– Эмеральд, я боюсь! – она уткнулась в него мокрым носом так глубоко, как могла.

Эмеральд лишь скучно повернул голову. Старый кот сразу смекнул, что перед ними представитель земной расы. А уж что-то, а страх неизвестное чувство старому лунному войну.

– Ты кто? – командным голосом начал Эмеральд.

– Мааау! – громогласно сообщил рыжий.

Рыжий, не обращая внимание, на Эмеральда, проплыл дальше к Опал. Та съёжилась; казалось, она сейчас пробурит в дворецком дырку. Рыжий обнюхал ее со всех сторон. И обнаружив, что перед ним коты странные – совсем не пахнут и выглядят как-то иначе – развернулся и ушёл, тихо перетопывая по асфальтной площадке. А позже и вовсе удалился после выкрикнутого из окна его хозяйкой: «Чубайс, иди жрать!». Опал теперь осмелилась на разведку; и белая ее мордочка высунулась из под Эмеральда.

– Ты видел, какой он страшный, Эмеральд? Мне никогда так не было страшно. Ох, мне кажется, я такой страх пережила только, когда меня лунный ворон цапнул за хвост. А что это он делал? Он хотел меня съесть? – Опал почти полностью легла на Эмеральда, так, что его позвоночник щелкнул.

– Опал, Опал, прекрати! – позвоночник снова щелкнул.

– Ой, прости… – она стеснительно поправила ушко лапкой, и продолжила – ну, что ты придумал? маскировку? Может, раздуешься как ты умеешь? Ты такой милашка, как тогда делаешь! Будешь похож на такого же.

– Нет, ты же знаешь, лунный камень не игрушка! – снова расстроил Опал Эмеральд.

– Киса, киса, киса! – послышался старческий женский голос.

Баба Тамара, которая очень редко что-то помнит и очень редко что-то правильно распознаёт своими глазами (в силу значительного возраста) в это самое время отправилась в поисковый поход за своим чёрным котом Мурзиком. Мурзик обычно в этот час возвращался с прогулки и ждал смиренно ее под лавочкой, наслаждаясь солнышком и ветерком. Но сегодня, по всей видимости, он задержался. Баба Тамара, вся сгорбленная,  дошлепала с палкой с первого этажа до лавочки. Остановилась отдышаться. Для Эмеральда и Опал ничего не предвещало беды, если бы ни одно важное сказанное нами обстоятельство… Баба Тамара не видела ни хрена, ну прямо вообще. Это, к слову, о том, что нельзя так запускать свои глаза! Ведь они же важны! Как без них ощущать красоту и полноту жизни? Эмеральд встретился с ней глазами. Тому, конечно, люди не в новинку. Если что –  рядом была Опал, которая может подарить Бабе Тамаре приятный сон.

– Мурзик? – хриплым голосом закричала она (прежде потому что сама плохо слышит, а потому кричит) – Ты что тут? Кошек домой водишь? Ходь сюды.

И вот дворецкий уже в руках Бабы Тамары. Эмеральд бы сейчас же вырвался, если бы мог, но грудь его так сжали, что он широко высунул язык и широко открыл глаза. Конечно, Эмеральд знал о том, как вырваться. И ему не стоило это ничего. Как старому воину. Но! Но все это грозило самым противным – раскрытием себя земным жителям. А миссию он никак не мог провалить. Ему нужно было доставить Рубин домой без максимальных последствий. И потому он попытался покориться ситуации. Впрочем, при нем сейчас была Опал. И это ее шанс – стать волшебной палочкой-выручалочкой.

– Опал, – пробурчал он, как мог.

Опал мигала, как могла, прямо смотря в глаза оппоненту. Но сон не настигал Бабу Тамару. И в этом было простое обоснование – огромная катаракта давала ей 100% резистентность от всяких там лунных котов, и от всяких их взглядов. Все, что смогла сделать Опал это попытаться покусать ее за носок, за что и получила пинок под живот. Она быстро отряхнулась и с пущей удалью последовала за Бабой Тамарой.

– Эмеральд! Эмеральд! Я спасу тебя! – кричала Опал.

И Опал готова была идти за старым котом до конца. Может, вы даже понимаете почему? Жаль, бедная Опал, не знала, как работает дверь подъезда. И металлобетон отделил ее от противника, и, что самое больное – от утонувшего в ее руках старого Эмеральда.

Что мы такое, господа, без знаний? Не они ли нас вытащили из пучины войн и варварства. Знание – сила, говорят, а незнание. А незнание тоже сила, – там, где все извращено. Итак, среднее профессиональное училище. Приятный день. Поехали!

Ботяга пускал пузыри на паре, а его сосед – Кусков оставлен в одиночестве  с тригонометрией, а точнее ее невыносимостью. У него двоилось в глазах, когда на доске синусы превращались в косинусы, а те в тангенсы, “x” в “2x”, а потом вся эта фигня в единичку или ноль. И он отводил их от греха подальше в свою тетрадь, где ручкой набросал портрет девушки, что сидела на семь рядов ниже.

– Ты  хоть бы этой телке прыщи пририсовал, – воткнулся проснувшийся Ботяга носом в рисунок.

– Отстань, – закрыл Кусков рисунок руками – Ты че проснулся? Фу… а вонища-то изо рта!

– Если бы ты знал, сколько я вчера выпил, ты бы признал мой сегодняшний перегар как парфюм Шанель, – зевнув, проговорил Ботяга.

И Ботяга, расправив мешающие штаны, принялся за рассказ о выпитом, по пути подбирая несколько поводов этому. На три вещи бесконечно можно смотреть: на всепоглощающий огонь, на тихую гладь воды, на работающих людей. И три вещи, которые не при каких условиях нельзя слушать: что вчера пил Ботяга, сколько женщин у Ботяги  и как Ботяга много знает о своей работе и кем станет, будучи учеником среднего профессионального учреждения. Если же вам удалось вдруг попасть в страшный его диалоговый кокон, где он самый умный и самый трудящийся, Вам предстоит знакомство с самой неинтересной жизнью. Но почему-то люди такую жизнь признают активной и харизматичной. А почему? Рассуждать об этом в значительной степени трудно. Кусков вот не понимал; хотя он и тригонометрию не понимал, что с него взять.  Он все смотрел из-под кепки на передний ряд, разгадывая загадку, на которой погорело тысячи людей: “cherche la femme”. И рисовал прекрасный портрет.

– Арксинус а, – говорил на фоне преподаватель.

– Ох, е…ть – прокомментировал Ботяга, прервав свой интереснейший рассказ – прикинь какой бывает!

Кусков, выдохнувший, благо сейчас закончится рассказ Ботяги, повернул голову к нему. Если кратко рассказывать историю, по крайней мере, так она звучала в голове у Кускова: Бог Дионис выжал для Ботяги (нет, пожалуй, повелителя этой жизни)  вино за 345 рублей, затем Богиня Венера подарила ему лучшую любовницу 29 лет, которая была в общем доступе и вместе они предались возлияниям и великим рассуждениям о том, как работают современные блоковые механизмы и как бы Ботяга их модифицировал, если бы Зевс дал ему возможность возглавить их производство.

– Ты бы записывал, – говорил про меж всего Кусков, – тебе пригодится.

– В век инвестиций арксинус? Смеёшься? Твои методы устарели, братишка.

Спасительный арксинус теперь потопил корабль надежды Кускова на освобождение от пустословия; и он утопал с флагами и призывами инвестировать в Московскую биржу. Совсем не так было в жизни Кускова. Сам он свою жизнь сравнивал с бесконечной борьбой с неудачей. Поступить ему в институт не удалось, не хватило денег. Обычная история для людей таких, как он. Он мало что делал, если ему не было интересно. Просился у родителей в «живописный», но отец, который возглавлял завод, решил совсем по-другому. И по связям его сначала отправили в училище. И до сих пор прочат карьеру на заводе. Но сам Кусков тысячу раз бы отказался, если бы не уважал родителей так сильно, как и должен настоящий сын. Вот так и учился, Кусков нехотя, но с ощущением того, что это необходимо и важно. На лекциях и занятиях он ничего не понимал, но когда приходил домой – пытался разобраться во всем по книжкам и интернет-пособиям.

А неудачей жизнь была потому, что, казалась, лишь выполнением необходимости. Сам он неразговорчивый, порой грубый или даже иногда самоуверенный, но хранивший самое доброе и тёплое внутри себя. Потому ему нигде не везло – ни в дружбе, ни в любви. Скоро он пытался и осмыслить все – и ему пришло в голову: были бы деньги, пришла бы удача. А чего-чего, зелёных банкнот и счетов в Швейцарских банках у Кускова не было. Он снимал комнату со слепой и глухой бабушкой на окраине города за символическую сумму; едва хватало на еду, даже если он где-то подрабатывал.