в храме почти не осталось. Только невысокая старушка в светлом платочке сидела в углу, и щурясь читала небольшую книжицу.

– Добрый день, матушка, – почтительно обратился к ней Миша, – Простите, что вас побеспокоил…

– Здравствуй, сынок. Ничего, говори, чем тебе подсобить?

– Мне нужна иконописная мастерская, где найти?

– Пойдём, провожу тебя, это позади храма в хозяйстве, – женщина поднялась со стула и повела Михаила на двор, где располагались небольшие постройки.

Миша читал надписи на небольших строениях – «Крестильня», «Пекарня» и еще другие, которые ему были мало понятны. Давно, когда была жива его бабушка, мать его мамы, он смутно помнил, как воскресным утром она его, совсем малыша, водила на причастие. Теперь же знакомые запахи и образы будто вернули его в далёкое-далёкое детство.

Вспомнились Михаилу родные места, тягучие и медленные кубанские реки, по которым поутру разливался такой густой туман, что твоё молоко. Вспомнил старую мельницу возле высокой запруды, где они с другом Данилкой любили удить рыбу. Где теперь Данилка… После окончания школы он уехал учиться в институт, а после его мать говорила, что направился он куда-то на всесоюзную стройку. Так и затерялся друга след на просторах огромной страны. Сжалось сердце и как-то тоскливо стало в груди, посмотрел Михаил на высокое небо над куполами и силился вспомнить мамино лицо.

– Ну вот мы и пришли, – сказала женщина, открывая перед собой дверь невысокого строения с миленькими окошечками, и открытыми резными деревянными ставнями.

Пригнув в дверях свой недюжинный рост, Михаил вошёл внутрь. Помещение было небольшое и практически всё было заставлено столами и шкафчиками, на которых стояло множество баночек с красками, коробки и банки с кистями разной толщины и формы украшали подоконник.

В мастерской Михаила встретил невысокий пожилой мужчина, чью переносицу украшали очки в металлической круглой оправе, поверх которых он смотрел на вошедших. Руки его были испачканы какой-то то ли краской, то ли сероватый сажей, Михаил так и не понял. Мужчина тщательно вытирал их ветошью и улыбался гостям:

– Здравствуйте, чем обязан? В гости к нам редко заходят. Разрешите представиться, зовут меня Николай Никифорович, собственно, я и заведую всем вот этим хозяйством.

– Здравствуйте, Николай Никифорович, а я вот вам гостя привела, – сказала женщина в светлом платочке, – Ну вы тут поговорите, а я пойду.

– Здравствуйте, меня зовут Михаил, – молодой человек огляделся вокруг и протянул Николаю Никифоровичу крепкую мозолистую ладонь, – Мне сказали, что здесь мне могут помочь. Вот, я бы хотел сделать так, чтобы эта вещь вернула прежний вид. Наверное, её хранили неправильно, и потому…

– О! Однако! – Николай Никифорович наклонился над образом, который Михаил бережно положил перед ним на стол.

– Понимаете, это мамина вещь… всё, что осталось мне от родителей…

– Оклад серебряный…м-да, а вот сам образ… липа или кипарис, надо внимательнее смотреть. Так-с, так-с, наверняка льняное масло… Елизавета!

Николай Никифорович снял очки, весело глянул на Михаила и снова склонился над заинтересовавшим его предметом. На его зов из соседнего помещения показалась высокая девушка в фартуке, на котором виднелись пятнышки краски. В руке она держала тонкую кисть и недовольно хмурила брови явно сердясь на то, что её отвлекли от работы.

– Гляньте-ка, голубушка, какую красоту нам принёс наш гость. Кстати, познакомьтесь, это наш специалист, Елизавета Владимировна Елагина. А этот молодой человек – Михаил.

Елизавета кивнула в знак приветствия и совершенно не обращая внимания на гостя, не сводила глаз с принесённого Мишей образа. Николай Никифорович и Елизавета заговорили между собой, словно на каком-то непонятном для Миши языке, хотя он старался вникнуть в смысл слов. Но больше его завораживал тембр голоса Елизаветы… будто он уже слышал его где-то, когда-то очень давно. Глубокий голос её звучал, мягко обволакивая его и отвлекал от сути разговора.

3
{"b":"807069","o":1}