- Не думай, я не побоюсь, - словно мысли прочла. - Покажи руки, Учитель...

Только губы дрогнули. Опустилась на колени, провела рукой над его ладонями.

- Тебе рассказал кто-то?..

Дернула плечом, не поднимая глаз:

- Я знала. Всегда знала. Теперь... только поверь мне.

"Если бы ты знал, почему я выбрала этот путь..."

Она склонилась к самым его рукам, зашептала что-то - быстро, горячо, беззвучно. Он чувствовал ее теплое дыхание на своих ладонях; то ли мерещилось, то ли и вправду - боль утихала... Удивился про себя: неужто и меня убедить сумела?.. Невероятно...

Она закрыла глаза, борясь с безумным неодолимым желанием - коснуться губами этих израненных рук; стискивала зубы, чувствуя, как набегают на глаза слезы. Хотелось верить, так хотелось верить - все удастся, ведь не было еще так ни разу, чтобы - не удалось... ничего, ничего, бывали раны и страшнее... но никогда не было - таких. Незаживающих. Как долго, долго, бесконечно тянутся минуты... Если бы ты знал... если бы ты знал - все эти годы, все, все - только ради этого... Голова кружится, перед глазами огненные круги. "Не может быть. Не может! Я не верю..."

- Не могу... больше...

Он поддержал ее, когда она начала медленно валиться навзничь. Не открывая крепко зажмуренных глаз:

- Что?..

Он молчал, глядя в ее лицо.

- Не получилось... Не говори ничего! - почти зло. - Я знаю. Значит, я так ничему и не научилась.

Одна слезинка, жгучая и злая, все-таки пробилась из-под длинных ресниц:

- Ненавижу себя.

Он не знал, что говорить. Попытался как-то успокоить:

- Мне стало легче, девочка. Поверь, это правда.

- Вот именно. Девочка. Девчонка. Глупая самоуверенная девчонка. Так и скажи. И не нужно меня утешать! - посмотрела с вызовом. - Только прости. Если сможешь. За то, что понадеялся на меня. А я... Прости.

Она стремительно поднялась и выскочила за дверь прежде, чем он успел ответить.

Потом он долго не видел ее - похоже, Ахтэнэ избегала встречаться с ним. До этого вечера...

Ей вовсе не хотелось спать в эту ночь: странное чувство непокоя, не дававшее даже на мгновение сомкнуть веки. Даже старинные книги не могли унять смятения души; может, виной тому была бьющая в окно метель...

Она не смогла бы объяснить, откуда знала, что нужно идти именно сюда, в Одинокую башню. Из приоткрытой двери тянуло холодом, но видно было, что в комнате горит светильник - значит, не спит. Не спит. Странная мысль. Грустная. Нелепая. Он говорил - Бессмертные не умеют спать.

Мысль о бессмертии заставила ее помедлить на пороге. Наверно, легче всего это понять детям - им кажется, что они никогда не умрут. И - правы: он ведь тоже говорит, что люди не умирают - уходят. Он вообще в последнее время много говорит о Дороге. Ему верят. В людях Твердыни нет страха смерти - а потому они сами подчас вызывают страх почти священный. Многие думают, что Черным Рыцарям вообще неведом страх: словно нет ничего страшнее, чем ступить за порог, словно бояться можно только за себя. Смешно. И грустно.

Бессмертие... Те, что были рядом с тобой, уходят без возврата - а ты живешь. И всегда вокруг тебя - люди, и всегда ты - один, потому что знаешь: они уйдут. Ты - останешься. И будешь помнить - всех и все. Тяжело понять, как это - помнить все. Иногда у кого-нибудь случайно вырывается: "Учитель, ты не помнишь?.." - и в его глазах появляется тень печальной улыбки. Милосердный дар - забвение: тускнеют воспоминания, и самые тяжелые и страшные из них, теряя отчетливость, оставляют по себе только смутную горечь и приглушенную саднящую боль. И человек сживается с ней, привыкает. А - когда, вспоминая, переживаешь все заново? Так, словно это происходит сейчас?.. Он однажды обмолвился об этом свойстве памяти Бессмертных, и с тех пор она часто задумывалась над этим.

Девушка тряхнула головой пытаясь отогнать грустные мысли, и тихо проскользнула в комнату.

...Стрельчатое окно в тонком переплете распахнуто настежь, вьюжный ветер врывается в комнату, швыряет пригоршни снега в лицо тому, кто стоит у окна - высокому, седому, запахнувшемуся в крылья, как в плащ...

Он стоял, запрокинув голову, закрыв глаза - она знала это, даже не видя, - и ветер развевал его волосы - белые, белые, как зимняя луна, и металось звездное пламя в хрустальной чаше светильника - огонек бесприютной души, а вьюжная ночь за окном была светлой, ветер гнал призрачные рваные облака, и в разрывах туч проглядывало черное небо с далекими искрами звезд - ночь полнолуния; тени и блики скользили по его лицу, и вздрагивали больные крылья...

Она беззвучно вздохнула, и беззвучно выскользнул сухой стебель из ее пальцев, но он услышал и обернулся, и она одними губами прошептала - не надо... - зная, что сейчас произойдет: черные крылья обернутся плащом, снегом рассыплются звезды в волосах, и яркая ледяная звезда на челе погаснет, и погаснет, уйдет из глаз этот невероятный горький и счастливый свет, заставляющий видеть только - глаза, только - взгляд...

И - ничего этого не произошло.

Все с тем же странным выражением на лице, словно еще во власти неведомого ей видения:

- Ты?..

- Я, Учитель, - по-прежнему одними губами, - ты замерз, наверно... я принесу тебе горячего вина...

Так-уже-было. Он кивнул.

- И огонь погас... Сейчас я...

- Не надо...

Ощупью, не отводя глаз от ее лица, он закрыл окно, шагнул к камину так-уже-было - и начертил в воздухе знак Ллах: взметнулись языки пламени.

- Но... ты ведь не за этим пришла, - он с трудом выговорил эти слова. - Ты... хотела говорить со мной?

- Да... Нет... - внезапно она поняла, что хочет сказать, осознала, что несколько ломких веточек и высохших кореньев, которые все еще держала в руках - только предлог, повод прийти. Поняла и то, что ничего не скажет - просто не сможет, настолько чудовищным и невероятным было ее видение - а может, всего лишь кошмарный сон.

И - медленно, как во сне, наклонилась, подняла хрупкий стебель, подошла к столу. Шорох - шелест - шепот...

- Я принесу вина, - повторила, мучительно сознавая, что, быть может, разрушает непонятное, ею самою созданное наваждение, что может никогда больше не вернуться эта тень памяти - что он не ответит ей на единственный вопрос, который она хотела - и страшилась задать.