– Когда вы пришли, я был один. В чем мое "… – тво" (производное от грубый аналог женщины пониженной социальной ответственности)?

– В том, что ты и она тут! А не там, где все нормальные люди.

– Простите, но я вас не понимаю.

– Все ты понял, и она поняла потому и злится. Оба вы – "… -и", – он снова повторил ругательство, добавив нотки презрения, даже брезгливости, чем еще больше озадачил Макса.

– …вот вы кто. А люди? Люди – в окопах. Ладно, разберемся. Если не врешь и это был твой дом, должен знать, где тут керосинка или свечи. Найди, чем засветить – надо глянуть, что у нее там.

Кристина не шелохнулась, сидела и злобно молчала, всем видом показывая, что ее лучше не трогать. Макс осмотрелся.

– Нет проблем. Керосинка. Свечи. Все есть. Электричество тоже было, но сейчас нет потому, что э… нет выключателей.

– Керосинку давай, умник, выключателей у него нет.

– Не дам. У меня руки связаны.

– Скажи – где, сам возьму.

Пока «солдат» разжигал лампу, Макс за ним следил, пытаясь сообразить, чего от такого перца можно ждать.

"Если псих – один расклад. Есть еще вариант – что это все же солдат – ведет себя, как армейский», – Этот термин Макс слышал однажды и понял, что так говорят о тех, в ком навыки службы в армии проявлялись и на гражданке. Такие, как правило, более уверенны и, чуть что, берут управление на себя или ждут четких распоряжений. Этот явно чувствовал себя, как «Рэмбо в тылу врага». Макса смущала форма.

– «Довели армию, не удивительно, что смотрится, как массовка… А вдруг – это актер? Почему я сразу не подумал? Тогда и с ППШ понятно – реквизит, как и форма. Грязный – потому, что съемка. Вот я лох, повелся, дал себя связать. Или это стример и нас снимают, чтобы весь универ ржал?».

Найдя, как ему казалось, разумное объяснение, Макс немного приободрился.

«Солдат» осмотрел рану на голове Кристины. Она далась не сразу, для этого пришлось ткнуть автоматом ей в бок.

– А! Больно! Совсем уже!

– Сама ведешь себя, как дура, потому и получаешь. Сиди, не дергайся.

Кристина надула губы, но вырываться перестала. Солдат поставил повыше керосинку, склонился над ее головой и осторожно раздвинул волосы. Что-то увидел, покачал головой, полез к себе в сумку, достал пузырек, открыл, запахло йодом.

– Ничего, ссадина. Заживет. Но надо обработать. Будет щипать, потерпи.

– Что там? Убить меня хотел? Будешь платить мне за членовредительство! Я на тебя в суд подам.

Солдат налил в рану йод. Кристина заверещала.

– Малахольная. Кого набрали? Детский сад. Одна такая всю группу демаскирует в два счета.

– Ты мне на голову полбутылки йода вылил! С ума сошел? Кто так делает! Перекисью надо или хлоргексидином!

– Хлоркой? Это у ваших фашистов так лечат. А я тебе советским йодом, как положено. Спасибо скажи, и не ори на всю ивановскую.

Кристина бросила на Макса умоляющий взгляд:

– Где ты его нашел? Пусть он уйдет туда снова, Макс, умоляю, скажи ему, пусть отстанет, – Кристина захныкала.

– Надо будет, уйду. Это не он меня нашел, а я его. Вы у меня оба пойдете туда, куда надо.

– Хорошо! – Кристина продемонстрировала мгновенную смену настроения, чем поразила незнакомца больше, чем то, как только что орала, когда он плеснул ей йодом на ссадину.

– «Странные они, вроде такие же, а другие», – «солдат» отошел в сторону, присел, облокотившись на дверной косяк, который держался на честном слове, устало откинул голову и закрыл глаза.

– Что он делает? – прошептала Кристина. Макс посмотрел на незнакомца.

– Ничего. Сидит.

– Просто сидит?

– Да. Просто сидит.

– На нас смотрит?

– Нет. Глаза закрыты.

– Что вы там шепчетесь?

– А что, разве нельзя? – Кристина молчать не собиралась, считая, что любого можно разговорить и договориться – надо только знать как – нахваталась у Мохом, для которого манипуляция – было призвание.

– Нет.

– Почему?

– Потому, что вы диверсанты. Вам дай волю – быстро сговоритесь, как освободиться.

– Хотя бы и так.

– Ну вот потому и нельзя разговаривать!

– По-твоему нам должно нравиться вот так сидеть? Зачем ты нас связал?

– Говорю же – вы диверсанты!

– С чего ты взял? Может ты ошибаешься?

Макс улыбнулся:

– «Давай, давай, посмотрим, что у тебя получится, завтра над нами весь инет угорать будет», – сам он уже не хотел ничего, его клонило в сон, посторонние звуки казались чересчур громкими, рассеянный свет восходящего солнца больно слепил глаза, снова начало подташнивать.

– Крис, – он позвал Кристину едва слышно и покосился на солдата.

– Чего тебе? Не мешай! Я знаю, как надо с ним разговаривать!

– Я вырубаюсь.

– Чего? Нашел время спать! Не смей!

– Ты, если что, ткни меня в бок. Ладно? А сейчас я сплю. Отвянь.

Макс провалился в сон.

– Надо же, спит!

– У меня отличный слух. Что ты ему сказала? Ты это, имей ввиду, таскаться с вами по лесам не собираюсь. До линии фронта…

– Какого фронта! Ты хотел знать, что я ему сказала? Я спросила – ты маньяк, который хочет нас убить? А ты со своим фронтом.

Кристина ожидала, что «солдат» разозлится на нее, но тот удивился.

– Причем тут маньяк? Рожа тебе моя не понравилась? Ну извини, в нашей деревне все такие. Маньяков у нас не было, с утра до вечера намашешься вилами, только поесть и спать. Это ваше, городское. Вот ты – точно городская.

Кристина заметила, что, обращаясь к ней, «солдат» избегал смотреть ей в глаза.

– «Чего это он, странная манера, может я ему понравилась?» – чтобы поддержать начатый разговор, спросила:

– Ты на маньяка похож, ведешь себя подозрительно, говоришь странное, связал нас. А насчет того, что я городская, не знаю, не знаю. У меня на лбу не написано.

– Слова такие знаешь, в окопах не каждый день услышишь.

– Задолбал своими окопами! – не сдержалась Крис, осознав, что ее отчитывают за дурные манеры.

– Вот! – «солдат» усмехнулся, бросив короткий взгляд на Кристину, из которой "валил дым", отвернулся и посмотрел на нее снова, но уже иначе – не так настороженно и уже без неприязни. Было видно, что он над чем-то размышлял.

Кристина и правда материлась по-черному. Но это можно понятно – от волнения, с девчонками такое бывает. В тоже время незнакомец видел, что она не играла, а действительно злилась и лезла на рожон, хотя и получила по голове и видела в руках автомат. Парень, который с ней – тот сразу испугался, услышав, как он выдернул чеку. И с автомата не сводит глаз. А она… провоцирует. «Смелая!» Нет, никакой хитрости в ее поведении не было. Шпионки так себя не ведут. Впрочем, как должны себя вести настоящие шпионки, солдат знал теоретически – рассказывали. Но в реальности с ними дел не имел, не успел…

Его отношение к «пленникам» менялось. Он теперь смотрел на них с интересом, а на девушку, даже с симпатией – было к ней что-то такое, отчаянное и дерзкое, но настоящее, хотя и выглядела в его представлении, как «фифа». Шпионская версия не получала подтверждения. Однако, пока не разобрался, кто они такие, на всякий случай держал их связанными.

Солдат посмотрел на девушку и признал, что злость ей удивительным образом шла.

– «Шпионка с такими глазами? Да она бы себя выдала сразу! Если только это не очень подготовленная, которая умеет управлять своими эмоциями так, как она. Этого нельзя исключать, время такое».

Ему хотелось рассмотреть девушку поближе. Не придумав ничего лучше, сказал:

– Слышь ты, сердитая, руки давай.

– Это еще зачем?

– На руке погадаю! Руки давай! Проверю, может развязалась уже.

Кристина тряхнула волосами и сунула ему под нос обе руки с растопыренными пальцами. Солдат посмотрел на ее ногти, усмехнулся и стал перевязывать, хотя все было в порядке и руки и так были связанными. Кристина демонстративно отвернулась и еще отклонилась. А он, наоборот, старался сесть поближе и возился с веревкой осторожно и главное, медленно, избегая резких движений, можно сказать, связывал нежно.