Я направился к ним — все равно в поезд возвращаться не хотелось.

— Славься, Росс! — различил я слова. — Славься, Росс!

Когда приблизился на расстояние в пару десятков метров, Емеля углядел меня и бросился в ноги самым натуральным образом.

— Возблагодарим наших благодетелей, братья и сестры! — возопил он высоким голосом.

Меня передернуло от отвращения. Я быстро наклонился и поднял его за шкирку обеими руками, причем на мгновение полностью оторвал от земли, хотя Емеля был справным мужичком. У меня всегда от злости прибавлялось силы.

Или это действие нового, неопознанного допарта? Я так и не разобрался, что это за штука и откуда она появилась. СКН постоянно “видел” его в виде мутного прямоугольника, а не Знака, как остальные допарты, но само “приложение” не запускалось и ничего не делало.

В конце концов я пришел к заключению, что мой СКН лагает. Или в результате удара Голема и ночевки в дольмене запустился какой-то магический троян, чтоб его…

Было бы недурно, если этот допарт увеличивает физическую силу.

— Ты что, Емеля, совсем сдурел от своего подхалимства? — прорычал я ему в перепуганное лицо. — Чего ты лебезишь? У тебя есть самоуважение?

И оттолкнул его от себя. Емеля повалился на задницу.

Я обратился к испуганным аборигенам, наблюдавшим за неожиданной экзекуцией:

— А у вас — у вас есть хоть крупица гордости? Вы люди или скоты?!!

Емеля поспешно отползал от меня, губы его тряслись от ужаса. Остальные после секундного колебания бросились наутек. Емеля оглянулся, подхватился с земли и, теряя лапти, бросился к понтонной переправе.

Я тоскливо обернулся к поезду. Сверкающие поверхности отражали лес, ворота, амбар-сарай и собственную пародию на берегу. Наблюдали ли за мной россы и Кира — неизвестно, я их не видел и не чуял. Скорее, наблюдали.

Плевать. Все они ничтожества. И россы, и аборигены. И те, и другие занимаются хренью, чтобы чем-то наполнить свое бессмысленное существование. Габриэль не верит ни в дружбу, ни в любовь, а потому все объясняет манипулированием и использованием друг друга. При этом высокомерен и насмешлив, как любой болван, возомнивший, что познал тайны вселенной. Глупая рыбка, пафосно объявляющая другим рыбкам, что суши не существует.

Я и сам не понял, отчего так разозлился. Из-за Киры? Или это запоздалая реакция после ночных приключений?

Вероятно, я перенервничал, но от осознания этого факта злость никуда не ушла.

Почти весь день я провел на свежем воздухе и в поезд не возвращался. Не стремился видеть ни Киру, ни Габриэля, ни остальных россов или карго-аборигенов. По сути, Кира ничего дурного мне не сделала, даже наоборот, поговорила максимально откровенно, без женских намеков и уловок, но Габриэль знатно испортил мне настроение своими предположениями насчет истинных намерений огнепоклонницы.

От нечего делать я снова смотался к Ведьминому кругу — на сей раз пешком, что заняло изрядно времени, зато долгая прогулка вернула мне душевное равновесие. На месте моей ночевки ничего не изменилось. Ямка с листвой была на месте, так же, как и многотонные камни дольмена и камешки поменьше, обрисовывающие круг.

Я побродил вокруг, несколько раз прошелся сквозь портал дольмена, прислушиваясь к В-токам. Внимательно осмотрел дерн — Голем оставил немало следов, идущих из глубины леса, а Витька, как и положено призраку, исчез без следа.

Я полежал в ямке с закрытыми глазами.

Интерфейс показывал три иконки допартов: Знак Морока, Знак Глаза Урода и третий, мутный символ неопределенных очертаний. Как я ни изощрялся, ничего с ним сделать не получалось. Прога не запускалась, иными словами.

Установленный допарт, если это вообще был допарт, а не магический “троян”, на моих ощущениях и способностях никак не отражался.

Но после бурной ночи меня переполняла какая-то ненатуральная энергия, и я не находил ей другого объяснения, кроме этого невнятного допарта. Каким-то образом он, видимо, влиял на мой организм, и я пока не понимал, как именно. А может быть, допарт ни при чем, и я перевозбудился после общения с “Витькой”, внезапно откровенной Кирой и противным циничным Габриэлем.

Чтобы сбросить напряжение, я принялся поднимать и бросать камни, как ядра, отжиматься и подтягиваться на горизонтальных ветвях. Казалось, дай мне штангу, я гриф голыми руками согну! Хватит полагаться на автомат и волшбу, надо и собственным физическим состоянием заняться!

После этого полубезумного моциона я вернулся в родную “хату” уставшим, вспотевшим и голодным. Выгреб из самопополняющегося холодильника все съедобное и набросился на хавку.

Кира сидела на своей койке и читала спасенную мной из горящей библиотеки книгу, иногда поглядывая на меня из-под полуопущенных ресниц. Ее густая шевелюра распушилась еще сильнее, и от нее пахло чем-то цветочным. Она нашла душ, встроенный в стену, и приняла его, пока я маялся дурью в лесу.

Позже я и сам помылся. Причем обнаружил, что в душевой кабинке есть нечто вроде стиральной машинки. Суешь туда грязную одежду, и через считанные минуты — домыться не успеешь — машина выдаст выстиранную и высушенную одежду. Разве что не выглаженную, но наши шмотки в глажке не нуждались.

После душа меня потянуло в сон, и я проспал на своей койке до сумерек.

Проснулся аккурат за мгновение до того, как поезд тронулся в обратный путь.

Кира ушла в “гостиную” и сидела на стульчике у окна, наблюдая за тем, как ландшафт со все возрастающей скоростью убегает в другую сторону. Я сел рядом, потирая глаза и зевая.

Через минуту мы летели с нереальной скоростью в полной тишине. Пейзаж за окном смазался в горизонтальные полосы, солнце зашло, и спустились густые синие сумерки. Равнина превратилась в темное озеро, над которым поблескивали неподвижные звезды.

Ближе к ночи поезд сбросил крейсерскую скорость, о чем мы с Кирой поняли не сразу. Вагоны испустили яркие лучи, осветившие траву и желтую высушенную землю, которая убегала в сторону все медленнее.

Открылась дверь в нашу хату, и заглянул Габриэль.

— Это то самое место, откуда мы вас забрали, — сообщил он. — Вы хотели забрать свои вещи. Возьмите симботов и принесите ваше имущество. Никто не вправе отнимать его у вас. Мы, россы, очень ценим право на собственность… Только не увлекайтесь: наш поезд пассажирский, а не товарный!

Это был приятный сюрприз. Я свыкся с мыслью, что россы не удосужатся сделать лишнюю остановку. Мы с Кирой переглянулись и вскочили.

— Наши вещи, наверное, уже разграбили… — неуверенно проговорила Кира.

— Кто? — удивился Габриэль. — Те жалкие фанатики? Они не посмеют, я вас заверяю! Там, где пролегает дорога Республики Росс, царит порядок.

Это было слишком хорошо, чтобы с ходу поверить.

Мы с Кирой вышли в ветренную ночь, спустившись по развернувшейся как мятая фольга лестнице. Следом за нами чеканным шагом выступили два симбота.

Вдоль верхней кромки вагонов сияли шестиугольные прожектора, заливающие светом окружающее пространство на сотню метров. Но наш лагерь в овраге располагался немного дальше. Когда мы вышли из освещенной зоны, симботы врубили собственные прожектора на груди.

Если селенофилы где-то здесь, они здорово струхнут…

Но они ушли. Не слышались голоса, не вспыхивали отблески костра — лишь шумел легкий степной ветер.

Мусоровоз стоял на месте, и — вот чудеса! — его не тронули, хоть я не запер ни кабину, ни кузов. Моей палатки и шатра Киры также никто не коснулся. В палатке на спальном мешке лежал автомат с патронами.

Габриэль прав: вдоль гравитационной дороги царит идеальный порядок.

Настроение значительно улучшилось. Мы удивились и обрадовались.

Кира пошла вдоль ручья за поворот, где стояли лагерем поклонники Аннит.

— Никого, — сказала она, вернувшись. — Ушли, кажется, недавно. Кострище еще тлеет.

— Спасибо им за уважение наших прав на собственность, — заявил я, сворачивая палатку и засовывая в кузов мусоровоза. Кира ловко сложила шатер и тоже положила в кузов.