Ждан почесал за ухом.

– Старик, ты все воспринял с юмором, я этому рад… – сказал он. – Конечно, я прошу простить меня. Хотел же как лучше, помочь хотел. Вывести тебя из витка депрессии.

– У тебя получилось, Ждан, – кивнул Балыков, давая понять, что тема закрыта.

Мог ли Балыков рассказать всё это следователю? Он выжидающе смотрел на следователя и странно улыбался. Как он раньше не заметил голубую мерцающую ленту в волосах Инны Викторовны? Инна поёжилась и она постучала карандашом по столу и откашлялась.

– В общем, Марата Усманова, который убил Айгуль Давлетову на почве ревности, вы не знаете и никогда не встречали?

– Так точно.

– После расставания с госпожой Давлетовой в ноябре две тысячи четвертого года не встречались?

– Не встречался.

– Увольнение Давлетовой из «Сладкого папы» было вызвано личной ссорой с вами?

– Айгуль была ревнива, а я слишком часто давал ей для этого поводы, – развел руками Балыков.

Мещерякова дописала никчемный протокол и протянула его на подпись Балыкову.

– Сожалею, что был груб с вами. Навалилась какая-то усталость, – он впервые улыбнулся, – к тому же я знаю, что меня в городе недолюбливают. Я много работаю, на борьбу со сплетниками времени у меня нет. А мать Давлетовой – просто сошедшая с ума от горя женщина. Я терял близких, но знаете ли… Виноватых на стороне не искал.

***

Балыков ушел, оставив Мещерякову в раздумье. Она заметила, как резко изменилось поведение несговорчивого свидетеля, но не находила этому объяснения. Казалось, еще десять минут, и он пригласит её на чашку кофе.

Мещерякова стряхнула наваждение и созвонилась с владелицей агентства «Белая лилия». Балыков говорил о сплетниках? Не мешало послушать их, ведь откровенного разговора не случилось.

Женщины договорились о встрече в тихом кафе на набережной. Июль вступил в свои права, и капризное тепло сменилось духотой. Инна жила в Солнечногорске уже пять лет и успела прикипеть к странному сочетанию быстрого темпа людских дней и неспешной красоты приозёрья. Сенежское озеро охлаждало бег, заставляло глубоко вздыхать и уводить мысли от канители, которая и называется жизнью. Мещерякова не смогла бы жить в Москве: она была некомплиментарна столице. Взять хотя бы провинциальную внешность и манеру одеваться. Сбитые набойки, форменная юбка и китель в будни, джинсы в выходные, короткий хвостик, стянутый канцелярской резинкой. Дешевая ветровка в кабинетном шкафу – для дождя и чтобы на вечерних дежурствах укрываться на раскладушке. Даже вместо помады простой блеск для губ, закатившийся в сумке между блокнотов и записных книжек.

Из-за жары на террасе посетителей не было, все спрятались под вентиляторы в кафе. Мещерякова знала владелицу агентства по работе и в полутемном зале заметила её сразу.

– Вряд ли чем-то смогу быть полезной вам. К нам Балыков давно не обращался. А вообще он щедрый и без выкрутасов, девочки довольны.

– Вы так спокойно говорите, словно занимаетесь не торговлей телом, а организацией утренников! – возмутилась Инна Викторовна.

– Наша деятельность совершенно законна, хотя многим и не нравится. Модельный бизнес и эскорт-услуги будут всегда востребованы. Думаете, что можно провести качественное мероприятие без красивых женщин? И откуда в вас такая щепетильность! – бизнесвумен фыркнула и отпила кофе.

– Что можете сказать о Балыкове? Какой он человек? Можно ли его считать опасным?

–Я понимаю, куда вы клоните, – сказала бизнеменка и доверительно приблизилась: – Я знаю, что он лечился в психиатрической клинике. Конечно, это скрывается, но я всегда проверяю клиентов. Балыков съезжал с катушек, если так можно выразиться. Но я не удивлена, ведь ему пришлось пережить столько потерь… Жена, брат, мать, разлад с дочкой. И эмоциональное выгорание.

– Не так уж и много, почти как у всех, – возразила Мещерякова.

– У всех да не у всех! – бизнесвумен откинулась в кресле и сверкнула глазами. – Все приходят домой после работы и давят диван. А мы, бизнесмены, работаем круглосуточно. Нам водку жрать и в жилетку ныть некогда. Учтите еще и прессинг властей, и рэкет, который, слава богу, поутих уже. А клиенты, а контрагенты? Атмосфера зависти и ненависти вокруг нас чего стоит! Я тоже свой бизнес с нуля поднимала, знаю, о чем говорю. Каждый из нас вылез из жопы девяностых. Не спился, не скурвился, а работал над своей империей. Пообщайтесь с Андреем Сергеевичем, поймете, о чём я говорю.

***

Поначалу Балыкова в Солнечногорске называли «выползнем». Пришел ниоткуда, выкупил останки обанкроченного пищекомбината, а через год повсюду красовались слоганы «Сладкого папы». В бизнес-сообществе Балыков не светился, с властью держался холодно, спонсором выступать отказывался. «Прижать» его не получалось. Откупался, изворачивался. Все, кто становились поперек дороги Балыкова, а прежде на пути его денег, несли не только убытки, но и более существенные потери. Проклятый он или заклятый? От Балыкова было проще отмахнуться, и уже через пять лет филиалы «Сладкого папы» были в пяти подмосковных городах.

Мало ли было таких, получивших сомнительный капитал девяностых? Инна Викторовна хмыкнула. Она не знала ни одного успешного человека с безупречной репутацией. Поговорив о Балыкове со сплетниками города, о которых он с горечью упомянул, Инна не смогла сложить мозаику образа этого странного свидетеля. О Балыкове никто ничего не знал. Говорили, что у него есть дочь-художница, которую он прогнал из дому, что все близкие его скоропостижно умерли, что лечился он в психиатрической клинике, которая потом сгорела. Да и сам, вроде бы, интернатский и бывший мент… Говоря о Балыкове, чаще упоминали его бессменных помощников – Табеева и Горшенёва, заменивших ему семью и друзей. Дьявольская троица существовала в замкнутом круге. Ни баб, ни пьянок, ни скандальных происшествий. Зацепить их было нечем, не торчало ни ниточек, ни хвостиков, и это Инне Викторовне не нравилось. Балыков заинтересовал её, как филателиста – редкая марка.

Мещерякова уже исполнила поручение о допросе, москвичи удовлетворились её «отпиской», отказали в возобновлении уголовного дела. Из головы «Сладкий папа» не уходил никак, к тому же мать Давлетовой с маниакальным упорством ходила в отдел милиции, как к себе на работу. Угрожала и плакала, настаивала на том, что в деле разобрались плохо, что Балыков всех москвичей купил, а заодно и Мещерякову с её гнилым руководством. В итоге начальник отдела попросил Инну снова допросить Балыкова, чтобы сделать окончательную отписку для полусумасшедшей Давлетовой. Инна позвонила Балыкову, и тот неожиданно пригласил её к себе домой. Инна также неожиданно согласилась.

Особняк Балыков выстроил себе на окраине Солнечногорска, неподалеку от корпусов кондитерской фабрики. Забор упирался в густой березовый подлесок, а тот живописно спускался к реке. Создавалось впечатление, что и березняк, и речка тоже находятся во владении «Сладкого папы». За Инной приехал простой служебный автомобиль с фабрики и привез прямо к дверям особняка. Внешне дом был самым обычным: трехэтажный, добротный, без внешней вычурности. Но когда Инна вошла в холл, то невольно раскрыла рот. Все стены украшала смальтовая мозаика на библейские сюжеты. Мало того, что это было баснословно дорого, это было еще и кощунственно. Справа гостей встречал карикатурный змей, держащий в пасти румяное яблоко, и косила глазами носатая Ева, прикрывавшая исполинскую грудь косами. Слева виднелась фигура Христа посреди пустыни, а его плечи фамильярно обнимал бес, сильно напоминавший лицом бывшего президента с его свиными глазками, в пиджаке, но с волосатыми козлиными ногами. Инна рассматривала картины без стеснения, удивляясь фантазии хозяина дома, и сразу же спросила, какой смысл крылся в его затеях.

– Дом твой – храм твой, – веско ответил Андрей, встретивший гостью в полотняном сером костюме.

– Но это не повод иконами его увешивать. Тем более, такими странными.