Лида перестала плакать, а Дмитрий сказал:

– Ну, ты даёшь, ты же у нас поэтом будешь! Пушкин ты мой! Сейчас мы маме расскажем этот стих.

Дмитрий дома записал стих в свою рабочую тетрадь и вытер слёзы.

– А ты что плачешь? – обняла Дмитрия Ро́са. – Посмотри, как мне хорошо в новом платье!

– Ничего себе! Да, ты королева у меня! Как хорошо, что Поля в Москве показала магазин, где продают такую красоту.

Лидия, Леопольд и Геральд

Дети Дмитрия и Росы Сальциных, г. Прокопьевск

Платье было из чёрного шифона, с воротником-стоечкой из чёрного бархата. Широкая длинная юбка из шёлка надевалась под платье и делала его таким пушистым и нарядным, что глаз не оторвать. Талия, утянутая поясом, казалась осиной.

– Ты просто звезда! Ты неотразима! Скоро будет открытие первого театрального сезона в новом Драматическом театре, и ты наденешь это платье!

Ро́са обняла Дмитрия, и они поцеловались.

Было воскресенье. Дмитрий был дома. Он сидел в кресле и читал газету. Ро́са пошла в парк гулять с детьми.

– Ро́са, ты не задерживайся, в пять часов за нами придёт машина, и мы поедем смотреть премьеру, а тебе ещё одеться надо, – сказал Дмитрий, когда они выходили из дома.

– Ты почему её так зовёшь? Что это тако – Ро́-о-оса? Ты ишо её Россе́я назови. Ты это брось, ты в своей партии придумывай разные там клички, а дома как положено жену зови. Прасковья она! Поня́л!

– Как ты говоришь? – перебил Акима Дмитрий, не отрываясь от газеты. – Россе́я? Это интересно! Как я раньше не догадался?

– И детя́м исковеркал всё. Это разве дело – так обозвать. Ляопо-о-ольд, Гера-а-альд! Тьфу, нечистая тебя раздери. Язык можно сломать. – Старый Аким принципиально не звал внуков Леопольд и Геральд, а Лёнька и Генка. – Ишь, ты модна́й какой. И откуда ты то́ко взял таќи мина́?

– Нормальные имена, – ответил Дмитрий, продолжая читать газету.

Аким не унимался:

– То́ко и знашь, что газеткой шелестеть да койкой скры-петь – и всё.

Дмитрий поднял газету и сказал:

– А ты что не шелестишь газеткой, кто тебе не даёт?

– А я не хочу ваши партейные портянки листать.

– Ну вот! Газетой он шелестеть не хочет, а койкой сры-петь не может, а я при чём?

– Вот коммуняка-то навязался на нас. Ты бы Библию читал, ты етой Библией и жив остался, – сказал тесть.

– Да, ладно тебе, разошёлся! Шуток не понимаешь. Идём чего-нибудь выпьем, – разрядил обстановку Дмитрий.

Вернувшись с прогулки, Лида первая вошла и с порога закричала:

– Папа, папа, а почему фонтан в парке затух?!

– Как затух? – удивился отец.

– Ну, там водичка не брызгает.

– А-а-а! Затих, а не затух, – поправил Лиду отец, снимая с неё валенки.

– Зима потому что, холодно. Придёт время – опять зашумит и запоёт фонтан.

– А когда придёт время? – не унималась дочь.

– Скоро, очень скоро, когда наступит потепление.

– Дорогая моя, пора собираться, скоро машина придёт, – торопил жену Дмитрий.

– Мамочка, мамочка, это муфта? – спросила Лида.

– Умница моя, я тебе куплю шубку из белого зайчика.

– И муфту, и муфту, папочка! – хлопала в ладоши и подпрыгивала Лида.

– И муфту куплю, – поцеловал дочь Дмитрий.

Когда Ро́са вышла из комнаты, Лида первая закричала:

– Ой, мамочка, какая ты красивая, как фея!

Прасковья (Ро́са) с мужем Дмитрием Сальциным

Дмитрий поцеловал Ро́су, и они пошли к машине. Он усадил жену, захлопнул дверь, сел рядом с водителем, и они уехали.

В огромном фойе было много народа. К ним сразу подошла немолодая дама и с нескрываемым любопытством спросила:

– Это ваша жена, Дмитрий Владимирович?

– Да!

– Долго вы её скрывали!

– Ро́са! – представил Дмитрий жену даме и, доверив её разговорчивой собеседнице, удалился.

– А вы и в самом деле прелестны, я наслышана о вас! Вот что значит столица. Вы так отличаетесь от всех, даже имя у вас необыкновенное! – восхищалась она Росой. – Как вы тут у нас, не скучаете? У нас не Москва! Трудно, наверное, вам было привыкать?

– Да нет, мне здесь очень нравится, – сказала Ро́са.

– Это потому, что у вас такой муж, – засмеялась звонко дама.

– А муж всё время на работе, я его почти не вижу. Мне очень понравился театр, я первый раз вижу такую роскошь.

– Как? – удивилась дама. – А что, в Москве вы разве…

– Да я не из Москвы. Я жила в Красноярской губернии.

– В Красноярске? – переспросила она удивлённо.

– Нет, не в самом Красноярске, а километров сто севернее, – объяснила Ро́са.

– Да-а-а?! – удивлённо пропела дама. – А говорили, у Дмитрия Владимировича такая жена… – и она осеклась, поняв, что сказала глупость.

– А! Вот вы где! Уже третий звонок был, – сказал Дмитрий и, взяв обеих женщин под руки, прошёл с ними в зал на первый ряд.

Когда возвращались домой, Ро́са спросила:

– Митя, а кто эта женщина?

– Это жена второго секретаря горкома партии. Она тебе понравилась? Очень приятная дама, да?

Ро́са ничего не ответила.

– Ты у меня самая красивая, я очень тебя люблю.

Как-то ночью дед Аким не мог заснуть и увидел, как дочь сидит на диване, крепко обняв аккордеон мужа обеими руками, и, положив голову на инструмент, что-то шепчет. Ему показалось, что Прасковья плачет. Ро́са знала, что у Дмитрия туберкулёз лёгких.

Наступил 1937 год. Уже в начале февраля расстреляли директора мелькомбината. У Дмитрия дело шло к тому же.

Его личное дело лежало на столе второго секретаря горкома партии. Раскопав всю его подноготную, Дмитрию предъявили массу обвинений. А самое главное – это то, что там, куда его направила Советская власть на борьбу с кулаками, в Красноярский край, Дмитрий женился на внучке самого отъявленного кулака из Тамбовской губернии Кондрата Шабунова. Дмитрий работал на мелькомбинате начальником экономического отдела. Он ждал, что за ним скоро придут. Так и случилось. Его лишили должности и исключили из партии. Нервный стресс и всё произошедшее сказались на его здоровье. Дмитрий умер в 1939 году дома от туберкулёза лёгких, которые он застудил в Уяре. Ро́са осталась одна с тремя детьми. После похорон семью сразу переселили в барак рядом с парком. Этот парк строил мелькомбинат. Выделялись большие бригады: на посадку деревьев аллеями, строительство танцплощадки, фонтана, киосков для продажи пива, мороженого и много, много скамеек для отдыха. Парк обнесли красивой кованой оградой, а ворота были просто царские.

В бараке была одна комната, а посередине – кирпичная большая печка. С собой смогли взять из прежнего жилья лишь кровати, стол и библиотеку отца. Три дня Ро́са с детьми переносила из дома в барак книги. Они заняли почти всё пространство комнаты. Так как по углам были кровати, то из книг сделали, как говорил дед Аким, баррикаду. Он складывал книги, как ведут кирпичную кладку. И скоро выросло почти до потолка сооружение, которое накрыли простынями. Получилась перегородка, которая разделила комнату на две части. Подписные издания, журналы и альбомы убрали под кровати. Выражение «воспитаны на книгах» стало определять в буквальном смысле быт семьи.

Угля не было, и дети целыми днями искали на улице ветки, палки, а на пилораме возле парка им давали обрезки плах.

Этого еле хватало, чтобы было хоть как-то теплее зимой в комнате.