За стол главы сыскного отдела мастер Альс сел примерно двадцать семь лет назад и в период предполагаемых «пятьдесят лет назад» не попадал, однако он многое знал о своём предшественнике.

Мастер Дьюш – легенда. Больше него – ни до, ни после – никто не смог раскрыть столько дел. Завистники даже зло шутили, что он сам их создаёт – сам преступления придумывает и (или) совершает, – чтобы попасть в историю. И вот он-то в те самые «пятьдесят лет назад» попадал – в то время, когда (вероятно) убили девочку, мастер Дьюш уже несколько лет работал главой отдела убийств, и было ему около тридцати. И сейчас, должно быть, за восемьдесят.

Рьен точно знал, что старый мастер жив – раз-два в год он заходил в родное ведомство. Беседовал с сыскниками, давал нужные советы, а иногда спускался в архив и сходу распутывал какое-нибудь старое и неподдающееся дело. И в этом году по весне старик тоже заходил – бодрый, бородатый, осанистый, жаждущий общения.

Но начать всё-таки лучше со своего наставника. И с личных дел обоих.

***

Матушка Шанэ тоже плохо спала. Обычно она верила в свою силу – и в ту, что голубыми лентами на запястьях вытягивает из призрака колдовство, и в стены чайной, – но сейчас побаивалась, что девочка всё-таки сбежит. Матушка просыпалась, смотрела на сидящего в кресле ребёнка, снова засыпала, опять просыпалась… Лишь под утро её накрыло крепким сном аж до обеда. И проснулась она от смутной тревоги – не сбежала ли?..

Нет, хвала великим пескам. Девочка, прижавшись к боку пустынного кота, лежала на коврике у очага – на животе, болтая босыми ножками. Услышав матушкин выдох, девочка резво села и показала на кухню: чаю, мол?

– Конечно, – улыбнулась матушка Шанэ. – И вкусностей. А хочешь, вместе приготовим?

Девочка радостно закивала.

– Погоди, умоюсь, – матушка встала с постели.

Скорее бы зима… За осень она так устала, что каждое утро тело протестует…

Умывшись и переодевшись в домашнее платье, матушка Шанэ глотнула бодрящего чаю, повязала передник и позвала девочку. И мягко, стараясь подать важный вопрос как шутку, заметила:

– Имя тебе нужно, дочка. Не девочкой же тебя звать. Помнишь, как звали-то?

Призрачная девочка устроилась за столом, поджав ноги, и провела пальцем по воздуху, точно рисуя. И нарисовала – голубая буква «А» засветилась, упала на скатерть каплями дождя, а девочка недовольно тряхнула головой и начала перебирать букву за буквой. В конце концов остановилась на букве «Т» и вернулась к началу алфавита. И снова упрямо перебирала одну букву за другой, подряд. Пока в воздухе не засияло голубым «Тьита».

– Какая ты молодец! – похвалила матушка Шанэ. – Тьита! Очень красивое имя!

Девочка радостно улыбнулась, а потом вдруг показала на своё горло и покачала головой.

– Ты и при жизни не говорила? – матушке было не привыкать разгадывать жесты бессловесных духов.

Тьита закивала.

Матушка Шанэ заварила свежий чай, выставила на стол посуду для выпечки и достала из ящика мягко светящиеся мешочки.

– Ну что, давай готовить?

Из спальни пришёл пустынный кот и сел рядом с девочкой, уткнувшись лбом в её бок. Тьита заулыбалась, завозилась, почёсывая зверя за ушами, а матушка снова подумала, о чём в ближайшее время написать Рьену.

Во-первых, цвет кожи у девочки нездоровый не от удушья, нет. Она или больна была, или… иная причина. Во-вторых, вчера Тьита знаками и сценками показала, что помнит в чайной театр – и матушка действительно выкупила здание у разорившегося театра. А раз девочка его помнит, то она здесь была – значит, театр тогда работал. То есть Тьита погибла лет сорок назад, не меньше. В-третьих, вспомнилось имя. А в-четвёртых…

Что-то в ней – как она тянулась к матушке и её помощникам, как неловко гладила кота, как покладисто себя вела, – подсказывало: недоставало малышке внимания. И материнский инстинкт шептал: нет, не так себя избалованные любовью дочки ведут. Не так… словно у каждого по чуть-чуть общения и ласки урвать пытаясь, заполняя пустоту внутри.

Пользуясь тем, что Тьита отвлеклась на кота, матушка Шанэ быстро набросала записку, вызвала пса и отправила его в Сыскное ведомство. Вроде бы мелочи… но именно так, из мелких клочков, порванное письмо и складывается. И открывает свою тайну.

– А теперь, – матушка вернулась к столу, – мы будем печь торт. Для призрака.

***

Мьёл вернулся из Регистрационного ведомства злым и озадаченным.

– Полдня поисков – и ничего, – проворчал он, плюхнувшись в кресло. – Это какая-то… никто из ниоткуда. По портрету – ничего, даже похожего. По имени – тоже. Портрет плюс имя – тоже. По запросам в остальные северные ведомства – тоже. Её будто бы не существовало. Или её контрабандой привезли из Приграничья. Пряча и нигде не регистрируя. Я бы туда, мастер, написал, но без заведённого дела нельзя.

– Или данные девочки удалили из Регистрационного ведомства, – задумчиво кивнул Рьен. – А сделать это мог лишь его работник. Либо за очень большие деньги, либо по просьбе того, кому не отказывают. Иди обратно. Тебе нужен список сотрудников минимум сорокалетней давности. Имеющих доступ к непосредственной работе с делами.

– Мастер, меня пошлют, – с упрёком посмотрел колдун. – Без открытого дела об убийстве или хотя бы о пропаже – пошлют. Я на запросы-то еле уговорил, по большому знакомству. А вы же дело так и не открыли.

– Не пошлют, – начальник сдвинул в сторону папки и достал из ящика лист, перо и склянку. – Начальник регистрации мне должен – я как-то его сына искал, когда он хотел обойтись без огласки. Напишу ему, и он всё для тебя сделает. А открывать пока, сам понимаешь, нечего. Нет тела – нет дела.

– Что-то ещё? – сосредоточенно спросил Мьёл.

– Захвати тридцатилетний срок работы. Узнай, не уволился ли внезапно кто-нибудь из этого списка. Ну и твой приятель из отдела краж. И метки на серёжках.

– Он обещался написать, – колдун встал. – Пожрать-то можно?

– Только быстро, – разрешил Рьен. – Дело к вечеру, а результат мне нужен сегодня. И в то время, когда ещё прилично идти в гости. С одними вопросами и намёками на призраков, как ты понимаешь, к бывшему начальству не ходят. Даже если они в курсе, что призраки существуют, а убитые хотят отомстить.

– Однако вы что-то накопали, – Мьёл указал на папки.

– Однако я пока об этом промолчу. Иди.

Написав и отправив письмо главе Регистрационного ведомства, Рьен снова пододвинул к себе дело мастера Дьюша. В десятый раз его просмотрел и в десятый же раз убедился – в деле отсутствует несколько страниц. Две или три, судя по узкой, но заметной щели между листами. Что-то из папки в своё время изъяли. И уж не то ли, что касается призрачной девочки?

Стол вспучился лужей чёрной воды и выплюнул письмо. Мелким убористым почерком Сьят обстоятельно докладывал следующее.

Мастер Эддо, сделавший жемчужные серьги, к сожалению, мёртв – умер пять лет назад и самой обычной смертью, от старости. Он всю жизнь служил в Ремесленном ведомстве, и в его архивах нашлись наброски серёжек. Но кто их заказал и оплатил, неизвестно. Списки заказов хранят двадцать пять лет, а после уничтожают, оставляя в архиве лишь набросок работы с подписью мастера. А поскольку никто из нынешних сотрудников ведомства о столь странном заказе не помнил – даже старожилы, проработавшие те самые двадцать пять лет, – то «пятьдесят лет назад» в целом подтверждаются. Хотя бы они.

Про пижаму нет ничего интересного. Бабушка посмотрела на набросок Рьена и подтвердила – да, лет пятьдесят назад такой комплект был в ходу, причём очень недолго. Кружево бабочками – работа дорогая, долгая, и мастерицы на волне популярности резко подняли цены. И буквально через год после появления пижамы на рынке заказы на неё резко упали, а потом вообще сошли на нет. А столь застиранный вид указывает на одно – ребёнок в пижаме не только спал, но и днём дома постоянно ходил.

Рьен свернул письмо, сунул его в уже заготовленную папку и задумался. Прогнал про себя всё, включая разговор с матушкой, и быстро набросал очередную записку.