– А что вы намерены делать дальше, как бороться собираетесь с Ней? – Люциан, не в силах сдерживать свой пыл, тут же вмешался, чем показал всем свою невоспитанность. – Ведь если Её не остановить, то Она может разрастись по всей Империи.

– Да, Фер Элохим, твой сын действительно обеспокоен будущим Шеол, – похвально произнёс Фер Геомант, сглаживая выпад молодого паладина. – Мне он напоминает тебя в юности, когда вы с моим сыном искали смысл жизни, и ты всегда настраивал его на подвиги, ты был его старшим другом и советником в тех делах, в которых был я стар…

– Да, мы с ним уже обсуждали эту проблему, – улыбнулся он сыну. – Он молод и горяч, и ему это, надеюсь, простительно, – Люциан нахмурился, понимая, что не так просто услышать ответ от этих стариков. В них нет рвения, той решительности и энергии, что есть в нём. Одна часть его понимает, что с этой бедой они бороться не собираются, а вторая просит прислушаться.

– Так скажите мне, что вы предпримете? – не выдержал Люциан и снова вступил в разговор, ещё раз нарушив вежливую обстановку приёма. Возможно, это говорит вино в его голове, но оно не смогло заглушить мысли о кровавой давке в Шеол.

– Наши мудрецы изучают Её, мы ищем излечения, – Фер Геомант хмуро посмотрел на Люциана, пытаясь без слов предупредить наглеца. – Но, скорее всего, нам придётся оцепить город и погрузить его в изоляцию.

– И что, тогда все оставшиеся люди там просто умрут? – вдруг внутренний гнев, бурля, перелился в слова. – А мы здесь будем пировать и жить припеваючи? Ведь наши руки тоже в крови…

– Сын! – остановил его отец. – Извини его, Фер Геомант, он так молод.

– Всё в порядке, я его понимаю. Он думает, что мы старые и никчёмные и делаем лишь то, что доживаем свой век, и он отчасти прав, – старый Фер Геомант опустил локоть на стол и серьёзно посмотрел в сияющие синевой глаза Люциана. – Я, может, и согласился бы с тобой, юноша, но хочу заметить, что мудрость приходит с опытом, опыт с возрастом, а у тебя пока нет ни того, ни другого. Да, нам не хватает твоей пылкости, но и тебе не хватает нашей мудрости. Так, может, будем содействовать друг другу? – Люциан кивнул в ответ, но он ждёт прямых объяснений, а их пока нет ни от кого. – Какие у тебя есть предложения? – такой вопрос поставил молодого паладина в тупик, его интересовали действия мудрейших. А что он сам может им предложить? Наверное, только своё рвение, и в этом они правы.

– Я хочу сам отправиться в Шеол и посмотреть. Что-то в моей груди рвётся туда, и я чувствую, что смогу найти решение, – чувствуя в себе твёрдость и уверенность, ему кажется, что его не понимают, и его собеседник лишь лицемерно улыбается в ответ.

– Твои слова звучат смешно, – ответил на выше сказанное ему Фер Геомант, от чего Люциан чуть не вспыхнул яростью. – А если ты там просто умрёшь, причём, глупо?

– Значит, судьба моя такая глупая.

– Ты не пожалеешь живота за жизнь других – это похвально, но если ты умрёшь, тогда для чего жил все эти лета, для чего тебя отец породил на этот свет?

– Оставить, как минимум, неверное направление, чтобы другие молодые, с блеском в глазах, прошли рядом и не сделали этой ошибки, – в груди молодого паладина горит огонь, от чего кровь вскипает в жилах, то ли от гнева, то ли от прилива чувств. Он верит в то, что говорит.

– Молодым в равной мере свойственна великая храбрость и великая глупость, а также нерушимая вера в то, что не существует непреодолимых препятствий, непобедимых врагов и нерешаемых проблем, – старый Фер Геомант искренне улыбнулся пылкости молодого паладина, но он продолжил не соглашаться с ним. – Те же, кто достаточно пожил в суматохе мира, убеждены, что нельзя избавиться от всех препятствий, врагов и проблем, можно лишь сократить их число на короткий промежуток времени, который в свою очередь является лишь мгновением в медленном танце жизни.

– Прошу прощения, – Люциан вдруг с грохотом отодвинул своё кресло и встал из-за стола. – Могу ли я отлучиться на мгновение? – Фер Геомант одобрительно кивнул ему, и тот тут же удалился в направлении уборной.

Уворачиваясь от неподвижных колонн, проходя мимо не тех коридоров, молодой паладин еле сдерживал себя, ведь всю свою жизнь его готовили к испытаниям, лишениям и героическим действиям, а тут всё совершенно не так: приходится бездействовать. Люциан кулаком ударил в дверь, и она хрустнула, распахнувшись внутрь уборной. Следом за ней в уборную влетел он сам. Злость внутри него перешла в ярость, и теперь его кулак врезался в стену. Глухой щелчок пробил тишину уборной, но каменный булыжник остался непоколебим, и в него тут же влетел другой кулак. Учения Отцов смирению всегда давались с трудом, за это Люциан отхватывал лишнее наказание чаще остальных послушников. Сейчас он колотит стену, и его зубы скалятся от злости. Так Люциан выпускает свою ярость наружу, не причиняя никому вреда. Гнев ушёл, вышел через боль, оставив на каменной стене кровавое пятно от кулаков, и ему стало легче. Теперь он может дышать полной грудью, а не оборванными вдохами, как раньше. В нахлынувшем на него спокойствии он почувствовал запах растения Добрыш над головой, чьи зелёные кусты избавляют от запаха отходов. Возле стены стоят металлические омои с водой и песком на дне. Люциан сорвал пучок листьев этого растения, растёр пальцами и опустил в воду. Кровь на кулаках тут же остановилась, а вода окрасилась алым цветом. Теперь он готов вернуться в зал другим Люцианом – спокойным и молчаливым, слегка замкнутым в себе. Чувствуя себя легко, изобразил на лице такую же, как и у остальных, лицемерную ухмылку, с ней он и вошёл в зал. Он вернулся на своё место, а руки спрятал под стол.

– Всё хорошо, сын? – поинтересовался отец, заметив изменение в сыне.

– Да, всё уже гораздо лучше, – лживо улыбаясь, ответил тот.

– Это хорошо, потому что уже все собрались, и сейчас тебе должно стать веселее, – Люциан посмотрел на тронное кресло: Вирион Мироносный уже восседает за столом со всем своим величием.

– А что сейчас будет? – Люциан оглядел стол, но ни на чём интересном его взгляд не задержался.

– Как обычно, хотя для тебя всё это и не совсем обычно, – улыбнулся отец. – Танцы, песни и обсуждение важных вопросов.

– Отец, а разве важные вопросы не обсуждаются за закрытыми дверьми в более серьёзной обстановке?

– Обсуждаются, но не все. Большая часть обговаривается здесь, непринуждённо. Со временем ты это поймёшь и научишься…

– Да, конечно, – ответил он, как обычно, наотмашь, не придавая значения его словам.

– Всё, начинается. Посмотри, кто входит в зал, – отец показал на вход, и Люциан тут же затих. Там не идут, а плывут по воздуху Лилит и Немезида, а ведёт их толстая тётка-повитуха Исида в простеньком платье и фартуке, словно только с кухни.

Взгляд Люциана упёрся в образ Лилит, в его глазах она прекрасна как никто во всём мире. Её пышное зелёное платье до самого пола грациозно описывает походку, корсет стягивает тонкую талию и одновременно поднимает высокую грудь. Длинные тёмные волосы спадают на плечи переливами. Лицо по-прежнему прикрывает от сомнительных взглядов прозрачная вуаль, но через неё всё равно просматривается блеск её глаз. Люциан смотрит на неё и не может оторваться, такой красоты он не видел и даже представить ранее не мог. Она будто сошла с небес, прекрасная и недосягаемая. Со всех сторон ощущается падкое чувство вожделения к столь прекрасному цветку, и остановить это невозможно, пока она незамужняя. Он прекрасно понимает, что своей силой может переломить любого, но перед Лилит он готов пасть на колени и целовать землю под её ногами. Она плавно села на своё указанное место и смущённо прижалась к отцу. Тот что-то шепнул в ответ, и она сразу осмелела, сев более свободно, но по-прежнему сдержанно. Изгиб стола начинается прямо от тронного кресла Вириона Мироносного таким образом, что Люциан может с небольшим поворотом головы созерцать красоту его старшей дочери. Чем он и занялся до тех пор, пока она не почувствовала столь пристальное внимание к себе. Их взгляды встретились, и кровь вспыхнула жаром в его теле, но не гневом, как он уже привык, а чем-то незнакомым, новым. Сердце забилось в сумасшедшем темпе, как при первой их встрече в Шеол, только ещё сильнее. Он впервые в жизни испытывает такой трепет к человеку, и это буйство чувств в себе ему безрассудно нравится. Сейчас его не волнует война, чужие страдания, весь мир словно исчез, оставив их двоих в этом зале. Под прозрачной вуалью её карие глаза таинственно блестят, подчёркивая взаимность. Люциан просто не справился с собой и отвёл взгляд на свои руки, переводя дух. Даже глядя на битые костяшки, он продолжает видеть глаза Лилит. Шум, разговоры, песни поддатых музыкантов, чьи-то шаги и всё в этом мире смешалось в один неприятный гул, который давит на уши со всех сторон. Люциан мотнул головой, то ли чтобы прогнать, то ли чтобы развеять образ Лилит в глазах, но от этого, наоборот, он стал чище.