А, впрочем, Арес же не решит его изнасиловать!..

Усилием воли Персефона заставила себя не думать об Аиде (и об Аресе), а думать конструктивно. Продумывать все дальнейшие действия. И вскоре она уже излагала подругам (исключая сопящую Амфитриту) коварный план практически в духе Макарии.

— Итак, решено, — вполголоса сказала Геката, когда они с Герой закончили с необходимыми коррективами. — Персефона?

— Эй! Кто-нибудь! — завопила царица вместо ответа. — Откройте! Откройте!

Артемида

Артемида стояла, прижавшись спиной к стене рядом с дверью в крошечный, тесный чулан, в котором кое-как помещались три Владычицы — олимпийская, подземная и морская — плюс Геката со своими тремя телами. Время тянулось до ужаса медленно. Мраморные стены (на Олимпе все было из мрамора, включая такие вот крошечные, буквально давящие на мозг подсобные помещения) и дубовая дверь кое-как пропускали звук, но «доблестная стражница» разбирала лишь общий фон, без голосов. Афродите следовало приставить к двери кого-то с более чутким слухом — но таковых среди сторонниц Концепции не было.

Разветвленная сеть адепток Концепции по всему миру именно на Олимпе была не так уж и обширна — Артемида, Афина, до некоторого времени Деметра, сама Афродита да с десяток пустоголовых нимфочек, которым, собственно, все равно, к кому примыкать. Морским и подземным сообщницам, нимфам и агрессивно настроенным амазонкам, которые сейчас во множестве толпились на Олимпе, богиня любви никак не могла поручить такое важное дело, как охрану Владычиц, а Афина была нужна ей для ритуала. Да и не доверяла она никому, особенно подземным, а то с них станется отказаться в последний момент, как Нюкта. Или как Деметра.

Что уж тут говорить! Артемида не была уверена, что Афродите следует доверять ей. Ей, ближайшей стороннице, можно сказать, основательнице Концепции! Потому, что сейчас она как никогда хотела бросить все и сбежать. Вернуться в свой лес, в уютную пещерку рядом с водопадом, искупаться в прохладной воде, а потом кинуть клич, собрав вокруг себя веселых амазонок и нимф, и вовлечь их в веселую охоту, да так, чтобы кипела кровь, и чтобы не думать ни о чем.

Потому, что бывают вещи, которые она, Артемида, стерпеть не в состоянии.

Да и кто в состоянии вытерпеть, вынести это жуткое зрелище, когда твою бесчувственную подругу грубо лишает невинности огромный волосатый мужик?! Нет, не так — когда её насилует, снова насилует тот, кого она так ненавидит, кто бил ее, кто издевался над ней, кто сожрал её дочь?! Отвратительное зрелище обнаженного Ареса, грубые движения, ихор на мраморном полу, отчаянный крик Деметры в ушах…

И смех Афродиты.

Да, звонкий, веселый смех Афродиты, от которого почему-то накатывает тошнота.

Медленно, медленно тянулось время. Час за часом проползали неторопливо, а она все не могла успокоиться. Стоило на секунду прикрыть глаза, перед глазами снова появлялось «достоинство» Ареса, его самодовольная ухмылка, бесчувственное тело Персефоны, распростертое на полу, её бессильно раскинутые, испачканные ихором и семенем ноги.

Это было ужасно.

Периодически Артемида заглядывала в чулан, где Гера и Амфитрита увлеченно дегустировали самогон Гекаты, а Персефона все так же лежала без сознания; иногда позволяла себе короткую вылазку к другому чулану, в котором держали Деметру.

Деметра выла, и Артемиде тоже хотелось выть.

Еще сначала хотелось бросить все и сбежать, потом — снова бросить все, но уже в лицо Афродите. Но что делать с Персефоной, которая до сих пор не пришла в себя? Может, отнести её к источнику Канаф, снова вернуть ей невинность, сказать, что ничего не было? А что тогда делать с Аресом, он непременно начнет хвастаться своим «подвигом».

Артемида пыталась заставить не думать об Аресе, но мысли сами возвращались к тому, что он сделал. Как он обошелся с её подругой.

Как Афродита с ней обошлась.

Минуты тянулись все медленнее, ничего, решительно ничего не отрывало её от мрачных мыслей, и когда в чулане за стеной началось подозрительное оживление, Артемида почувствовала облегчение чуть ли не на физическом уровне.

А уж когда она услышала голос Персефоны, с её плеч свалилась гора размером с Олимп!

— Эй! Кто-нибудь! — кричала подруга. — Откройте! Откройте!

Артемида достала связку ключей, сняла и отбросила в сторону висячий замок и распахнула дверь. Персефона сидела, поджав под себя ноги, с выражением мрачного выжидания на лице; всхлипывала во сне упившаяся самогона Амфитрита; странно ласково улыбалась Геката (хотя, казалось, чему бы ей улыбаться), а Гера сидела в небрежной позе, намотав на руку цепь, и разглядывала собственные ногти.

— Артемида, — безо всякого удивления констатировала подземная царица. Видимо, остальные пленницы уже рассказали, кто её сторожит. И сейчас подруга наверняка уже приготовила речь, призванную уговорить ее, Артемиду, бросить Концепцию и перейти на сторону сопротивления. ещё и упрекать начнет за бездействие. Как Деметра.

Охотница напряглась в ожидании — мысли о побеге и об источнике испарились, сменившись мыслями о долге.

Но Персефона почему-то улыбнулась:

— Артемида, может, ты перестанешь изображать Геру, поймавшую Зевса за изменой…

— Минуточку! Я бы попросила! — возмутилась упомянутая, отрываясь от созерцания ногтей.

— … и принесёшь мне ведро воды? Жутко хочу помыться.

— Помыться? — неуверенно переспросила Артемида, понимая, что Персефона вовсе собирается в чем-то её упрекать, и да, она действительно нуждается в горячей ванне.

Охотница выдохнула, и волна облегчения смыла все мысли о долге. Да и какой тут может быть долг, она же не нанималась вечно поддерживать эту ненормальную в своей кровожадности Афродиту.

— Да, я хочу воду и голову Ареса, — усмехнулась подземная царица. — И немного нектара, если такое возможно. Самогон у Гекаты шикарный, но раны не заживляет.

— А ты случайно не хочешь сорвать Концепцию? — уточнила Артемида, решившись. Она достала ключи и протянула их подруге. — А то я бы присоединилась.

— Вот это совсем другой разговор! — завопила Гера, бросая цепь.

Персефона тонко улыбнулась, забрала ключи, после короткого подбора отомкнула оковы, передала связку Гере и потерла следы на запястьях.

— Идея Концепции, конечно, хорошая, — рассказывала тем временем Артемида, внимательно наблюдая за дверью (вдруг кому-то придёт в голову проведать узниц?). — Но Афродита, она же совсем ненормальная. Как она могла так с тобой поступить? Я вовсе не хочу, чтобы эта чокнутая возглавила Олимп! Пусть лучше Зевс, он хоть и любит все, что шевелится, но, по крайней мере не заставляет Ареса кого-то насиловать на глазах у его близких.

— Да, он не очень любит больше, чем вдвоём, — со знанием дела сообщила Гера. — Мне так и не удалось уговорить его на оргию с Посейдоном и Амфитритой.

Артемида поперхнулась. После возвращения из Подземного мира царица Олимпа и так переменилась до неузнаваемости — больше всего её новые манеры, как ни странно, походили на манеры той озабоченной нимфы, которую они с Афиной превратили в траву — но уговаривать Зевса на оргию! Это уже ни в какие рамки! Артемида могла представить в такой ситуации кого угодно, но только не Геру, о чьем ревнивом нраве на Олимпе ходили легенды.

— Мне кажется, это нормально, — неожиданно поддержала тему Геката. — Знаешь, как часто мне попадались мужчины, для которых три тела — это слишком много? На словах все герои, а как дойдёт до дела, их то смущает, это смущает, а однажды вообще, оставь одно тело, а два других пусть ждут в коридоре!

— Да ладно?! — возмутилась Гера. — Это кто такой нежный?!

— Да был один смертный…

— Гера! Геката! — развеселилась Персефона. — Не забывайте, что с нами богиня с девственным обетом, и разговоры о мужиках…

— Ну, пусть, — смущенно сказала Артемида.

От этих разговоров ей действительно было немного неловко — и ещё странно. Казалось, что общего могло быть у Царицы Олимпа и трехтелой подземной ведьмы, которую, по слухам, немного побаивались сами подземные? Но нет, болтали, как давние подружки. И это притом, что, по мнению Артемиды, с царственной Герой вообще невозможно было нормально общаться — и из-за её пафосных манер, и из-за того, что все разговоры рано или поздно сводились к Зевсу с его изменами.