*

После того разговора в столовой Катя полностью, с большой долей фантазии, изнасиловала меня вопросами о том где, как и как часто мы собираемся заниматься с Ветровым на выходных. А так как я понятия не имела, то посчитала наиболее рациональным ответить:

— Здесь. В универе. Иногда.

— Да ладно? В универе? — скорчив на лице недовольную гримасу, сказала однокурсница, — Может хоть в кафе пойдете? К чему еще и на выходных тащиться сюда?

— Какая разница где, — отмахнулась, стараясь закрыть тему, — Главное подготовка к проекту, а не локация.

— А в чем ты пойдешь? — придвинулась она ближе. Так просто отступать она не собиралась.

— В каком смысле? В одежде. В такой же, какая на мне сейчас.

Выражение ее лица перешло из недовольства в стадию неприкрытого скепсиса.

— Ну может оденешься немного понаряднее?

— Это еще зачем? Считаешь, что в противном случае проект Киринова не захочет мне поддаться?

— Считаю, что накрашенные реснички и блеск на губах подтолкнут твоего наставника быстрее тебе поддаться.

— Это сугубо деловая встреча. — как можно серьезнее произнесла я.

— Тогда я буду с большим нетерпением ждать всех подробностей о твоей сугубо деловой встрече с твоим сексуальным Ветровым. Вдруг он тебе и другие уроки преподаст. Более интересного содержания. Ну там о химии между людьми, еще анатомия, кстати, очень занимательна, когда ее наглядно демонстрируют. — на этот раз уже я усиленно пихала ее в бок.

*

Разговор с Катей оказал на меня неожиданное влияние, посеял внутри сомнения и позволил прорасти странным ожиданиям, которые я и сама не могла себе толком объяснить. Но, если вначале они усиленно множились, то после резко пошли на спад, так с того разговора в столовой я редко видела Ветрова.

В четверг он ни разу не возник на моем пути в длинных коридорах, не появился возле дверей аудитории, когда я заканчивала пару и в столовой тоже его не было, хотя ребят из его компании я видела. Словно я повелась на его игру, приняла продиктованные чужой волей правила и резко перестала быть ему интересной. Конечно, вряд ли он до этого спал и видел вокруг себя мой светлый образ, но все же проявлял больше внимания…

И да, раньше я мечтала избавиться от его навязчивого сталкеризма… но сейчас мне понадобилось всего два дня, чтобы понять — мне чего-то не хватает. В пятницу он также ни разу не напомнил о нашем вроде как уговоре позаниматься в выходные, и я начала злиться. Не только на него, но и на себя. Катя что-то спрашивала, но я находила сто и один способ отшутиться, а еще сто и восемьдесят способов заставить себя слушать лекции. Лекции, кстати, даже самые интерес-к-жизни-убивающие помогали отвлечься и не думать, почему гадский супостат перестал меня доставать.

Вернувшись домой, я сняла обувь, прошла в ванную, тщательно помыла руки и заглянула к Янке в комнату, узнать, как прошло тестирование по английскому, к которому мы с ней вместе готовились. Выслушав бурный и радостный рассказ, потрепала ее по голове и ушла на кухню греметь кастрюлей и греть себе суп.

Только присела на подоконник, как дверь в комнате мелкой открылась, и сестра звучно крикнула:

— Мил, тут какая-то Лошадь собирается за тобой завтра заехать после двух часов. Это спам? Мне ей факулики отправить? Или слать в ежовый лес?

Не понимаю почему волнуюсь, когда выхожу из подъезда.

И зачем я только накрасила ресницы…

Хорошо хоть блеск стерла. Увидела его сияние в зеркале лифта и срочно достала из кармана пальто салфеточку, а затем ожесточенно прошлась по губам.

Пришлось повторить действие пару раз, благо спуск с шестнадцатого этажа давал время на правку ненужного макияжа.

Это все Катя виновата с ее необоснованными намеками, а еще Янка. Конечно, опыта общения с противоположным полом у нее больше, чем у ее старшей сестры, но ее методы понравился-заверните-берем, я не поддерживаю.

Тем более наставник не то чтобы мне очень нравится. У нас просто немного наладились отношения вот и все. И встреча сейчас с ним исключительно по учебе.

Смотрю на свои губы и негодую. Блеск исчез, но из-за моих интенсивных стараний, рот теперь красный, словно я себя яростно щипала или кто-то меня самозабвенно покусывал в губы.

Когда я думаю, а не вернуть ли снова блеск, лифт останавливается, и его двери открываются, сообщая, что мое время на раздумья закончилось.

Выхожу из подъезда, замечаю припаркованную машину наставника и иду к ней. Нервничаю. Сама не понимаю, с чего вдруг во мне столько волнения?

Ветров стоит в своем бежевом пальто спиной ко мне, но оборачивается сразу же, расслышав мои шаги. Лучше бы он так и стоял — спиной. И здоровался бы тоже спиной. Потому что, когда он поворачивается ко мне лицом, в меня в ту же секунду ударяет заряд, а сердце вдруг ухает к горлу и обратно.

Сейчас я не настроена воинственно и не боюсь, что меня собираются втихаря грохнуть, а потом профессионально закопать где-нибудь под Воронежем, мы же вроде как установили перемирие. И, наверное, поэтому мозг усиленно сопротивляется фразе «это все тот же придурок» и активно предлагает иную, более усовершенствованную формулировку, рассыпая над ней розовые блестки с сердечками: «кавайнейший красавчик, омномном». А затем и вовсе предательски плавится, когда Дима приветливо поднимает руку и улыбается.

Мне же не мерещится это сияние вокруг его фигуры? Точно нет. Вон те три бабули, сидящие на скамейке, тоже подвисли.

Так, собрались. Бабули, неужели парней раньше не видели? Вы меня еще больше в пучину непонятных сомнений толкаете.

Надо просто подойти, тоже поднять руку и улыбнуться.

Ничего сложного.

Это не высшая математика и даже не бух учет.

Но почему собственное тело ощущается так, словно я робот, пока еще не подключенный к важной схеме, в которой прописаны основы функций по движениям?

Вот почти поравнялась. Я молодец, спокойна и дышу без задержек. Поднимаю руку и говорю:

— При… — закон подлости никогда не дремлет. Надо всегда быть на чеку.

Камень под сапогом возникает неожиданно и вдруг становится ощутимым препятствием. Нога непредвиденно подворачивается, мое лицо скорее всего удивленно вытягивается, а тело готовится мешком грохнуться к ногам встречающего меня красавчика, то есть — наставника. Наставника я хотела сказать!

Но неминуемой встречи с холодной землей не происходит. Крепкие руки хватают меня за плечи, а через секунду я оказываюсь прижата к твердой мужской груди. Точнее к черной водолазке, за которую зачем-то начинаю инстинктивно хвататься, так как мозг все еще уверен, что нас до сих может поджидать затаившийся камень-подлец.

В нос бьет запах древесного парфюма, кондиционера для белья и еще нещадный аромат грейпфрута. На секунду проносится предательская мысль, что, если бы еще присутствовали нотки яблок… тогда.

Но времени на размышления нет. Руки Ветрова вдруг крепко меня обнимают, прижимая еще ближе к наставнику, а около уха я ощущаю горячее дыхание, вместе с которым в меня выстреливает бархатная стрела, вонзающая одним словом:

— Испугалась? — и вроде он не просит раздеться и не говорит ничего такого. Но звучит так интимно и пугающе приятно, что меня накрывает волна жара, а сверху на нее с грохотом падает стыд. Ведь я давно уже стою, спасенная от коварного камня, решившего перейти мне дорогу, но зачем-то, крепко вцепившись в парня, даже не думаю от него отодвигаться.

Вдруг папа сейчас из окна кухни на нас смотрит?

Эта мысль отрезвляет получше кипятка, и я, словно ошпаренная, нервно трясу головой, не своим, вдруг севшим голосом говорю: «н-нет» и наконец отпускаю поруганную моими руками водолазку. Хмурюсь, замечая заломы, и неосознанно пытаюсь пригладить места моего захвата руками, когда слышу глухое:

— Оставь, мне нравится.

На секунду застываю.

Это как, если бы кто-то вначале ошпарил кипятком, а следом еще кинул кипятильник. Отпрыгиваю от наставника и, откашливаясь, начинаю поправлять уже свою одежду, волосы, особенно рукава пальто. Да, вот рукава надо еще раз пригладить и еще.