В воскресенье в шесть часов утра кто-то позвонил в дверь. Я чуть не лопнула от злости, накинула халат и пошла открывать. На пороге стоял Молибога с лопатой, рюкзаком и, как обычно, в своей соломенной шляпе. Он вошёл, в руке у него была школьная деревянная линейка, и сообщил:
– Я пришёл сказать, что вы правильно сделали, что отодвинули гараж, я смерил. Если что, скажете, что согласовано со мной и я разрешил установку гаража на этом месте.
Я еле успела прикрыть рот рукой.
– Спа-а-а-сибо, – зевая, сказала я.
– Извините, что так рано побеспокоил вас. Я иду на работу, у меня лабораторные испытания. Мне нужно взять пробы торфа на болоте.
Я подошла к кровати и ничком упала.
– Кто это? – спросил муж.
– Молибога приходил.
– Зачем? – удивился Сергей.
– Он разрешил тебе оставить гараж.
– Ну, жалко, я не вышел, спустил бы его с третьего этажа.
– Не надо его спускать, он учитель ботаники.
Засыпая, я сказала:
– Ты правильно сделал, что отодвинул гараж.
– Да ничего я не двигал.
Мы обнялись и уснули.
Через месяц, идя с работы, я увидела, что окна Молибоги открыты и рабочие лопатами выбрасывают через них мусор. Казалось, что у него в квартире была собрана вся флора и фауна Западной Сибири. На земле лежала куча книг. Я подошла и взяла одну – «Чёрные реликтовые тополя Западной Сибири». Я взяла книгу с собой на память о старом учителе. Иногда я её листаю, но строк не вижу.
Я думаю о Молибоге. Он был одинок, ему было девяносто лет, когда он умер. Молю бога за тебя, Молибога. Царствие тебе небесное, старый учитель.
* * *
Мы ехали в сурдоцентр – школу глухих детей.
– Степан, куда ты так летишь? Если знаки не знаешь, то хоть на светофор смотри. А ещё профессионал, на БелАЗе работал! Я понимаю, конечно, что у вас там, на разрезе угольном, только один дорожный знак – кирпич! Туда нельзя, сюда нельзя! Ладно, мы с тобой старые уже, а вон сзади сидит дивчина, ей ещё жить надо, она ещё не все моря избороздила. Из круиза вон вернулась живая, слава Богу, а ты летишь под сто! – сделал выволочку Виктор Андреевич Степану и обратился ко мне: – Как лодка-то называлась?
– Теплоход «Константин Симонов», – гордо ответила я.
– Говорят, в Англии, во Франции, в Голландии была!
– В Нидерландах, – гордо поправила я шефа.
– Ну, расскажи, как вы там, на теплоходе, зажигали!
– Ой, Виктор Андреевич, это долго, у меня мои стихи с собой, прочитаете, и всё станет ясно за пять минут.
– Ну-ка давай сюда!
Я передала стихи Виктору Андреевичу, и он замолчал.
А когда прочитал, было много эмоций, а вопросов ещё больше.
– Да ты молодец, хорошо пишешь!
– Ну вот! А вы не хотели мне заявление на отпуск подписывать.
Круиз на теплоходе «Константин Симонов»
Шутка
По проливу Па-де-Кале
Мы толпою проплывали.
Опы да опы —
Круиз вокруг Европы!
Мы в каютах закрывались
Да любовью занимались.
Раскачали судно так,
Вал девятый был пустяк.
Айвазовский если б знал,
Вал десятый б рисовал.
Капитан в бинокль смотрел,
Шторм на море не узрел.
В глазах ужас и вопрос,
Дал на всякий случай SOS!
Всех на палубу собрал
И жилеты раздавал.
Коротки жилеты —
Мужики раздеты.
Над проливом Па-де-Кале
В небе чайки хохотали.
Опа да опа —
Уже близка Европа!
Завернули по пути
В порт английский «Тиволи»,
Трюмы подзаправили
И туманный Альбион
Без вина оставили.
Капитану на презент
Взяли мы «Наполеон».
Горбачев, наш президент,
Отменил сухой закон.
Нам не страшен океан,
На хозяйстве капитан.
Опа, опа,
По борту Европа!
Мы Ла-Манш преодолели,
Пили-ели, пили-ели.
К утру кончился запас,
Экипаж вошёл в экстаз.
Кок наш выбился из сил,
Плюнул за борт и уплыл.
Опа, опа,
Спаси ты нас, Европа!
Нет еды, воды и танцев,
Мы летучие голландцы.
Рация молчит, туман,
С курса сбился капитан.
Капитана утешали,
Шлюпку на воду спускали,
Кока хором поднимали.
Капитан отдал нам честь,
Увёл кока щи поесть.
Рейс какой-то не фартовый,
Капитан отдал швартовый.
По проливу Па-де-Кале
Мы толпою проплывали.
Опы да опы,
Круиз вокруг Европы!
Круиз по Северному и Балтийскому морям
(т/х «К. Симонов»), г. Рига, 1987 г.
* * *
Мне позвонили из турагентства и сказали, что моя кандидатура утверждена в круиз! Я летела на второй этаж в кабинет к шефу, как ракета, с заявлением на отпуск. Был конец рабочего дня, в приёмной Виктора Андреевича ждала жена Раиса Федоровна, она разговаривала с секретаршей. Я промчалась мимо них, сделав озабоченный вид, держа в руках деловую папку. Секретарша не успела открыть рот. Я сказала: «Мне срочно».
Виктор Андреевич говорил по телефону. У меня не было терпения ждать, и я положила своё заявление ему на стол. Не переставая разговаривать по телефону, он прочитал его и отодвинул. Я снова подвинула листок. Положив трубку, он сказал:
– Щас, обрадовалась! Столько дел, а она в отпуск собралась! А отопление в сурдоцентре кто будет делать, я? Скоро зима! Мы в Сибири живём, а ты по тёплым странам, значит, захотела прокатиться? У тебя когда отпуск по графику?
– Виктор Андреевич, какой график? Я в круиз еду! Круиз под мой график не подстраивают. И вообще, я два года в отпуске не была! – оправдывалась я.
– Во даёт! А кто на сессии месяц болтался?
– Да вы же знаете, какая трудная была сессия! – кричала я. – Сессия – это не отдых.
– А в Венгрию кто летал?
– А что Венгрия? Всего пять дней я там была.
– Да у японцев отпуск всего четыре дня, и они радуются.
– Виктор Андреевич, я же не японка. Подпишите! – взмолилась я. – У меня завтра утром самолет в 7:00 в Москву. Я уже билет купила.
– Не-е-ет, – затянул шеф. – Вот отремонтируем отопление в сурдоцентре, тогда хоть в Америку поезжай. Вечно тебя куда-то несёт. Как только твой муж реагирует на все это.
– А что муж? Он ещё не знает. Виктор Андреевич, бухгалтерия закроется, а мне ещё отпускные надо получить успеть.
Я знала, что Виктор Андреевич подпишет заявление, но он растягивал время, и ему это нравилось. Это была его манера общения. Он ждал конечной реакции собеседника – как будто коллекционировал характеры. Когда мне приходилось со стороны наблюдать за ним, я или злилась, или смеялась в душе и думала: ну как ему охота столько времени тратить, выслушивая нытьё и вздор. Я хорошо изучила Виктора Андреевича и в этот момент действовала согласно поговорке: «Чем жалобнее блеет овца, тем свирепее становится тигр». Мне никак не хотелось быть овечкой, но шеф был неумолим.