Таких людей он мысленно называл «человек-бомба» – чем дальше ты от нее, тем безопаснее для тебя.

Кирилл удивлялся, как Анастасия Андреевна, такая душевная приятная натура, может терпеть в своем окружении такую жесткую и надменную женщину? Как ей не тяжело и не противно?

«Лучше бы Татьяна Сергеевна учила детей, а Надежда Васильевна убирала по дому», – подумал он и поехал по неотложному делу, которое сам себе запланировал.

***

Вся эта затея не нравилась, но нельзя делать только то, что тебе нравится.

Ждать ему пришлось долго. Хотелось закурить.

Человек сидел в машине и жалел, что не может выдавать себя зажженной сигаретой. Он нетерпеливо постукивал по рулю и поглядывал на часы. Как это ни странно, но время не сбавляло свой ход. Осталось мало времени. По расписанию, когда дети в бассейне, в доме никого не должно было быть. Но домработница не придерживалась расписания и не торопилась уходить. Но оставлять на другой день нельзя. Другого шанса может и не быть. Нужно идти. Идти по намеченному плану. Получилось непредвиденно, но план менять нельзя.

Человек накинул капюшон, надел перчатки, открыл бардачок, достал флакон и вышел из машины, направившись в дом, где хлопотала домработница Татьяна Сергеевна.

Женщина негромко напевала себе под нос, натирая нижнюю ступеньку на лестнице. Она мечтала, что протрет перила и закончит генеральную уборку. И не догадывалась, что в дом проник человек, который долго сидел в машине и ждал, когда она уйдет. Что-то мягкое и вонючее дотронулось до ее носа, под который она только что пела песню. И все.

Женщина пискнула и мягко сползла в его руки. Он оттащил ее к дивану и уложил, бережно подложив подушки под голову и ноги.

Оказывается, очень легко устранить человека, который не изменяет своим привычкам.

«Надо было обувь снять», – подумал он и прошелся по комнатам, стараясь не следить. Он заглядывал в каждый шкаф, на каждую полочку. В гардеробной ему хотелось вообще все перевернуть верх дном, но найти. Но ничего не было. Он нервничал и постоянно оглядывался, проверяя не наследил ли. Фирменная подошва дорогих мокасин могла оставить фирменный след.

***

Алексей боялся и паниковал. Хотя старался не выдавать своего страха. Несколько ночей ему снился один и тот же сон, в котором погибает писательница. А наяву жуткие предчувствия подкидывали страшные картины.

– Это не паника, – возразил он в трубку телефона, противореча своим ощущениям – я подумал… я тогда пьяный был… сразу и не понял… но из-за этого же не убивают. Не хочу я грех на душу брать. И тебе не советую. Надо вернуться и все обратно сделать. Да, мне страшно. Но я же не убийца. Сам я не убиваю, но то, что я сделал, может ее убить. Это же грех. Нет, не могу я. Пожалуйста, давай все вернем обратно. Да не паникую я. Я просто представил, что может быть. Тогда я пьяный был, вот и согласился. Давай. Не могу спать. Ничего не могу. Давай вернем, исправим все. Пожалуйста.

Алексей не паниковал, его мучила совесть вкупе со страхом. А вдруг кто узнает, а вдруг случится страшное и непоправимое? Он же не убийца. Ему страшно. Он не мог с этими мыслями жить. Он уже несколько ночей просыпается в липкой от пота футболке. Он даже водку не пил от страха и ужаса, хотя думал, что будет наоборот. Его гложет и жжет совесть. Нервы предательски воспалились. Руки тряслись, глаз дергался. Он каждое утро включает компьютер и с придыханием и замиранием сердца просматривает новости: не погибла ли? А должна. Каждое утро он просит себя идти и все исправить.

Он ходил по своему гаражу, нервно прислушиваясь к шагам. Гулкие звуки раздражали.

Гараж был оснащен всем необходимым для уединения от надоедливого бати и его женушки. Продавленный диван, вздутый от сырости стол, кресло и трухлявый ковер на стене. Сюда бы еще машину, но он ее продал. Все чаще стал запивать пиво водкой. Он редко здесь ночевал и надеялся, что об этом его тайном месте батя не узнает. Леша схватил со стола пластиковую бутылку и жадно попил с горла. Нервно поставил ее обратно и продолжил:

– Если ты не хочешь, я сам пойду. Да. Точно, – обрадовался он своей идее. – Я сам схожу. Тебе ничего делать не надо.

Он послушал трубку и вздохнул с облегчением, радостно затараторил:

– Да. Спасибо тебе. Спасибо. Я тебя не выдам. Чес слово. Я все сделаю. И тебе легче станет. А мне тем более. А то я уже есть перестал. Спасибо тебе. Спасибо.

Разве он знал, что этим самым подписал себе смертный приговор?

Если бы он знал. Он бы не открыл дверь гаража и сидел бы здесь взаперти еще день, а может, два, а может, неделю или год. Но разве ж он знал, что сегодня вечером его голова треснет после удара тяжелым железным автомобильным ключом. Разве он мог знать, что, идя делать благое дело по спасению человека и своей души, он потеряет эту самую душу. Разве он мог себе представить, что последнее, что он услышит – хруст и треск сломавшихся костей черепа. Он их услышал и даже почувствовал, как потекла кровь из раны, и душа, которую он не успел спасти, вылетела из его уже бесчувственно падающего тела.

Разве ж он знал? Никто не знал, что его неживое тело заволокут в гараж и бросят на любимый диван. Зато человек, который убил его, понял, что также сможет убить писательницу Настасью Андреевскую. Ничего в этом сложного нет.

***

В машине было шумно. Сеня делился эмоциями громко. Водитель уже привык, что мальчик во всем проявлял повышенный градус в общении, но это не переходило рамки дозволенного. В этом возрасте у ребенка выражается детский характер, который в будущем может иметь взрослые жилки. А может и не иметь. Все зависит от родителей: они могут выстроить характер ребенка, как многоэтажный дом, на крепком фундаменте поддержки, кирпичик за кирпичиком ласкового слова, подвести под крышу нежными объятьями, накрыть качественной кровлей поцелуев. Либо сломать. Малейшее слово любимого родителя может разрушить начатую постройку. «Иди сюда, пошел вон, неумеха, оболтус, разгильдяй, замолчи» – все это неуправляемое стотонное приспособление для сноса зданий уничтожает человека.

– Мама тоже плавала. А я брызгался. А Соня визжала. А я прыгал. Я уже умею плавать. Нырял рыбкой. Под водой плыл. А Соня еще не умеет.

– Научится – пообещал Кирилл.

Водителя это не отвлекало, но Настя сделала замечание сыну. И он прошептал:

– Вода, как море. Ты был на море?

– Конечно – отозвался водитель.

– Сенечка, не отвлекай.

Из бассейна возвращались в приподнятом бодром настроении, все наплавались, Настя даже устала, но усталость эта была бодрящая и приятная.

Дома их ждал сюрприз – Татьяна Сергеевна не ушла домой, она посапывала на диване. Дети подскочили к ней и наперебой рассказывали, как хорошо они провели время. Плавание в бассейне с мамой не испортил даже тренер. Настя еще в машине заметила, что дети готовы делиться своим прекрасным настроением. Всю дорогу они делились с водителем. Настала очередь тети Тани.

Татьяна Сергеевна открыла глаза и потерла виски. Дети нашли пульт от телевизора и потеряли интерес к любимой няне.

– Вы же домой собирались, – засмеялась Настя. – Передумали? Решили с нами остаться?

– Нет, – помотала головой Татьяна Сергеевна. – Не решила. Ничего не понимаю.

– Опять уборкой занялись? И вас затянула эта уйма дел? – смеялась Настя, вытаскивая мокрые вещи из рюкзаков.

– Я кажется, заснула. Как странно…

– Ничего странного, – Настя присела рядом с ней на диван. – Если столько работать, как вы, то и засыпать начнешь стоя, как ломовая лошадь.

Она сама не раз засыпала возле компьютера. Прикрыла глаза, перечитывая текст, а потом отпечаток ладони на щеке и медленное перебазирование на кровать. При этом старалась ни о чем не думать, а то практика показывала, что сон улетучивался. Первый враг сна – это мыслительный процесс.

– Но я вытирала лестницу, – Татьяна Сергеевна попыталась поднять с пола тряпку, которой собиралась протирать перила. – Ой!